Государь Петр I – учредитель Российской империи

Князь Борис Иванович Куракин оставил нам свое «понятие о потешных». Он рассказывал о том, как царь Петр Алексеевич имел склонность к войне с младенческих лет и любил «военные экзерциции» (то есть воинские учения): «И начал сперва спальниками своими, а к тому присоединил конюхов потешной конюшни, а потом начал из вольных чинов шляхетства и всяких прибирать в тот полк, и умножил до одного батальона, и назывались потешные, которых было до 300 человек. А другой полк начал прибирать в Семеновском из сокольников, и набрано было с другими тоже 300 человек. Первые назывались Преображенским, вторые – Семеновским. Так мало-помалу (Петр и его мать) привели себя малыми полками в охранение от сестры, или начали приходить в силу…»

Обучение велось офицерами-иноземцами из Немецкой слободы, которую москвичи называли Кукуем. Первым командиром «потешных» стал швейцарец из города Женевы Франц Лефорт, которому в самом скором времени суждено было стать другом и фаворитом царя Петра I Алексеевича. Судьба свела их так:

«…Петр встретил его на Яузе: плыли в тяжелом струге, челядинцы нескладно гребли, стукаясь уключинами. Петр сидел на носу, поджав ноги. Озаренные закатом, медленно приближались черепичные кровли, острые шпили, верхушки подстриженных деревьев, мельницы с флюгерками, голубятни. С Кукуя (так москвичи называли Немецкую слободу. – А.Ш.) доносилась странная музыка. Будто наяву виделся город из тридевятого царства, тридевятого государства, про который Петру еще в колыбели бормотали няньки.

На берегу, на куче мусора появился человек в растопыренном на боках бархатном кафтане, при шпаге и в черной шляпе с завороченными с трех сторон краями, – капитан Франц Лефорт. Петр видел его в Кремле, когда принимали иноземных послов. Отнеся вбок левую руку с тростью, он снял шляпу, отступил на шаг и поклонился, – завитые космы парика закрыли ему лицо. Столь же бойко он выпрямился и, улыбаясь приподнятыми уголками рта, проговорил ломано по-русски: “К услугам вашего царского величества…”».

Юный государь военную науку познавал самым серьезным образом. В собственном «потешном» войске государь «всея Руси» начал «службу» в должности барабанщика. Скоро Петр I стал рядовым бомбардиром, то есть пушкарем, бомбардирской роты Преображенского полка.

В 1684 году царь Петр заболел оспой, свирепствовавшей тогда по всей Европе. Сильный организм способствовал излечению. Наталья Кирилловна, обрадованная выздоровлению сына, подарила ему к именинам «запоны алмазные с орлами, ценой в 400 рублей, нашитые на верхний кафтан, объяри золотой по червчатой земле, на нем травы золотые с серебром нового дела». Подарок младшему брату сделала и царевна Софья Алексеевна – «три алмазных запона, орел с короной, петлицы и круживо».

…Правительница Софья, надо сказать прямо, «просмотрела» своего соперника в борьбе за власть – младшего брата с его военными забавами. Число «потешных» год от года все росло, их обученность поражала даже видавших виды наемных иноземных офицеров. Учение проходило за учением. И довольно скоро преображенцы и семеновцы по своей выучке, дисциплине и организованности стали заметно превосходить московских стрельцов и солдат полков нового строя.

На реке Яуза в окрестностях села Преображенского была построена по всем правилам фортификационного дела полевая крепость Пресбург, вооруженная полевой артиллерией и имевшая «изрядные припасы». В случае чего в ней «потешные» могли и отсидеться. Постройка Потешного городка в селе Преображенском стала большой «обузой» для казны. Юный царь всея Руси постоянно требовал от нее своими указами различных строительных материалов, воинских припасов и оружия, изделий «железного дела», провианта, подвод, мастеровых и иных людей…

Такие расходы казны начались с того, что от нее Его Царское Величество государь Петр Алексеевич потребовал «дать в село Преображенское в Потешный городок на крышу двух избушек 300 тесниц (досок) москворецких 3-х сажен».

Потом разовые требования из Преображенского дворца становились все более частыми, разнообразными и… срочными. На строительство «потешной фортеции» из близкой Москвы в царское село везли на наемных подводах купленное у столичных и заморских купцов в столичных торговых рядах:

«на дело живого моста, что на реке Яузе в Лебяжьей роще, 200 бревен сосновых 5 сажен, в отрубе 6 и 7 вершков…»;

«под деревянную башню 400 бревен дубовых 4-х сажен, в отрубе 7 и 8 вершков…»;

«к большому стругу и ко шняку на дело весел, 20 досок липовых, длиною 2 сажен, шириною 10 вершков…»;

«для укрепления стен, верхних и нижних житей, чердаков и башен, на связи: свискаго (шведского) доброго железа 350 связей, длиною по три аршина с четью, к тем связям на прибивку 1050 гвоздей с костылями…»;

«на дело в лосиной роще, для выпуску из амбара зверей двора, 30 столбов сосновых… и на заборы 250 бревен еловых…»;

«к ракетному делу на хвосты 30 тесниц еловых полуторных гладких, 2 четверика муки куличной…»;

«на дело мишени 100 лубов москворецких, на пришивку 200 гвоздей двоетесных…»;

«четверо пилы по мере, 1000 кирпичу жженого, 3000 кирпичу сырова, 20 возов глины, ушат, 4 лотка, 2 лопаты да нанять восемь работников для отделки…»;

«для опайки пушечных насыпок фунт сала медвежья, фунт нашатырю, молоток железный»…

Петр I одновременно с военными науками изучал арифметику и геометрию, обращение с боевыми гранатами, пускать «потешные огни» фейерверки. Иноземные офицеры добросовестно отрабатывали свое высокое царское жалованье: из Немецкой слободы в Преображенское приглашали действительно знающих людей.

Вместе с юным самодержцем мужали его будущие сподвижники – князь Михаил Голицын, будущий российский генерал-фельдмаршал, Александр Меншиков, сын придворного конюха, торговавший горячими пирогами с лотка на московских базарах, ставший генералиссимусом и светлейшим князем, Иван Бутурлин, выходец из знатного боярского рода, и многие другие «потешные».

В 1688 году любознательный Петр I случайно нашел в одном из амбаров села Измайловского старый корабельный ботик – парусную шлюпку. Историк Устрялов так записал петровский рассказ о том, как оказалось для России, историческом событии: «Несколько времени спустя (в 1688 году, после того как Долгорукий привез астралябию) случилось нам быть в Измайлове на Льяняном дворе и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил вышереченного Франца (голландца Тиммермана), что это за судно.

Он сказал, что это бот английский.

Я спросил, где его употребляют.

Он сказал, что при кораблях для езды и возки.

Я паки спросил: какое преимущество имеет пред нашими судами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)?

Он мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветра; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно.

Потом я его паки спросил: есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход мне показал.

Он сказал мне, что есть.

То я с великою радостью сие услыша, велел его сыскать.

И вышереченный Франц сыскал голландца Карштен Бранта, который призван при отце моем в компании морских людей для делания морских судов на Каспийском море, который старый бот починил и сделал машт и парусы и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало.

Потом, когда я часто то употряблял с ним и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил, для чего так?

Он сказал, что узка вода.

Тогда я перевез его на Просяной пруд, но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу быть более. Того для я стал проведывать, где более воды.

То мне объявили Переяславское озеро, куда я, под образом обвещания в Троицкий монастырь, у матери выпросился. А потом уже стал ее просить и явно, чтобы там двор и суды сделать.

И так вышереченный Карштен Брант сделал два малые фрегата и три яхты. И там несколько лет охоту свою исполнял. Но потом и то показалось мало; то ездил на Кубенское озеро. Но оное ради мелкости не показалось.

Того ради уже положил намерение прямо видеть море…»

Эти петровские воспоминания были записаны спустя 32 года после тех событий, связанных с рождением «потешной флотилии». Но ради справедливости следует заметить, что не английский ботик положил начало страсти Петра I к «водным потехам». Любовь к ним началась не с ботика Петра Великого, а с уже имевшихся у юного царя двух «потешных судов» – струга и шняка, на веслах ходивших по реке Яузе.

Струг представлял собой плоскодонное речное судно для перевозки различных грузов. Шняк был рыболовной морской лодкой, родом карбаса с одной мачтой и прямым парусом и тремя парами весел; в носу и корме его помещались «чердаки», то есть каюты для клади и людей.

Научившись ходить на ботике по окрестным речкам и прудам против ветра под парусами, а затем побывав в портовом Архангельске, царь Петр I загорелся страстью дать России собственный военный флот. Как то мечтал сделать его отец Алексей Михайлович на Каспии.