Призрак

– Я долго собиралась с мыслями, прежде чем выйти из ванной в тот вечер. Решила: будь что будет. Он вызвал меня на разговор и сообщил, что это его жилище, сказал, что не любит компании, и попросил покинуть квартиру. Ну, я не растерялась, ответила, что идти мне некуда и я буду здесь оставаться, пока мне разрешают хозяева квартиры. Кровать он уступать не захотел. Долго не могла уснуть, прислушивалась, принюхивалась и старалась представить, что все это – дурной сон или галлюцинация. Но нет. Когда я уходила на работу, он по-прежнему спал. Поняла, что жива и здорова и что бояться больше нечего – он вполне дружелюбен, хоть и упрям. А еще мне подумалось, что нет ничего плохого в том, что со мной поживет кто-то еще. Пускай даже призрак.

Отец недоверчиво всматривается в лицо девушки. Вика встает из-за стола и берет в руки пачку исписанных бумаг.

– Кстати, он не видел и не слышал меня. Я отвечала ему на этих листах.

Она кладет бумаги на стол подле моей матери и подходит к шкафу.

– А вот его легкая осенняя куртка. Видите, синеватое свечение? Такое же, как и у него самого.

Не вижу.

Прищемив рукав куртки дверцей гардероба, Вика возвращается к столу. Отец внимательно изучает записи девушки.

– И посмотрите на этот кулон. Он подарил мне его вчера. Крупный. Блестящий. И тоже отдает синевой.

Мать наклоняется над тарелкой и с любопытством всматривается в украшение на груди Вики.

– На самом деле, мы сильно сдружились, – признается девушка. – Знаете, у вас замечательный сын. Был, конечно, но еще остается, пускай в такой форме. После работы – да, он продолжал ходить на работу – мы вместе ужинали, смотрели фильмы по телевизору и здорово проводили время. До вчерашнего вечера. Он сказал, что не может быть тут со мной и ушел.

Евгения Анатольевна утирает набежавшие слезы.

– Вы были бы такой замечательной парой.

Непередаваемо шокированный, я продолжаю жадно впитывать диалоги между моей матерью и Викой.

Отец встает из-за стола. По всей видимости, он решил, что сейчас – самое время для серьезного и рассудительного мужского слова.

Вика, ты не так меня поняла!

– Вероятно, мой погибший сын даже и предположить не может, что является призраком, невидимым и неслышимым существом, застрявшем в междумирье, – отец задумчиво расхаживает по комнате. – Вероятно, по этой же причине он продолжает ходить на работу. И ему, конечно же, неизвестно о том, что, будучи призраком, он имеет определенные преимущества и способности.

Поверь, отец, уже догадываюсь.

– Было бы глупо его разочаровывать. Было бы жестоко рассказать ему о том, что он умер и не знает об этом. То, что его родители, знакомые и друзья считают его погибшим. То, что ему вовсе не обязательно спать, есть, пить и, уж тем более, работать.

Мне никогда не нравилась эта его особенность – умение с серьезным видом объяснять очевидное.

Не хочу и думать, что со мной могло произойти – и без этого голова разрывается от вопросов. Как давно я погиб? Как давно я невольно играю в живого человека? Я черт пойми сколько времени не общался с коллегами и пользовался бесконтактной выдачей и оплатой по карте – как давно я в действительности не контактировал с людьми? Как давно меня сопровождают иллюзии вместо реальности? И почему именно сегодня, после вчерашнего поцелуя с Викой, эти иллюзии разрушились?

Родители и девушка ужинают и продолжают что-то обсуждать – но я не обращаю на это внимания. Подхожу к столу. Наклоняюсь над каждым из них и, напрягаясь, что есть сил, неотрывно смотрю в их глаза – но каждый из них видит прямо сквозь меня.

– Увидь меня, – обращаюсь к матери.

Сверлю взглядом их лица.

– Увидь меня, – обращаюсь к отцу.

Лучом пробиваюсь в головы за столом.

– Увидь меня, – обращаюсь к Вике.

Ноль реакции. В очередной раз за сутки меня охватывает приступ неописуемой злобы.

– УВИДЬТЕ МЕНЯ, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ!

Одним движением я смахиваю тарелки со стола. Собравшиеся за ним разбегаются в панике. Салат застревает в седой бороде отца.

– Я ЗДЕСЬ!

Выливаю на себя сверху весь имеющийся за столом морс.

– УВИДЬТЕ МЕНЯ!

Родители и Вика прислоняются к стенкам. Разбросав по комнате посуду, я подскакиваю к умывальнику. Засовываю голову под бьющий струей кран и, разбрызгивая по сторонам воду, прыжком настигаю испуганных родных.

– СМОТРИТЕ, Я ТУТ, ПЕРЕД ВАМИ!

Бросаюсь к выходу. Бегу по лестнице вниз. Толкаю входную дверь прямо перед носом пожилой призрачной дамы в огромной шляпе с полями. Подгоняемый ветром, я набираю нечеловеческую скорость, готовясь выпрыгнуть, разорвать пространство вокруг, сломать, растрескать воздух на части, но спотыкаюсь – и падаю на брусчатку с запорошенной снегом скамейки.

Я приподнимаюсь на ноги и присаживаюсь обратно. Мелкие царапины от снега обжигают щеки. Замечаю, что уличное освещение уже погасили, а вдоль площади первые, еще редкие горожане спешат по утренним делам. Ратуша по-прежнему горит красными, желтыми и зелеными огоньками.

Выдыхаю от спасительного осознания нереальности кошмарного сна. И спустя секунду – вспоминаю про Вику. Срываюсь с насиженного за ночь места и несусь домой сквозь метель счастливым локомотивом надежды. Как могу быстро, метр за метром, квартал за кварталом лечу к родному подъезду.

Один, два, три, четыре пролета наверх. Только бы все было хорошо.

Дверь в ванную закрыта. Чайник не подает признаков жизни.

Я осматриваю свою крохотную квартирку. На столе – чистые листы бумаги и авторучка. Кулона нигде нет. Нет тарелок с едой. Нет бутылки вина. Нет даже маминого полотенца. Нет и самой Вики.

Нет и никаких признаков того, что она вообще когда-либо была.

7

Набираю телефон зама.

– Эй, шеф? Слышишь меня?

– Да. Чего хотел?

– Правда, слышишь меня?

Почти осязаемое недоумение на другом конце трубки.

– Чего звонишь, спрашиваю?

– Можно взять отгул? Неважно себя чувствую.

– Да, без проблем. Отдыхай. Но завтра жду как штык.