Пешком и проездом. Петербургские хроники

Вообще, поведение Волка было не пищевым: приглашал кого-то за мельницу и обещал свезти в Париж. А пирожки, объяснил Волк бабушке, он «испек с мамой».

Далее наступает черед Бабушки, для которой я уже сочинял слова сам, прямо на спектакле: «Кто это там так громко стучит? Двери ломает? Fucking shit!…»

Волк съел бабушку, накрыв ее алым кумачом, тем превратив ее в бурдюк бургундского красного. Когда же явилась Шапочка, он повел такую речь:

– ЩеколдА там! Ты дерни ее… Я так изменилась – плохая совсем…

Перед развязкой Шапочка обращается непосредственно к Шарлю Перро, и тот ее отпускает в обмен на клятву прочитать все его книги. А волку Шарль Перро сказал:

– Иди, ты еще наешься.

Еще режиссер – сомнительного, между нами, вида – ввел в либретто двух птичек. Вероятно, это случилось в минуту особого наития при расслабления после репетиции. Они выполнили неясную функцию.

Когда все закончилось, я хотел уйти, но меня выудили из массы пальцем и заорали:

– Мужчина, помогите унести декорацию!

Я помог. Пронес ее шагов двадцать за дверь, я услышал:

– Куда вы понесли декорацию, черт побери? Пусть стоит, где стояла!

Стоит, где стояла. Обошлось без перемены декораций. Надо ставить Чернышевского – тогда не обойтись, ее унесут.

Судьба бабушки осталась туманной. Ее никто не вынул, и она плавно вступила в обмен звериных веществ и инстинктов.

Гоголь-Моголь, или как я придумал новое матерное слово

Дочке сделали в гимназии подарок: билет на Диво-Остров (Крестовский) с аттракционами, где два часа можно кататься на любом, штук пятнадцать на выбор. И еще несколько билетиков на один, тоже по выбору.

Ура, у нас каникулы. Мы пошли. Она полностью фанатеет от этих качелей и горок – в отличие от меня.

Петушиный год начался для меня по-петушиному: из меня приготовили коктейль, то есть cock-tail, петушиный хвост, если читатель не из команды Знатоков.

Вообще, есть в этом некий отзвук альтернативной реальности. Давным-давно отца приглашали в отряд космонавтов. И, не заболей он хуже некуда, еще неизвестно, как все повернулось бы…

Короче говоря, там есть увеселение по имени «Шейкер». Я имею в виду увеселительный парк. Он в списках не значился, ибо дочка мала еще для него и ждет, когда дорастет до ста сорока сантиметров. Тогда – милости просим.

Я уже говорил, что ненавижу качели с летучими каруселями, боюсь высоты. Но перед ребенком-то стыдно! Поэтому я прокатился на Колесе Обозрения; потом на высоте двух-трех метров катил по монорельсу в какой-то машинке, усиленно работая педалями. Потом покружился в скучном чайном приборе.

Но это все семечки по сравнению с Шейкером. Сажают в кресло. Закрепляют скобой. Плавно раскручивают под скрипочки, а потом музыка резко меняется на бешеную, и с креслом происходит примерно то, что с аппаратами, в которых оказывался 007. Оно переворачивается целиком, вращаясь в нескольких плоскостях и с недюжинной силой швыряя тебя то центробежно, то центростремительно. Это, в общем, не карусель. Это забава особого типа. Я, однако, постоянно твердивший, что в жизни не залезу в Шейкер, продемонстрировал ребенку, что папа, знаешь ли, тоже не промах – а ты думала иначе?

Заборчик перед Шейкером был украшен символами того, что из вас может вылететь – кошелек, вставные челюсти, очки, созревающий плод, ключи. Все это рекомендуют оставить взволнованным родственникам. Я бы дорисовал еще многое: бессмертную душу, фекалии, спираль, Эспераль…

В Шейкере у меня родилось абсолютно новое, однако совершенно точно матерное слово. Но я его забыл. Сразу после Шейкера. Я украдкой поглядел на девушку, сидевшую рядом. У нее было какое-то донельзя огорченное лицо.

Шатаясь, я спустился к ребенку, который показывал мне большой палец. Мои же пальцы после поручней не гнулись, хотя средний оживал быстрее прочих.

Туда хорошо идти после обеда, напившись пива, при большом стечении публики.

Теперь я не кто-то, а Гоголь-Моголь. Во мне все поменялось местами. И где теперь мозги – не найду, да и страшно искать.

Низшая математика

Однажды одноклассница позвала мою дочерь на день рождения. 10 лет. В питерское кафе «Манилов».

Ну, отвел ее туда на три часа. Там родительница была, новорожденной. Так что, думаю, ничего страшного.

Веду обратно.

– Чем, – спрашиваю, – занимались?

– Конкурсы были, – говорит. – Клоуны устраивали. У них программа специальная.

– Например?

– Ну, например, конкурс на Лучшую Принцессу. Подкладывали на стул грецкие орехи, и надо было попой сосчитать, сколько их там.

Мне захотелось вернуться и побеседовать с клоунами, но мы уже слишком далеко отошли.

– И ты выиграла?

– Не, я проиграла.

Ну, еще бы. Ведь гимназия элитная. Даже мальчики участвовали в конкурсе на Лучшую Принцессу, и тоже выиграли, как и все остальные девочки, а нам куда, мы разночинцы.

Я думаю, кафе не случайно назвали «Маниловым». Манилову запросто могла прийти в голову такая мечтательная игра. И Чичиков поторопился заехать к нему со своей мертвечиной. Иначе увлекся бы так, что и забыл бы про миссию. Уехал бы окрыленный, но не дальше Ноздрева. Тогда уж название впору менять: «Обломов».

И вообще – между мертвыми и нормой должно быть что-то промежуточное. Типа того.

Пират

2005 год. Кафе «Манилов», где отметили дочкино рождение, запомнилось.

Нет, все прошло достаточно гладко. Могло быть гораздо хуже, выбери мы, скажем, клоунов Сардельку и Жужелицу. Но Пират не подкачал. Тоже из Мертвых Душ, зато ответственный.

Когда с ним договаривались и он был без костюма, Пират показался мрачным. Еще он сосредоточенно пил пиво. Однако преобразился и вел себя очень корректно – я даже простил ему шутки типа «руки трясутся, девочки – что, отмечали вчера? а, папа?»

Особенно виртуозно Пират владел хлыстом. Сначала, с пистолетным хлопком, он разрубал бумажные листы, которые детишки держали в руках. А потом они все по очереди держали в зубах огромную горящую самокрутку, а Пират гасил ее ударом хлыста.

Дочка оказалась самой трусливой. Она с удовольствием поджигала самокрутки другим, но сама брать это дело в рот отказывалась. Поэтому вместо нее пришлось выступить мне. Засунули в зубы колоссальный косяк, подожгли, потушили. Я живо заинтересовался этим делом и спросил у Пирата, не может ли он так же потушить беломоровый окурок. Пират уверенно ответил, что может, но не хочет портить мне костюм. Костюму цена – три рубля в базарный день, но я не стал настаивать.

В общем, было весело.

Конечно, нашлись вещи, меня удивившие. Например, красное освещение в сортире, от которого можно заподозрить у себя либо мочекаменную болезнь, либо геморрой – в зависимости от размаха потребности. Или странные рисунки с голыми фигурами – вполне целомудренными, но в откровенно прикладных позах. Или винно-водочная музыка со словами «размножайся, кто как хочет». Или бесплатные газеты с броскими заголовками «Глубокая глотка берлинского фестиваля» и «Инфернальная Мальвина».

Но это ерунда.

Под конец все разобрали связки воздушных шаров и вышли на улицу. Разом их выпустили, и это был самый светлый момент. Правда, на четвертом этаже высунулась ужасная уголовная харя, кошмарно курящая; ощерилась в улыбке и захватила одну связку, приветственно и развязно нам кивая. Но потом отпустила. То ли вспомнилось счастливое время, когда она так вот еще не улыбалась из окна, то ли рука ослабла по той же химической причине, что породила улыбку.