Лагерь

Зайдя домой, я осталась на пороге, а мама сразу двинулась в спальню.

– На улице Бакунина, напротив аптеки, – слышался мамин голос, пока она искала деньги, – всегда стоит две машины. Там водители – два брата-близнеца. Первый их выезд в восемь утра, – она зашла в прихожую и протянула мне три бумажки, – они ездят через каждые три часа, но при наполненности машины пассажирами хотя бы наполовину. На первый рейс люди есть всегда.

Взяв от мамы деньги, я крепко обняла ее и помчалась из дома. Словно марафонец с вестью о победе нашей армии, я неслась по бесшумным улицам, небрежно сжимая в руке купюры. Свернув с площади Свободы на улицу Революционеров, я ощутила покалывание в левом боку и сменила бег на быстрый шаг. За весь путь мне встретились лишь два человека: патрульный полицейский, крикнувший мне вслед, что слишком позднее время я выбрала для гуляния, и бродяга, специальным крюком на палке достающий из мусорного бака пластиковую тару. Горечь от скорого расставания с Антоном сейчас почему-то не удручала. Теперь меня переполняла радость от того, как сейчас я вбегу на чердак и протяну ему билет в его привычную жизнь. Он будет вспоминать меня всегда. Расскажет обо мне своим родителям, друзьям. Спустя много лет эта история приобретет статус некой легенды, которую услышат его дети и внуки.

Я вбежала в знакомый безлюдный двор. Единственная лампочка над подъездом покрывала блеклым желтоватым светом скамейку, разрушенные детские качели и колонку. Возможно, мне не суждено будет больше увидеть этот одинокий двор. Я осторожно, создавая как можно меньше шума, поднялась по ступенькам. Когда я покидала дом, часы показывали полночь. Так поздно мне еще не приходилось навещать Антона. Дверь чердака протяжно заскрипела, и я очутилась внутри. Под окном, подсвеченный луной, стоял Антон с букетом в руках. Он сделал несколько шагов навстречу и вручил цветы. Эта были пышные и невероятно ароматные ветки сирени.

– Ты с ума сошел! – вскрикнула я. – Ты выходил на улицу?

– Я ночью, когда никто не видел, – оправдывался он.

– Это ничего не меняет, – заявила я серьезно, но, вспомнив пустой двор, немного успокоилась, – ладно, я куплю у вас этот букет. Скажем, за сто пятьдесят.

В качестве благодарности за букет я потянулась на цыпочках и обвила его шею. Его руки легли мне на талию.

– Я достала деньги. Завтра в восемь выезжаешь, – негромко проговорила я ему на ухо.

Послышался нарастающий гул. Сперва показалось, что это над нами на большой высоте пролетает самолет. Но вдруг совсем рядом раздался страшный и громкий визг тормозов. Автомобили остановились у подъезда. Перепугавшись, я оттолкнула Антона в сторону и выбежала в подъезд к окну. Во дворе с включенными фарами стояло два военных черных автомобиля. Двери открылись. Из первого показалось три темных силуэта. Из второго выскочили пять человек с автоматами наперевес. Тут же в подъезде хлопнула дверь и оглушительно затопали сапоги. Военные решительно поднимались вверх. Я вернулась на чердак, отшвырнула в сторону букет сирени, который все это время держала в руках.

– За тобой! – крикнула я.

Антон в несколько прыжков преодолел расстояние до окна и посмотрел вниз. Прыгать с пятого этажа было сродни самоубийству. Он взглянул на меня. В его взгляде читалась обреченность. Шаги становились все громче. Военные стремительно поднимались к нам. Я подбежала к груде стройматериалов и, схватив доску, подперла ей дверь. Только установив доску, ручка двери опустилась вниз, и кто-то попытался открыть дверь. Подпорка надежно заблокировала вход. Взвизгнув, я отбежала от нее и прижалась к Антону, который стоял под окном чердака как вкопанный. Он обнял меня двумя руками и с глазами, полными ужаса, продолжал смотреть на дверь, которая ходила ходуном от ломящихся внутрь военных. Доска, ее подпирающая, казалось, вот-вот треснет. Внезапно все затихло. Ручка приняла исходное положение. В эти пару мгновений тишины я стала нашептывать мольбы о помощи. Чтобы пришел мой папа и освободил меня. Чтобы мне дали сказать хотя бы слово до того, как выстрелят.

Раздалась громогласная автоматная очередь. Дверь на глазах разлеталась в щепки. В ужасе я согнулась до самого пола, закрыла обеими руками уши и зажмурилась. Антон, наоборот, высвободившись от меня, сделал шаг вперед. Дальше были слышны последние удары военных по разваленной двери, и та с грохотом упала на пол. Подняв голову, я увидела, как Антон сделал еще пару твердых шагов ближе к двери. Как только первый военный, высокий и широкоплечий, сделал шаг через порог, Антон с нечеловеческим криком бросился на него. Широко размахнувшись, военный зарядил прикладом в голову Антону, и тот навзничь повалился на пол. С его лба тонкой струйкой стала литься темная кровь. Антон, бывший еще в сознании, но неспособный двигаться, смотрел на меня мутными глазами. На чердак сразу вбежали еще четверо военных в форме со взведенными автоматами. Трое уткнули оружия в затылок Антону. Последний забежавший солдат направил автомат точно в меня. Я продолжала сидеть на полу, закрыв голову руками, и с диким испугом смотреть на уставленное в мою сторону оружие.

На чердак зашли еще трое. Первым широким решительным шагом в длинном плаще, с фонариком в левой руке и пистолетом в правой вошел мой папа. Он взглянул на неподвижно лежавшего на полу Антона. На его озлобленном лице промелькнула ехидная ухмылка. Затем мощный свет фонарика ударил мне в глаза, так что я закрыла лицо рукой.

– Товарищ подполковник, это ваша, – начал говорить ему автоматчик, у которого я была на прицеле.

– Я вижу, – грозно перебил его отец.

– Папа, не убивай его! – закричала я, поднимаясь с колен.

Лежащий без движения Антон перевел взгляд на меня. Он хотел что-то сказать, но тут же получил второй удар прикладом в области шеи. Антон издал истошный вопль и замолчал. Обезумевшая, я побежала в объятия отца.

– Не убивай его, – вновь произнесла я, рыдая.

Папа едва ощутимо обнял меня и затем скомандовал:

– Забирайте его и уезжайте! Я останусь здесь.

Военные подхватили потерявшего сознание Антона и выволокли из чердака. Папа провел меня к окну и усадил на балку. Затем он сел рядом, спрятал пистолет за пазуху, выключил фонарик и тихим голосом проговорил:

– Я хочу от тебя услышать все. От вашей встречи до этой минуты.

Раздался рев автомобилей. Через мгновение машины увезли Антона. Я рассказала папе, как нашла умирающего человека здесь, на чердаке, когда пришла сюда смотреть казнь, как выхаживала его, поила и кормила, как готовила к побегу. Я решила не упоминать о маминой тихой помощи, взяв весь удар на себя.

– Откуда деньги? – проницательно спросил он.

– Накопила на обедах, – растирая раскрасневшиеся глаза, соврала я.

Мне было стыдно смотреть папе в глаза. Папа повернул мою голову к себе и спросил:

– Ты знала, кто он?

– Летчик Державы, – ответила я.

– Он вылетал на казни. Ты знала об этом?

– Да. Он говорил. Он два раза вынужденно выполнял вылеты. Но он никого не сбрасывал и не взрывал! – стала я его оправдывать.

– Это он тебе сказал? – спросил папа и, не дождавшись ответа, продолжил: – В узких кругах он национальный герой. Его восхваляют там. Твой Антон выполнял все рейсы к нам на площадь за исключением последнего. Он – главный палач нашей страны. Отчасти с его пленом связано то, что последний год не происходило ни одной казни. Никто не соглашался на такое, – видя, как по моим алым щекам заструились слезы, папа взял меня за руку, – все первые три года войны у штурвала самолета сидел только он. Когда он осуществил свою первую казнь, ему не было еще и двадцати.

– Этого не может быть, – захлебываясь, произнесла я.

– Твой Антон пролетал над нашей площадью и нажимал всего две кнопки. Одна включала таймер бомбы, вторая сбрасывала пленников. Никого в самолете с ним больше не было. Только он и пленники. Помнишь соседа нашего, Бориса Глебовича? Это он убил его два года назад. Как и еще несколько десятков людей за все время.

– Как вы меня нашли? Меня сдала, – я хотела сказать про маму, но вовремя остановилась.

– Про Антона и помогающую ему девочку рассказал дед с этого подъезда.

– Он ведь тоже помогал ему.

– Да, помогал. До того самого момента, пока не узнал, кого в действительности он прячет. Антон, находясь в бреду, проговорился о своей настоящей профессии. Приведя в чувства, дед разузнал у него, кто же он на самом деле. Узнав правду, он решил больше не подниматься к нему, надеясь, что он сам умрет от изнеможения. Но тут появилась ты и спутала все карты.

Я сидела окончательно обессиленная. Мой друг оказался ужасным человеком. Мой друг оказался убийцей. Настоящим злодеем. Но самое жуткое, что он был счастлив от того, чем занимался. Как же он искусно маскировался! Папа двумя поцелуями выпил мои слезы на щеках. Беззвучно рыдая, я упала в его большие руки. Папа подхватил меня, словно маленького ребенка.

– Почему раньше никто не говорил, кого взяли в плен и кто сбежал?

– Мы точно не знали, кто он на самом деле. Держава всячески скрывала, что их главный палач взят в плен. Сейчас нам точно это известно.

– Он сейчас же этим не занимается, – негромко выговорила я.

– Да. Теперь занимается кто-то другой, – папа глубоко выдохнул и добавил: – Завтра казнят отца Даника. Юля, дяди Никиты скоро не станет. Его сегодня взяли в плен и завтра уже казнят.

– Как? – у меня перехватило дыхание.

Папина рука потянулась в карман, откуда он достал листовку. Стандартная «афиша» о предстоящей казни. По центру темно-серого листа было выведено жирным шрифтом «один из первых, кто виноват во всех ваших бедах. Давидовский Никита Александрович, более знакомый как просто “Давид”».