Фант

– Отвянь, не до тебя.

– Серый, я те точняк грю, тако-о-е знаю. У-у-х! Кура-а-анты!

– Слушай, иди-ка ты спать, Куранты. Побаловал и хорош.

– Э-э-э, нет. Ты меня знаешь, я пока не выговорюсь, не улягусь. Хошь скажу? А? Ну, хошь?

– Да отвали ты, придурошный. Сказано же, люди спать хотят.

Но Торпеда лез обниматься и продолжал трезвонить. Фант попытался оттолкнуть Торпеду, но тот крабом вцепился в робу.

– Нет, Серый, люди спать не хотят. Нельзя спать. Маклер с дружками решили Дыку того. Се-год-ня… Понял? Ты меня понял?

– Да ну тебя, зараза. Иди на нары.

Но Торпеда не унимался и продолжал, будто заело виниловый диск. И только решительное предупреждение Фанта: – Тихо, идут! – смогло остановить Торпеду. Он как-то сразу сник и бесшумно растворился в темноте.

Взвесив обстановку, что в таком положении все возможно, Фант решил очередной раз выручить Дыку. Ничего особенного выдумывать было не нужно. Он, прихватив чей-то подменный бушлат, тенью просочился на тюремный двор. Затем утяжелил фуфайку двумя кирпичами, вывороченными у крыльца и, подойдя как можно незаметнее и ближе к ограде, забросил бушлат на высоковольтные провода сигнализации. Тут же взвыла сирена, предупреждающая о побеге. Засвиристели и закричали караульные на вышках. Вспыхнули тревожные прожекторы. Засновали офицеры. А еще минут через пять начались построения и поголовные проверки.

Прошел месяц. Как-то перед Фантом снова объявился подвыпивший Торпеда.

– Ты? Ну, твоя работа – тихо спросил он.

На это Фант промолчал. На зоне нельзя брехать попусту.

– Я Дыке шепнул за тебя. Он велел передать спасибо. Что молчишь?

– Молчу и молчу. Твое дело маленькое. Сказал и ладно. Только ошибся ты, малый, так то, – твердо смотря в глаза Торпеде, отрезал Фант.

Этого Торпеда никак не ожидал, а от взгляда ему стало не по себе.  – Да, этот Серый не так прост, как показывает себя. Однако он еще та штучка, – сделал он вывод, – по ходу он птица-то высокого полета, только таится. Об этом странном открытии в человеке он немедленно и восторженно доложился Дыке.

11. Не спал тот раз Дыка, а наутро, немало удивив блюстителей закона, вернулся под арест. Как ни старались выбить из него причину скорого возвращения, так ничего и не узнали. Стыд за свою, пусть минутную, слабость не позволил Дыке предать огласке свои переживания. Поорали, конечно, от бессилия крепко избили, но этим и обошлось. Дело о побеге заводить не стали, но постарались и законопатили странного арестанта в тюрьму, пользующуюся самой дурной славой среди уголовников. И мотанула-же судьба коснуться душой короткого приключения при побеге! Так оно на всю жизнь врезалось в Дыкину память и, впоследствии, часто беспокоило его мучительными снами – снами белой зависти к этим простым и честным людям.

12. Рейсфедя, один из отпетых негодяев, по паспорту Федор Собин, бурно отбывал срок, который пересекся с очередным заключением Маклера. Этот дебелый выродок не имел принципов и границ. Он запросто мог покалечить любого зека безо всякой на то причины. Подобным образом он развлекал себя, скрашивая серые тюремные будни. Читателю, верно, будет интересно происхождение его колоритной кликухи. Приклеилась она обычным образом. За собачью натуру и склонность орать Собина какое-то время за глаза обзывали Рейхсфюрером и Пиночетом. Но эти обзывательства не приклеились к верзиле. Тюремная интеллигенция, прикола ради, трансформировала вычурное погоняло "рейхсфюрер" в "рейсфедер". А малообразованные босяки, испытывая дефицит знаний и, тем смеша ученую часть арестантов, поняла это словечко по-своему. И потому в скором времени Собин стал Рейсфедей.

Как ни странно, Дыка именно его зачислил в банду Маклера, посредством которой хотел провернуть последнее дело. Забегая вперед, вор безошибочно разложил карты. Хотя покойникам и все равно, Дыка не желал после ухода из жизни прослыть ссученным среди деловых людей. Для задумки ему требовался виновный, на которого свалят провал. Вспыльчивый и бестолковый Рейсфедя как никто подходил на роль надежного запала, что позже и произошло.

13. Заноза, худющий и беспощадный малый, был чертовски вынослив в драках, и большой любитель искать кулачных дуэлей. Даже более сильный противник непременно был им бит, и бит жестоко. Окровавленный, порой с выбитым зубом и заплывшим глазом Заноза мужественно терпел побои в схватке до тех пор, пока изнемогший противник не опускал рук. Тут Заноза зачинал смертельное действо, которое оканчивалось тем, что бездыханное тело уносили в лазарет. А уж оттуда у поверженного было два пути: пожизненная инвалидность, или смерть в недолгой горячке. За это на зоне знали и Занозу попусту не задевали. Дыка понимал, что сведи он Занозу с Маклером, тот не откажется от такого компаньона. Это сработало. Потому и вырисовалась банда: Маклер, в роли главаря, Заноза (вроде личного телохранителя), Рейсфедя и Фант(темная лошадка).

Был еще один. Уська, он же Иуда. Худосочного и гундосого еврея к делу пристроил Маклер, ослушавшись Дыку. Без гниды, мальчика на побегушках, не обойтись. А Маклер привык к услугам подпевал. Уське – тюремной никчемности, мелюзге со стажем, Маклер доверял и был уверен, что верный "нукер" исполнителен и предан, а что отчаянно глуп, так это даже лучше. Уська же, во многом коряво исполняя задания шефа, попадал просто от того, что с ним мало кто считался. Каждый немного сильнее Уськи старался впарит тому поручение. Поэтому летал по зоне Уська, как заводной. А перегнуть ситуацию ему не позволял низкий статус и, как ни странно, национальная принадлежность. В бараке со всех углов то и дело слышалось: – Иу-у-уда, подь сюды! Паца-а-а, где жид? Жи-и-ид, беги, тебя Крага давно ждет. Ты что не понял?

Маклер был несколько выше тюремных обычностей. Уську он называл Иудой только, когда отчитывал его за низкую исполнительность.

Весь состав банды был одной ногой на воле, и Дыка строго настрого наказал налетчикам терпеть режим и вовремя откинуться.

14. Если бы не карячился близкий уход Дыка и не думал бы затевать эту игру. Задуманное он готовил себе – слишком соблазнителен был куш. Но карты судьбы выпали самым паскудным образом, и Дыке пришлось сходу изменить планы. Ох, как же он не любил скорых на руку поступков, необдуманности всякой, чему его научила жизнь!

Серому кличку Фант дал он, причём случайно. Это слово само по себе "легло на ноты". На дворе буйствовали веселые 90-е. Вечер. Влажная понёва тумана бисером усеяла притихшие клены в аллее. Без особого желания Дыка завернул в кафе. Хлебнул пару стопок коньяку у стойки и уже наладился идти своей дорогой, но возьми и зацепи разговором миловидную девчушку. А у той окажись в поклонниках разгоряченные кавказцы. Обступили толпой. Слово за слово, завязалась драка. И быть бы Дыке зарезанным, но откуда ни возьмись молодой человек. Несколько секунд и окровавленному Дыке открылась лазейка. Вор сходу в брешь, шкура дороже, и был таков. А парня крепко запомнил, хоть долго и не знал ни его имени, ни его судьбы. Выбежав из кафе, он укрылся в проулках.  В спасительной темноте в мыслях проносится: – На счастье мне этот фант Боженька обронил. Так и налепил смелому незнакомцу нарицательное имечко Фант.

15. Почти шесть лет испарилось, как, вдруг, очередной прогулкой на одно мгновение глазам знакомое лицо. Заволновался, чему годки виною: – Надо же! не Фант ли? Скоро убедился – он. Однако себя выказывать до времени не стал. Втихаря разузнал за арестанта из второго барака – его спаситель бывший офицер, отбывает срок по гордыне. Ничего нового – передряга из-за бабы, вину на себя взял. Срок дерьмо. "Сагу о Форсайтах" прочитал и марш на волю. Долго приглядывался Дыка к Фанту и все мараковал, что из себя за человек Фант, чего достоин, отблагодарить ли? Время своим чередом, а следом вывод – Фант правильный, кому как не ему хорошо бы пожить из всей этой кодлы. А как слег вор, так и вовсе решился Фанта озолотить, подарив ему задумку. Что Фант вывернется, старик не сомневался.

Про Фанта на зоне не знали, потому величали заключенного Серым. На следующий день после разговора с Маклером, доверенный старика подвалил к Серому:  – Слышь, сегодня, как свистну, пойдешь на базар к Дыке.

– Эт еще зачем и кто таков этот твой Дыка? – задал вопрос Фант.

– Не гони. Хозяина каждому представляют с порога. Мое дело маленькое: передал и в сторону. Если сам не дурак, догонишь к кому вызван.

– Ладно.

Поздно ночью Фанта представили больному, по дороге огорошив значением уголовника, которому он понадобился.

Цепкая память Фанта подсказала и он было выразил, что признал в старике случайную встречу в кафе, где и сам едва остался жив, спасая от кавказцев вора. Но вор бросил один из тех взглядов, которые заставляют смутиться и отложить эмоции подальше. Чуйка подсказала, что разговор важный и нужно не выдавать знакомство.

– Серый, – представился Фант.

Дыка знал, что за ними следят шестерки Маклера и ловят каждое их слово.

– Серый, надо же. А по виду подходит Олежек. А ты Серый. Ну, Серый, так Серый. Присядь-ка. Не гляди, что я в таком виде. Никто не минует похожего положения. Склянка отобьет срок и адью, хе-хе-хе.

Фант присел. В свое время Фанту приходилось видеть обреченных, и он тяжело переносил подобные проявления жизни. Ему было больно смотреть на умирающего хозяина арестантской жизни. Дыка был жалок, и поделать с этим ничего было нельзя. Разговор Дыка повел, как и полагается вору. Медленно, подбирая каждое слово. Голос его был слаб, но все равно в скрипучих звуках чувствовалась особенная скрытая сила. Разве что тон был чуть завышен против обычного шепота. Но это от того, что Дыка знал – два-три подонка, притворяясь спящими, затаили дыхание, дабы не пропустить ни одного его слова. Вор незаметно тронул Фанта коленом. Фант понял и этот жест, и пронзительно посмотрел Дыке в глаза, что означало: – не дурак, я все понял.

– Пойдешь на дело, сынок, – нарочито громко начал Дыка, – так надо. Риск серьезный. Смертельный риск. Но нужно помочь Маклеру, а без тебя в таком деле не сладить. В самое пекло полезешь. Маклеру очень помочь нужно – больной сделал упор на слове «помочь». Куш, сынок, там такой, что сердце зайдется. Делать будешь, что Маклер скажет. Он так сказать барин в этой ситуации. И заруби на носу – ты никто и имя твое никакое. Ослушаться не советую. Тут Дыка ткнул Фанта коленом настолько чувствительно, насколько позволяло оставить это незамеченным.

– А теперь иди, смертничек, и помни, что с этой минуты твой хозяин Маклер, – сказав это, Дыка незаметно подмигнул Фанту, чем ошарашил того еще больше.

Тут Фанта одернули и под руку увели. До входных дверей барака кортеж не проронил ни слова. А как только Фант протиснулся в проем, один из сопровождающих, который слышал обрывки разговора, похлопал его по плечу и с издевкой процедил сквозь зубы: – Спокойной ночи, фартовый ты наш.

До рассвета Фант размышлял о беседе. По cлогам раскладывал разговор, но так и не понял, чего было нужно умирающему, в чем суть предложения. Отчего на Маклере вор делал недвусмысленное ударение. И этот "смертничек" напоследок, будто в насмешку. А может он это из умысла какого? Разве плохого ожидать, за то, что выручил когда-то?

На прогулках Фант все искал встречи с вором, но тот нарочито уклонялся и отводил глаза. Да и прогулок, когда болящий нашел в себе силы выползти на воздух, две всего-то и было. И это будто говорило, при том, что не поспоришь – тяни карту, а что в прикупе сам высчитывай.

16. Пара дней прошла после загадочного поведения Дыки. К тому времени больному основательно поплохело, а зону кочевряжило на нерве: режим, как с цепи сорвался, борзели красные, злился Маклер. Один Уська чувствовал себя, что та рыба в воде. Он ретиво гонял по указке Маклера и гордился, что его берут на дело. По касательной жид не гнушался ублажить и ленивых, получая за услуги когда хавчик, когда какую завалящую сладость.

К кипящей от злости душе Маклеру прибавилось и забот – терзали переживания. А, что если Дыка загнется и не успеет рассказать о деле?

Но Дыка, словно почувствовал.

– Маклер, хозяин вечером ждет тебя, – шепнул урке Обрез.

17. Маклер, не изменяя себе, подкрался неслышимой тенью.

– А-а-а,– протянул Дыка, – ты-ы?

– Я, – заговорщески прошептал Маклер.

– Вовремя… Кончаюсь я. Прожил я назначенное. Садись.

Одно слово, а бездушного Маклера покоробило. Потому как идиот смерти побаивался.