Благодать. Иоанн (Анна) – благодать, милость

Серафим родился послабее Николая, и на семнадцать дней позже, но возрастая в любви и заботе, скоро ничем не отличался от молочного братца, оба были чернявы, как отцы, только один был кареглазый, как Моисей, а другой голубоглазый, как Иоанн. Но больше всего любви от всех доставалось Софии, так и шла про нее молва «божий человечек».

Прошел год. Софа окрепла, поправилась, подросла и настолько она была любима малышами, что за ней так и оставили главной обязанностью с ними нянькаться. Она не позволяла им никаких капризов, они всегда были вовремя накормлены, уложены спать, всегда были опрятны, насколько позволял возраст. Придумав им очередную забаву, пока малыши были ей увлечены, она успевала помогать Федору и Любочке справляться с их работой. Перекладывала на детский язык рассказы о вере и святых, что слышала в доме. И, теперь, все знали, что на эту команду можно было оставить дом с хозяйством на день или два, и все будет в порядке. Больше всего дети любили «проводить службу». Федор все знал наизусть, певчие – девочки очень ладно пели, а Николенька и Серафим помогали старшему брату, и к трем годам тоже знали службы назубок.

Иоанн и Анна были оба из семей священнослужителей в четвертом и третьем поколении, были в родах и монашествующие. Они в семьях младшие. У Анны было два брата и одна сестра.

Ваню вымолили в Оптинском св. Предтеченском скиту. В 1889 году отец, мать и пять дочерей приехали на Праздник Усекновение главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня, Иоанна, и горячо молились в скитском храме о даровании дитя мужеского пола. Молитва была услышана, т.к. мальчик родился на следующий год в день. Третьего обретения главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, июня месяца, седьмого числа. Тогда и появилась в семье картинка с изображением скитской церквушки, ее нарисовала старшая сестра и подарила братику в день Крещения. И теперь у отца Иоанна, этот подарок был рядом с иконами, только пониже, и, не смотря на богоборческое время в отечестве, разруху, все мечтали, что увидят этот храм, верили, прейдет такое светлое время. Софочке тоже теперь хотелось дожить до этих светлых дней и помолиться в этой церкви.

Поженились Иоанн и Анна перед революцией, в 1916 году, тогда батюшка и получил приход в селе Урожайное, на пятьдесят дворов. Построили церковь на средства крестьян в 1907 году. Она была освящена в честь Рождества честного славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господня, Иоанна. Восемь окрестных деревень и дальний хутор тоже относились к его приходу. Благословили их семейной реликвией, иконой «ТРОЕРУЧИЦА», чудотворный список с Афона, которая потом и была главной святыней храма. Когда молодая чета приехала на место, все застали в запустении, потому, что три года там не было священника. Детей у молодых не намечалось, Аннушка вся принадлежала служению мужа, поэтому, через пол года храм уже не пустовал, а по воскресеньям и праздникам даже был переполнен. Люди, истосковавшись по службам, видя отеческую заботу нового пастыря и матушки о них, стали принимать в жизни церкви активное участие. Приход стал богатеть, поэтому батюшка предложил возобновить церковно-приходскую школу, утром дети, вечером родители, взять на поруки немощных и нуждающихся. Но, лентяям, никогда не помогал, только молитвой и своим примером. Молодая чета быстро заслужила любовь прихожан, все видели в них не избалованных поповских детей, а действительно слуг Господних. С церковной дисциплиной, и хозяйства у людей стали крепнуть. Батюшка никогда никому не отказывал, освящали поля, огороды, сады, пасеки, устраивал крестные ходы по всем деревням с иконой «ТРОЕРУЧИЦА». Все делалось в округе, по благословению и с молитвой. Пьяный мужик даже на праздник стал редкостью. Аннушка очень умело обучала грамоте, теперь с торгов никто не приезжал обманутый. Они успевали побывать в каждой семье, где в них нуждались. Батюшку можно было видеть и на стройке, и на пашне. Аннушка часто помогала в шитье, уходу за больными. Люди радовались этому и говорили, что по милости Господь их наградил Благодатью. Покровитель храма Иоанн, и священник с матушкой, Иоанн и Анна, с еврейского – благодать значит.

Когда началась революция, обиженных в округе не было, поэтому церковно – приходская община, старалась держаться подальше от соблазнительных лозунгов и кровавых свобод.

В 1923 году, когда батюшке было 33 года, Господь подарил им первенца, девочку, ее назвали Верой. В 1925 родилась Надежда. А в 1927 году, роды были преждевременные, появилась Люба семи месяцев, батюшка загрустил

– Да, видно и нам придется вымаливать наследника, как меня когда-то… Пойду, воды принесу… – и он вышел из избы, а когда вернулся, не поверил своим ушам.

– Иоанн, вымолил ты сына, на, вот держи Федора…

– Баба Настя, вы же сказали девочка…

– Правильно сказала, девочка Любушка, а пока ты ходил за водой и охал, Господь тебя еще и сыном наградил. Держи Федора и Любушку – заняла обе руки священника, и он стоял счастливый, не имея возможности утереть слезы радости. Вот так.

В 1929 году батюшку арестовали, но через неделю чудным образом, в праздник Усекновения Главы, Иоанна Крестителя, выпустили из городской тюрьмы, сказав, что обознались. По настоянию прихожан после этого случая батюшку уговорили переехать на дальний хутор, и лишь под предлогом, что хозяева старенькие, им нужна помощь, а батюшка уже не помещается со своим семейством в церковной сторожке. Да и дорога туда мало кому известна (церковному старосте, сторожу и кузнецу), место безопасное.

Территория подворья была обширна. Добротный дом на шесть стен с большой летней верандой, банька, амбар, курятник, конюшня с коровником и еще отдельно летний домик из двух комнат. Огород на четыре десятины. Все это было обнесено высоким частоколом с крепкими дубовыми воротами. За оградой был разбит яблоневый сад, да еще десятин шесть разработанной земли. Вокруг была в основном болотистая местность, т.ч подъезды были ведомы не многим. Раньше тут жил старообрядец со своей женой и тремя сыновьями. Уже после революции, видя продолжение пастырского служения отца Иоанна не смотря ни на что, глава семьи в 1923 году ему сказал

– Своей жизнью убедил, крести всех, тоже хочу правильно послужить моему Господу, ведь видел от него одни милости.

В 1926 году сыновья выехали к старшему брату в Америку. Старики остались доживать свой век на Родине. Хозяин то и настоял на церковном собрании, о переезде семьи настоятеля к ним. Он был мастером на все руки, в летнем доме собрал печь, куда и переехал с хозяйкой и еще за колодцем поставил небольшую часовню, храм-то новые власти в деревне заколотили. Почти все иконы успели разобрать по домам. По большим праздникам и воскресным дням теперь служили в лесу, или у кого-нибудь в хате… а часовенка выручала Иоанна ежедневно. Николенька и Серафимушка уже не застали стариков, в 1931 оба померли с разницей в месяц. После этого в домике проживали те, кому Господь открывал потаенные тропки к хутору, это были и гонимые монашествующие, священники, красные, белые, «зеленые» и т. д. – те, кого Господь хотел сохранить для себя, через пастырское слово отца, Иоанна.

Было и чудо в 1931г. Голод. По округе шел сбор «излишков» продовольствия, из амбаров выгребали все, оставляя смехотворный минимум, «хочешь, наешься один раз, хочешь сей». Поля стоят готовые, а в землю кидать нечего. Было собрание прихожан. У многих было упадническое настроение. Вокруг кровь, аресты, разруха, голод, предательство. И тут выступила матушка

– Родненькие мои! Как вам не стыдно перед Богом. Не чудо ли, что мы до сих пор со священником, у нас всегда узелки наготове, для себя и детей, в любую минуту могут забрать… Но, Господь милостив, мы с вами. Храм наш тоже жив. Каких людей нам присылает Господь для подкрепления… Так как же вы можете не доверять Господу именно теперь, когда только в нем и с ним наше спасение. Предали и убили Царя, уничтожают духовенство, с корнем вырывают Православие, губят Россию! Всюду фальшь и обман… Только Бог Отец с нами, грешными, да Пречистая Богородица со Святыми Земли Русской в молитвах за нас, а мы! Давайте же соборно молиться о помощи. У нас такая святыня, образ Божьей Матери «ТРОЕРУЧИЦА», говорят, такая икона была с семьей государя до их страшной кончины, за нас, за Веру, за Святую Русь.

Был отслужен просительный молебен у образа «ТРОЕРУЧИЦА». Утром на подворье появился сторож, лица на нем не было:

– Отец Иоанн, что и сказать не знаю, как получилось… Ночью видел, что из храма женщина вышла вся в черном, статная, благовидная, не нашенская. Я не понял. Подошел, все заколочено, ну думаю, с голодухи, почудилось. Утром решил все-таки проверить. У заколоченной двери трава вся примята, ходил точно кто-то…

Батюшка вышел в часовенку, помолился и, вернувшись, задумчиво сказал

– Иконы «ТРОЕРУЧИЦЫ» нет… Не переживай. Такой образ на Афоне у монахов вместо игумена был, вернется Пречистая, с помощью к нам вернется, я не сомневаюсь, услышана наша молитва… А ты иди и помалкивай.

– Благословите, батюшка, маловера болтливого, – сконфузился сторож.

– С Богом иди и молчи – улыбаясь, благословил Иоанн.

Успокоенный и удивленный поплелся старик в деревню. Вокруг такой разгул безбожия, а у отца Иоанна и тени сомнения нет, вот это силища, вот это дух! С такими думками он и зашел в деревню. Его отвлек сильный толчок в спину

– Дед, чего спишь на ходу, пошли быстрей, там что-то у храма случилось, народ собирается…

Сторож проявил такую прыть, что все вокруг только ахнули, а он уже был на месте. Расталкивая зевак локтями, пробрался к крылечку и, охнув, бухнулся на колени. Стянув картуз, подполз к мешкам, стоявшим у храма и стал заглядывать в каждый. Три первых были с посадочной картошкой, остальные три с пшеницей. Емельяныч запустил руку в содержимое последнего мешка и, на удивление всем вытащил икону, пропавшую ночью. Умываясь слезами, он воздел руки к небу, комок в горле не давал произнести ни слова…

Шел 1938 год. Батюшка все чаще говорил о неизбежности ареста. Дома проводились беседы с детьми о тех трудностях и лишениях, которые их ожидают. Слухи о нечеловеческих расправах над семьями священнослужителей все чаще доходил до прихода. Иоанн и Анна рассказами о гибели Царской семьи подкрепляли своих детей.

На день рождения батюшки все ушли в лес, на службу, Серафим и Николай, им уже было почти по три года, знали к этому времени службу наизусть, сославшись на плохое состояние от того что, вчера перекупались в речке, остались одни. Когда же все вернулись домой, то обнаружили, что малыши решили сделать батюшке подарок. Они взяли рисунок со скитской церквушкой и перерисовали ее, насколько это для их возраста было возможно. На удивление получилось похоже. Иоанн обоих сгреб в охапку и расцеловал. Теперь было два рисунка церкви, даты 1890 года и 1938 года (Николай и Серафим).

Как-то в один день августа месяца пришли скорбные вести о семье брата матушки Анны и старшей сестры отца, Иоанна. Отслужили панихиду, вечером все собрались за столом, вдруг сразу расплакались Вера и Люба. Когда спросили о чем их скорбь, девочки открыто признались, что боятся, все понимали, что семью ждет. Боятся, что ссылка и лагерь их могут сломать, и они предадут самое дорогое – Господа.

– А вы просите у Него, чтоб Он этого не допустил, Он все и управит на ваше спасение, ведь только с Господом мы все, а без Него – ничто. И только один Господь никогда, ничего не осквернит.

Федор показал Софочке в лесу дупло в старом дубе, сказал запомнить это место и пообещал, что там она найдет все необходимое, если что случится. Вообще, за три года проживания вместе трио Люба, Федор и София научились понимать друг друга не то, что с полуслова, с полу взгляда, они очень берегли друг друга.

В начале сентября у Серафима, Любы и Веры случился дифтерит, детвора угасала на глазах, все понимали, что это конец, скоро будет арест.

Батюшка причащал их каждый день, больше они ничего не принимали, пища и вода вызывали у них сильные приступы удушья или рвоты.

Первая уходила Любушка. Она держала за руки родителей и тихонечко говорила

– Я так боялась, что вас люблю больше Господа… А теперь понимаю, что это Он мне дал такую семью и все, что было у меня хорошего. Вот и сейчас по Его большой любви я умираю и не боюсь, это Он сделал, вы со мной и мне ничего не страшно. Спасибо, Господи, иду к тебе… – и ее ладошки безжизненно обмякли.

Вера металась в горячке, и выкрикивала:

– Вижу семью Императора в огне, живые, зовут к себе. Николай – Побеждающий народ, Александра – мужественная, Алексий – защитник, Ольга – равноапостольная, Татиана – устроительница, Мария – госпожа, Анастасия – Воскресение. Мученики. Они спасли, спасают и еще спасут Россию. «По имени и житие». Папочка, помнишь, ты всегда нам говорил «имя, есть послушание от Бога». Они его выполнили, а мы… – потом открыла глаза – Похвалили всех за веру, что увидим возрожденную скитскую церковь, даже сказали, кто в ней будет… нет, не помню. Мне теперь не страшно, я всех вас увижу, мои родные. Батюшка, матушка, спасибо за молитвы о нас! – стихла, лицо ее выражало не земное счастье.

Матушка взяла Серафима на руки, он крепко прижался к ней, тяжело дыша

– Мамочка, пришел дедушка из уголочка, сказал, что отведет меня к Любушке и Верочке, ты меня не ищи, я с ним пойду, я его совсем не боюсь… – и тихонечко отошел ко Господу, а из святого уголка с иконы внимательно смотрел Серафим Саровский.

Никто не плакал, шла внутренняя молитва, все понимали, что это милость Господня, поскольку враг безумствовал, и что ждать…

В деревню приехали два городских мужика, показали какие-то бумаги, сказали открыть храм. Доски сторож сорвал. Приезжие заглянули во внутрь, сказали, чтоб дверь больше не заколачивали, пусть проветриться, тут будет склад запчастей, послезавтра все будут завозить… и быстро уехали. Все посчитали это милостью, батюшка мог отпеть детей в их родном храме… На деревенском кладбище, за церковью, подготовили могилки. Шло отпевание. Проститься пришли прихожане со всей округи, все понимали, что это предвещание близкого батюшкиного ареста. У многих были узелки с провизией для дальней дороги, которые складывались у сторожа. Только приготовились к выносу, как на улице услышали шум подъехавших машин, военные команды, в храм вошли вооруженные люди с уполномоченным. Процессия замерла. Приехавшие, не снимая головных уборов, расталкивая всех, прошли на амвон. Людское море стало возмущенно роптать. Раздался выстрел вверх, все стихли.

– Кто позволил храм открыть… Мракобесы! Крысы церковные! Всем молчать! Где священник. Выходи с женой и всем выводком, три девицы и два сына. Быстро! А то смотрю, разбаловали вас, жируете, службы проводите, ничего, тюрьма вас научит власть и свободу любить.

– Мил человек, горе у нашего батюшки, детки вот померли, дай захоронить, а потом серчай, потом арестовывай – вышел вперед сторож и тут же был сражен выстрелом. Держась левой рукой за рану, из которой засочилось кровь, медленно оседая на колени, Емельяныч протянул правую руку к стрелявшему:

– Какой ты добрый человек, мне многогрешному такую славную смерть подарил, слава Богу за в… – замертво упал.

– Противление властям! – крик перешел на фальцет – Бунт! Еще один звук и всех сожгу в храме заживо…

Все случилось так быстро, отец Иоанн еле пробрался вперед:

– Родные мои, дайте дорогу. Не трогайте людей. Мы все тут, вот матушка (он подошел и обнял свою супругу), вот Вера (подойдя к гробу, поцеловал в лоб), вот Надежда (подвел дочь к матери), вот Любушка (подойдя к гробу, поцеловал в лоб), вот Федор (подвел сына к матери), а вот Николенька – взялся за сердце, ноги не идут, глазами ищет сына. Вдруг подошла София, взяв отца, Иоанна за руку подвела к гробу Серафима…

– Вот Николенька, батюшка – огромные глаза ее внимательно смотрели на священника, в храме воцарилась тревожная тишина.

– Николенька, – отец Иоанн автоматически наклонился к гробу для целования.

– Славно, славно, тем в гробиках то больше вашего повезло. Вера, Любовь и Николенька говоришь, померли. Надежда осталась, но думаю, что надеяться вам не на что…