Чиновник категории «Ё». Рассказы

При смене учебного заведения возникло одно «но». С меня была взята клятва, что железную дорогу буду переходить только по пешеходному мосту. Железная дорога была беспощадной убийцей. Не всем и не всегда удавалось пересечь шесть полотен пути. Не раз я видел лежащие на обочине тела. Обувь обычно бывала отброшена в сторону. Электрички, скорые, товарные, маневровые поезда регулярно сбивали переходящих линию, которые пытались сэкономить время, несмотря на предупреждающие и запрещающие таблички. Движение в те годы было гораздо интенсивнее нынешнего. И, если электрички ходили реже, то скорых поездов дальнего следования было много больше. И товарные поезда ходили почти беспрерывно. Два пути использовались для формирования грузовых составов и разгрузки сыпучих материалов на станции. Часто составы стояли на светофорах и для того, чтобы перейти на противоположную сторону приходилось карабкаться на вагон в торцевой его части, если имелась площадка или, если такой возможности не было, то пролезали между колесами, не особо задумываясь о том, что состав в любой момент может тронуться.

Естественно, что данное родителям обещание выполнялось далеко не всегда. Помню, как громогласно орала и причитала бабка моего троюродного брата, когда увидела, что мы: мне восемь, а ему – шесть лет, с трехлитровыми бидончиками с молоком перебегаем пути.

Железнодорожный мост же был и остаётся до сих пор неизменным участником моих ночных кошмаров. Случается такое не часто: два-три раза в год. Снится, что ступени частично разрушены, перила качаются, пешеходная зона местами развалилась и весьма шаткая. Думал, что я один такой, но из разговоров со знакомыми узнал, что, пусть не у всех, но у многих подобное во снах тоже присутствует.

Все, что было связано с жизнеобеспечением, находилось как раз «за линией», то есть на восточной стороне поселка.

Во – первых – это привокзальная площадь. С неё ходили автобусы до Расторгуева, в Боброво и ВИЛАР. Прямо у схода с моста стояли палатки ремонта часов и Союзпечати. Часовщик был всегда один и тот же. Казалось, что он и его ларек – вечные. Но пришли новые московские власти и не стало ни часовщика, ни места его работы.

Двухэтажное здание белого кирпича – дом быта. Внизу, на первом этаже расположена единственная на восемь тысяч человек народонаселения парикмахерская. В другом подъезде – ателье. Далее, против часовой стрелки – обелиск «По Ленинским местам». Следующее двухэтажное здание – продовольственный магазин. На втором этаже – библиотека. Это сейчас. Даже плохо себе представляю, кто в настоящее время ее посещает. А ранее там был ресторан и совсем маленький буфет с разливным пивом и табачным угаром. Левее здания – небольшая пристройка, в детстве самая любимая. Там продавали мороженое. Фруктовое в картонном стаканчике – 9 копеек; пломбир с розовой или желтой розочкой из твердого сливочного крема в обычно кривобоком вафельном стаканчике – 19; «Ленинградское» в шоколадной глазури – 28.

Левее, уже через дорогу, располагался небольшой павильон с вином и водкой. Но он появился значительно позднее остальных. И, конечно, двухэтажное здание универмага. Там было всё – от книг и игрушек до одежды и обуви. Но купить было нечего. Литература, выпускаемая миллионными тиражами, которую невозможно читать и ботинки, которые крайне сложно носить. Недавно прочитал о том, что к концу восьмидесятых годов, 87 процентов выпускаемой в СССР продукции, предназначенной для народонаселения, не находило своего покупателя из-за низкого качества, а то и вовсе ненужности

В центре же площади стояло каменное одноэтажное здание булочной. Потом её переведут в строение, что слева от универмага, а саму постройку снесут.

На площадку, что ближе к мосту, летом привозили желтую бочку на колесах с надписью «Квас». Торговала им неизменно баба Маруся. Двухсотграммовый стеклянный стаканчик – три копейки; поллитровая кружка – уже шесть. Поговаривали, что когда содержимое емкости подходило к концу, можно было и с червями порцию получить, тем не менее точка пользовалась успехом. Опарыша с пеной можно и отдуть к противоположному краю кружки, если кто брезгует. Несколько раз бочку «угоняли» местные пацаны. Отвозили недалеко, просто с виду. Сбивали замок и пили квас до утра. Баба Маруся, если и злобилась, то не сильно, хотя внешне была весьма угрюма. С помощью добровольцев, пришедших к открытию с бидончиками, водворяла бочку на старое место.

Если от моста пойти налево, вдоль путей в сторону Москвы, то по правую руку, напротив железнодорожного пакгауза, стоял овощной магазин. Внутри – сладковатый запах прелых корнеплодов. Продавщицы с грязными руками отпускают товар, а деньги берут и отдают сдачу аккуратно, двумя пальцами, чтобы не испачкать. Впритык – прием стеклотары. Работает с перебоями. То тары нет, то приемщики пьяны или просто не хотят работать.

Далее, слева, напротив прудика, где редко кто не лежит на бережке в состоянии избыточного алкогольного опьянения, примостилось деревянное, окрашенное синей краской строение. Пивная. Народное название -«Голубой Дунай». Черная дыра распахнутой двери. Изнутри доносится приглушенный шум голосов. Взрослые мужчины обсуждают серьезные проблемы. Криминальное местечко. То кого-нибудь ножом порежут, другого побьют по-пьяни. Да и просто, сами мужчины или на бережку замерзнут или, купаясь, в прудике утонут – в зависимости от времени года.

Следом расположилась керосиновая лавка. Продукт на разлив. Обычно стоит очередь с бидонами. Керосин мощной струей льется в куб из нержавейки. Кран не перекрывают. Покупателям отпускают из мерного алюминиевого черпака. Пронзительный запах нефтепродукта в закрытом помещении.

Так и вышли к посудохозяйственному и молочному магазинам. Про первый сказать нечего. Был и был. Может и сейчас есть. А вот в «молочку», лет, наверное, с шести, меня регулярно посылали. Двадцать восемь копеек за литр. Три литра – восемьдесят четыре копейки. Очередь стояла всегда. Бывало десять-пятнадцать человек – это немного. Когда же привоз запаздывал, то набиралось человек до тридцати, и это без тех, которые «на минутку отлучились». Ждать приходилось, порой, больше часа. Но вот из подсобки к прилавкам медленно выдвигаются продавщицы в белых халатах. Несут они сорокалитровую алюминиевую флягу с молоком. Одна для противовеса упирается свободной рукой в плечо коллеги. Так заносятся пять-шесть ёмкостей. Ну, а потом – как обычно. Фляга открывается, содержимое размешивается и: бидончик – алюминиевая литровая мерная кружка – молоко – деньги – сдача. В очередь суетливо вклиниваются те, что «на минуточку» отходили. Можно сказать – хитрозадые вернулись.

Уже с полным бидончиком возвращаешься мимо железнодорожного магазина на станционную площадь. Почему магазин «железнодорожный»? Скорее всего из-за ведомственного подчинения. Неплохо снабжался. Если повезет или очень постараться, то в нем можно было купить приличное сливочное масло, сосиски, вареную колбасу или сыр. Там покупали табак: «Прима» от «Дуката», «Беломор» фабрики Урицкого, «Пегас», ну и то, что считалось лучшим – «Ява», фабрики «Ява». Кто знает, тот поймет.

Новая школа была просторна и светла. По три рекреации на этаже. В каждой рекреации по отдельному туалету для мальчиков и девочек. Кто-то может поиронизировать – что это он к сортирам так внимателен? А вы представьте первоклашку, которому надо по-маленькому, а в санузле стоят семиклассники, курят, матерятся и раздают подзатыльники. Так что наличие – важно. Причем, думаю, что не менее важно, чем само обучение и процесс воспитания.

Не буду описывать саму школу. Она до сих пор стоит на том же месте, только номер поменялся.

Кто в ней учился? Те, кто с Елизаветинского поселка, с Хим-дыма, из деревень Бутово, Ново-Никольское, Городяевка, ну а большая часть – из домов кирпичного завода. Была ещё одна школа, правда начальная, на Полигоне. Поэтому в четвертые классы школы №2 ежегодно вливалось несколько учеников из деревень Боброво, Дрожжино, и, естественно, с Полигона.

Тон среди ребятишек задавали кирпичнозаводские. Их было больше, держались они сплоченнее. На учебу из них мало кто был ориентирован. По большей части – пацанские дела. Ты меня на «понял» не бери, понял? Таких называют шпаной. Организованных криминальных групп не было. В школе, да и на улице деньги у младших «стрелять» не принято. Так, иногда, если на привокзальной площади какие залетные хулиганы попробуют, так их потом местные патриоты с кольями, да дрынами по кустам-оврагам гонять бросаются. Это, когда есть кому заступиться.

Был, правда случай, когда учительница начальных классов послала девочку домой к двум отморозкам с запиской для родителей. Они ее из ружья застрелили. Старшему было не больше десяти лет. Их мать, когда увидела, что натворили дети, попыталась скрыть следы преступления. В итоге детишек определили в колонию для несовершеннолетних.

Да, разное бывало. Поножовщина, драки, – но все больше на бытовой почве. В кругу семьи, так сказать, или около. Пьяные папы, измождённые мамы. Общая неустроенность. Голода не было, но и до сытости очень далеко.

В школьной столовой кормили обедами, уж не помню, платили за них родители или нет. Там же в буфете можно было прикупить коржик за восемь копеек или марципан за четырнадцать. Кусок хлеба стоил одну копейку, но мы его воровали с подноса, что стоял на раздаче. На это взрослые особо не обращали внимания.

Вернёмся к поселку. На Большой Бутовской стояла амбулатория. Развалины ее и до сих пор демонстрируют эпоху упадка. Но через это заведение прошли все мои сверстники, плюс минус десять лет от года рождения. Все врачи знакомы, да и жили тут же. Они, действительно, помогали, в меру, конечно, компетенции и оборудования.

Клубы. Кино показывали на Радиоцентре, на Полигоне, иногда на кирпичном заводе. Раза два в году приезжал «Вагон-клуб». Его отцепляли и устанавливали на запасном пути возле железнодорожного моста. Но самым кассовым было заведение в народе называемое «У Ивана», что на Городяевке. С одним выходным в неделю. Совсем небольшое строение, без всяких кружков рукоделия и т. д. Даже вывески не было. Только зал. Уже не знаю каким образом, но фильмы показывали самые новые, последние, те, что и в Москве-то только поступили в прокат. Зато полный зал. Иван – невысокий, полный, с залысинами. Он же и кассир, и киномеханик, и администратор. Зрители – на девяносто процентов молодежь до двадцати. В зале – реплики, громкий смех, где, может, и неуместный, но окружающим нравилось.

Клуб на Радиоцентре – много больше по размерам: и зрительный зал, и, отдельно, – танцпол. Мои родители, дабы занять свое дитя чем-то правильным и приобщить к прекрасному, водили меня туда заниматься в музыкальную студию по классу аккордеона. Отзанимался я там чуть больше года. И, вы знаете, многое дало. Начиная от нотной грамоты до общего развития, но… Друзья и приятели звали собирать конфетные обертки под железнодорожной платформой, а это, признайтесь себе искренне, гораздо интереснее, чем разучивать вальс" На сопках Маньчжурии», сидя на сцене перед пустым залом. Фантики победили.

В конце семидесятых мы с приятелями играли в этом клубе на танцах. До тех пор, пока знакомый паренек из Дрожжино инструменты не украл. Неумного нашли и осудили, но аппаратуру он умудрился спрятать в колодце. Со всеми вытекающими.

В клуб на Полигоне мало кто ходил фильмы смотреть. Далековато. Разве что на танцы. Ради такого и из Полян, за семь километров приходили. Но и те мероприятия были редки.

Ещё есть в Бутово кемпинг. Вот уж вопрос. Я о его существовании знаю с 1967 года. А построен был когда? И, самое интересное, зачем? Строевые сосны. Сейчас им лет под семьдесят. Признаю, что красиво и благородно. Но. Маленькие деревянные туристические домики на два номера. Без удобств, без отопления. Для кого строили? Когда учился в школе, то в нашем классе только у троих учеников родители имели собственные автомобили. Может у тех, кто проживал в регионах и желал путешествовать, личных транспортных средств было больше? Совсем редко приезжали большие экскурсионные автобусы, но, опять же, в Бутово туристам нечего было делать. Никогда кемпинг не был успешным. Разве, когда на его территории поставили ресторан «Курень». Тогда, может, – да. Но само предприятие изначально равнялось нулю. Другое дело – в Сочи, Адлере, Геленджике. Но в Бутово? Зачем! Однако сосны растут, никто их не вырубает и массовую застройку не устраивает. Уже хорошо.

Бани. Среди читающих данный текст есть кто-то, кому интересна данная тема? Замечательно. Тогда посчитаем. Индивидуальных бань, тех, что на огороде, подальше, чтобы в случае чего дом не спалить, было очень мало. Помывочные учреждения располагались в Бутово, на Радиоцентре и на Полигоне. Полигоновские – понятно: там пользователей совсем немного, плюс Дрожжино и Боброво. Радио-центр – многоквартирные дома уже с удобствами, а остальные – легко умещались в помещение санкультуры. Причем, посторонних не особо приветствовали. Остаётся баня в Бутово. Работает в субботу и воскресенье, т.е. два дня в неделю. Пусть, по десять часов в сутки, хотя, менее. Двадцать часов. Допустим, что мест – 50, на мужчин и женщин. Каждая помывка – тридцать минут. Считаем. Две тысячи человек. Все подсчеты очень грубые и завышенные. Отбросим благоустроенные дома кирпичного завода и те, что на Хим-дыме. По переписи того времени, население составляло порядка восьми тысяч человек. Где остальные пять тысяч? Неужели дома в тазу? Может и так.