Верховный тайный Совет. Первый полицейместер

Портрет графини А. К. Воронцовой (урожденной Скавронской). Антропов А. П. 1763

Пораженный таким сходством, а также речами этого крестьянина, он написал о нем письмо не то в шутливой, не то насмешливой форме тут же, на месте, и отправил это письмо одному из своих друзей при русском дворе. Не знаю каким путем, но это письмо попало в руки царя. Он нашел необходимые сведения о царице на своих записных дощечках, послал их губернатору Риги князю Репнину и приказал ему, не говоря, с какою целью, разыскать человека по имени Карл Скавронский, придумать какой-нибудь предлог, чтобы заставить его приехать в Ригу, схватить его, не причиняя, однако, ему никакого зла, и послать его с надежной охраной в полицейское отделение при суде в качестве ответчика по судебному делу, начатому против него в Риге. Князь Репнин в точности исполнил приказание царя. К нему привели Карла Скавронского. Он сделал вид, что составляет против него судебный акт по обвинению его в том, что он затеял спор, и послал его в суд под хорошей охраной, якобы имея обвиняющие его сведения.

Прибыв в суд, этот человек предстал перед полицейским генерал-лейтенантом, который, согласно указанию царя, затягивал его дело, откладывая со дня на день, чтобы иметь время получше рассмотреть этого человека и дать точный отчет о тех наблюдениях, которые сделает. Этот несчастный приходил в отчаяние, не видя конца своему делу. Он не подозревал о том, что около него находились специально подготовленные люди, которые старались заставить его побольше рассказать о себе, чтобы потом на основании этих сведений провести тайное расследование в Курляндии.

Екатерина Алексеевна. Л. Каравак. 1717

Благодаря этому было установлено совершенно точно, что этот человек являлся братом императрицы Екатерины. Когда царь в этом совершенно убедился, то Карлу Скавронскому внушили, что, поскольку он не смог добиться справедливости от генерал-лейтенанта, то должен подать ходатайство самому царю. Ему обещали для этой цели заручиться протекцией таких людей, которые не только найдут для него способ поговорить с царем, но подтвердят также справедливость его дела.

Те, кто осуществлял эту маленькую интригу, спросили у царя, когда и где хочет он увидеть этого человека. Он ответил, что в такой-то день он будет обедать инкогнито у одного из своих дворецких по имени Шепелев, и приказал, чтобы Карл Скавронский оказался там к концу обеда. Это было исполнено. Когда наступило время, этот человек украдкой был введен в комнату, где находился царь. Царь принял его просьбу, и у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть просителя, пока ему как будто бы объясняли суть дела. Государь воспользовался этим случаем, чтобы задать Скавронскому ряд вопросов. Его ответы, хотя и несколько запутанные, показали царю довольно ясно, что этот человек был, несомненно, братом Екатерины. Когда его любопытство на этот счет было полностью удовлетворено, царь внезапно покинул этого крестьянина, сказав ему, что посмотрит, что можно для него сделать, и чтобы он явился на другой день в тот же час. Царь, убедившись в этом факте, захотел устроить сцену в своем экстравагантном вкусе… Скавронскому приказали оставаться в том же доме, где он жил. Его заверили, что у него не будет ни в чем недостатка, и, кроме того, попросили не слишком показываться на людях и поступать во всем так, как ему скажет хозяин, у которого он находился. Утверждают, что все прежнее царское величие Екатерины было уязвлено и оскорблено этим опознаванием и что, конечно, она избрала бы себе другое происхождение, если бы только была на то ее воля». (Вильбуа)

Екатерина Алексеевна

«В Государственном архиве сохранились следующие документы: чрез 20 лет по взятии Mapиенбурга, когда Катерина была уже царицею, в конце 1722 года, неизвестно по какому поводу, Петр, дал повеление, чрез генерал-прокурора Ягужинскаго, Рижскому губернатору князю Репнину отыскать Лифляндскаго крестьянина Скаворонскаго: он найден, взят под крепкий караул и отправлен в Москву к кабинет-секретарю Макарову. Месяца чрез два Макаров уведомил князя Репнина». (Н. Устрялов. Т. 4. Ч. 1)

Екатерина Алексеевна. И. Н. Никитин 1717 (Флоренция)

Ранее это происхождение скрывалось, пока не было публично вынесено в свет Меншиковым. Дьячок Василий Федоров донес на отставного капрала Ингерманландского полка Василия Кобылина, капрал говорил как очевидец о Екатерине: «…она не природная и не русская, и ведаем мы, как она в полон взята и приведена под знамя в одной рубахе и отдана под караул и караульной-де наш офицер одел на нее кафтан». Василий Кобылин был арестован, пытан и казнен, а имение его отписано в казну.

«В частности, о судьбе брабанта, за которого их мать вышла замуж в Ливонии. Как мы уже видели, что этот человек был в свите шведского короля Карла XII. Он участвовал в Полтавской битве и имел несчастье попасть там, в плен, как и 14 тысяч его соотечественников, вместе с которыми он был привезен в Москву, чтобы служить там украшением при триумфальном вступлении 1 января 1710 года Петра I – победителя шведов – в главный город своей империи… Теперь мне хочется проследить судьбу брабанта, который после падения Ливонии последовал за шведским королем в походе на Россию и, в конечном счете попал под Полтаву, где, как я уже сказал, этот брабант был взят в плен и затем отправлен в Москву. Посмотрим, что с ним стало. Этот несчастный воин узнал там, по-видимому, что происходило между его женой Екатериной и царем. Но он, не ведая разницы между рогоносцем – простым смертным и венценосным рогоносцем, решил, что его положение может принести ему какое-то облегчение в его трудностях. И он попросту сообщил обо всем русскому военному комиссару, ведавшему делами пленных. Точно не известно, доложил ли комиссар царю об этом обстоятельстве… Безжалостный комиссар, то ли по своей воле, то ли по высшему приказу, немедленно отправил его, как и других пленников, в Сибирь. Если и было какое-либо различие в обхождении с ним, так оно состояло лишь в том, что он был послан в самое отдаленное место Сибири. Как говорят некоторые из его соотечественников, которые там его видели, он прожил несколько лет и умер за три года до заключения мира между Ливонией и Россией, в конце 1721 года. Согласно этому расчету невозможно не прийти к выводу, что упрек сторонников царевича Петра II в адрес герцога Гольштейнского был в их споре вполне обоснован: все дети Петра I от Екатерины родились еще при жизни этого Брабанта…». (Вильбуа)

2. Коронация

В 1723 году Петр объявил Екатерину императрицей, а в мае 1724 торжественно короновал в Москве. Хотя в церемонии коронации приняли участие, все будущие участники переворотов, основанием для сохранения за императрицей и ее потомками трона империи коронация не стала.

Коронация Екатерины. Зубов

«В 1721 году император потребовал от членов вновь учрежденного духовного суда особой присяги, по которой они должны были принести клятву верноподданничества как ему, так и Екатерине. Это было подготовлением к другой, более торжественной присяге, которая последовала в ближайшем же году.

В 1722 году Петр I формально назначил Екатерину своею наследницей после его смерти – шаг, в котором он, конечно, раскаялся, увидев незадолго до своей смерти, что он во многом обманулся.

Но пока Петр оставался в заблуждении, он делал все, чтоб придать Екатерине возможно большие отличия в глазах всего мира. Он даже короновал ее в Москве в начале 1724 года». (Готтгейнер Ф.)

От г. де-Кампредона Mocква. 26 мая 1724. «Весьма и особенно замечательно то, что над Царицей совершен был, против обыкновения, обряд помазания, так что этим она признана правительницей и Государыней после смерти Царя, своего супруга.

Нельзя того же сказать о втором приезжем, саксонском полковнике Крюгере, присланному сюда польским королем под предлогом принесения поздравленния Царице, по случаю ее коронования. Этот полковник был когда-то адъютантом кн. Меншикова; он, тотчас по приезде, принят был в аудиенции Царем и ему оказывают особенное внимание». (СИРИО. Т. 52)

«1724 год. Май 7. Коронация Екатерины. Перед входом в церковь государь и государыня были встречены и приветствованы всем духовенством в богатейших облачениях Шествие из дворца в церковь открывала половина отряда сформированной недавно лейб-гвардии в сапогах со шпорами и с карабинами в руках. Составляющие этот отряд 68 человек имеют все офицерские чины; сам император состоит в нем капитаном, генерал-прокурор и генерал-лейтенант Ягужинский капитан-поручиком, генерал-майор Мамонов старшим поручиком, и т. д. После того шли под предводительством своего гофмейстера 12 пажей императрицы, все в зеленых бархатных кафтанах, парчовых камзолах и проч., в белокурых париках и с белыми перьями на шляпах. За ними следовали четыре взрослых пажа или денщика императора. Затем шел церемониймейстер Шувалов во главе лифляндских, эстляндских и прочих депутатов от провинций, также бригадиров, генерал-майоров, всего генералитета и других должностных лиц; потом – теперешний государственный маршал Толстой с своим большим серебряным маршальским жезлом (на верхнем конце которого красовался двуглавый российский орел, осыпанный драгоценными камнями) и в сопровождении двух герольдов – обер-герольдмейстера Плещеева и графа Санти. Далее следовали господа, которые несли регалии, а именно, прежде всего тайный советник барон Остерман, тайный советник и сенатор князь Дмитрий Михайлович Голицын и еще двое несли на большой подушке коронационную мантию императрицы. Мантия эта была из парчи с вышитыми по ней двуглавыми орлами и коронами, подбитая горностаем и весом, как говорили, в 150 фунтов. Один аграф, которым она застегивалась спереди, стоил будто бы около 100 000 рублей (вещь эта была та самая, которую недавно похитил в С.-Петербурге несчастный ювелир Рокентин). Потом несены были на богатых подушках три собственно так называемые регалии: держава – князем Долгоруким, бывшим российским послом в Дании и Франции, скипетр – старым сенатором графом Мусиным-Пушкиным и новая великолепная императорская корона – генерал-фельдцейхмейстером графом Брюсом. За ними шел его величество император в летнем кафтане небесно-голубого цвета, богато вышитом серебром, в красных шелковых чулках и в шляпе с белым пером. Подле него шли генерал-фельдмаршал князь Меншиков и князь Репнин, который, как старший генерал, был в этот день произведен в фельдмаршалы. Вслед за государем шествовала ее величество императрица в богатейшей робе, сделанной по испанской моде, и в головном уборе, осыпанном драгоценными камнями и жемчугом. Платье на ней было из пурпуровой штофной материи с богатым и великолепным золотым шитьем, и шлейф его несли 5 статс-дам, а именно княгиня Меншикова, супруга великого канцлера Головкина, супруга генерал-фельдцейх-мейстера Брюса, генеральша Бутурлина и княгиня Трубецкая. Его королевское высочество, наш герцог, вел государыню за руку; возле них в качестве ассистентов шли еще великий адмирал Апраксин и великий канцлер граф Головкин, а немного позади – генерал-лейтенант и генерал-прокурор Ягужинский и генерал-майор Мамонов, как капитан-поручик и поручик лейб-гвардии ее величества. Непосредственно за ними следовали 6 статс-дам императрицы: г-жи Олсуфьева, Кампенгаузен, Вилльбуа (сестра княгини Меншиковой), Волынская и сестра ее – девица Нарышкина, все в богатых робах. Затем шли попарно прочие дамы, принадлежащие к свите императрицы, именно 13 замужних и 12 незамужних, за ними – некоторые придворные кавалеры и, наконец, в заключение – другая половина лейб-гвардии. Все духовенство шло в церковь впереди процессии, и его высочество, наш герцог, вел императрицу за руку до самого трона». (Дневник Берхгольца)

«Если Меншиков мог всегда так счастливо избегать заслуженных им последствий своих проступков и нередко побеждать своих обвинителей, этим он был обязан по большей части Екатерине. За то и он заботился об интересах Екатерины. С этими заботами он соединял всегда и собственную выгоду. Так как ни один из сыновей Петра и Екатерины не остался в живых, то Меншиков задумал возвести Екатерину по смерти Петра на престол ее супруга. Он сообщил эту идею Петру, который одобрил ее. Таким образом, она была объявлена наследницей престола и коронована в 1724 году. Легко было предвидеть, что князь Меншиков, бывший двигателем всего этого дела, станет кормчим в государстве, если по смерти Петра Екатерина взойдет на трон». (Готтгейнер Ф.)

В память коронации Императрицы Екатерины I. 6 мая 1724

В память коронации Императрицы Екатерины I. 7 мая 1724

В память коронации Императрицы Екатерины I

В память коронации Екатерины I

«Вместе с ним и некоторыми лицами царь придумал способы для передачи после себя престола своей супруге Екатерине и рожденным от нее детям, за исключением потомства умершего царевича. Он принял очень решительные меры: дозволено было каждому отцу семейства, не исключая и государя, назначать своим наследником произвольно избранную личность, устраняя своих детей и родственников. Этот закон послужил основанием для духовного завещания, посредством которого царь передал корону своей жене». (Abrege de la vie du c-t Tolstoy)

«После смерти царя Петра I юный Петр имел полное право на трон, но в собрании сословий Петр упразднил естественное право, дающее детям право наследовать родителям, заменив его иным, согласно которому он указал, что каждый отец семьи, и не только в обычных семействах, но и в царском доме, может назвать своим наследником того, кого сочтет нужным, даже в ущерб своим детям и родственникам, не будучи принужден как-либо объяснять подобную несправедливость, кроме как тем, что он не нашел никого другого, более способного распорядиться после его смерти тем добром, которое он оставляет. Благодаря этому Петр I назвал преемницей своей короны царицу Екатерину, свою жену, согласно тому завещанию, которое он сделал по этому случаю. Но, будучи по некоторой причине разочарован в ней, он порвал завещание и намеревался оставить корону своему племяннику». (Герцог Де Лириа-и-Херика)

От г. де-Кампредона. С.-Петербург. 1725. «Царица все еще беспокоится об участи своих дочерей, хотя Царь и обещал ей положительно, что одна из них сделается его наследницей. Царицу страшит новая склонность Монарха к дочери валахскаго господаря. Она, говорят, беременна уже несколько месяцев, отец же у нее человек очень ловкий, умный и пронырливый. Царица и боится, как бы Царь, если девушка эта родит сына, не уступил убеждениям принца валахскаго и не развелся с супругою для того, чтобы жениться на любовнице, давшей престолу наследника мужского пола. Этот страх не лишен основания и подобные примеры бывали». (СИРИО. Т. 49)

«1724 год. Ноябрь 9-го. Сегодня нам сообщили по секрету странное известие, именно что вчера вечером камергер Монс по возвращении своем домой был взят генерал-майором и майором гвардии Ушаковым и посажен под арест в доме последнего; также, что арестованы еще двое других, именно маленький кабинетный секретарь императрицы и ее камер-лакей, которые были постоянно в каких-то сношениях с камергером. Их, говорят, отвели в летний дворец императора. Это арестование камергера Монса тем более поразило всех своею неожиданностью, что он еще накануне вечером ужинал при дворе и долго имел честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости. В чем он провинился – покажет время; между тем сестра его, генеральша Балк, говорят, с горя слегла в постель и в совершенном отчаянии.

11-го. Молодой Апраксин рассказывал, что Монс первые два дня сидел под арестом в своей комнате, охраняемой часовыми, но что теперь его перевезли в зимний дворец императора, где заседает Верховный суд, делающий ему допросы под покровом величайшей тайны. Апраксин же говорил, что Монс в эти два дня страшно изменился и что у него будто бы от страху был удар; впрочем, он продолжает утверждать, что не знает за собою никакой вины. Генеральша Балк со страху все еще лежала в постели очень больная.

13-го. Сегодня мы узнали, что поутру Ушаков арестовал также генеральшу Балк, которую поместили у него в доме в той же комнате, где сидел несколько дней ее брат. Дом этот, говорят, весь окружен часовыми. Сегодня же, как мы слышали, арестовали и молодого камергера Балка, но он покамест сидит только в своем доме или в доме матери. После обеда во всем городе объявляли с барабанным боем и прибивали к стенам извещения, что так как камергер Монс и сестра его Балк неоднократно позволяли подкупать себя и потому арестованы, то всем, кому что-нибудь известно об этом или кому приходилось давать им, вменяется в непременную обязанность и под страхом тяжкого наказания немедленно заявлять о себе. Думают поэтому, что дело этих арестантов примет весьма опасный оборот. Говорят, что они во многом уже уличены из собственных их писем.

14-го И в этот день о Монсе и генеральше Балк опять объявляли с барабанным боем то же самое, что и накануне, почему здесь все того мнения, что дело их кончится плохо, тем более что явилось уж много лиц, от которых они принимали подарки.

15-го объявляли с барабанным боем, что на другой день, в 10 часов утра, перед домом Сената над бывшим камергером Монсом, сестрою его Балк, секретарем и камер-лакеем императрицы за их важные вины совершена будет казнь. Известие это на всех нас произвело сильное впечатление: мы никак не воображали, что развязка последует так быстро и будет такого опасного свойства. Молодой Апраксин говорил за верное, что Монсу на следующий день отрубят голову, а госпожу Балк накажут кнутом и сошлют в Сибирь. Говорили, что поутру г-жу Балк вместе с секретарем и камер-лакеем, а после обеда и Монса, перевезли в крепость. К последнему в то же время привозили пастора Нацциуса (здешней немецкой церкви), который должен был приготовить его к смерти.

16-го, в 10 часов утра, объявленные накануне казни совершены были против Сената, на том самом месте, где за несколько лет повесили князя Гагарина. Бывший несчастный камергер Монс по прочтении ему приговора с изложением некоторых пунктов его вины был обезглавлен топором на высоком эшафоте. После того генеральше Балк дано по обнаженной спине 11 ударов кнутом (собственно только 5); затем маленькому секретарю дано кнутом же 15 ударов и объявлена ссылка на 10 лет на галеры для работы при рогервикской гавани, а камер-лакею императрицы, также приговоренному к ссылке в Рогервик, – ударов 60 батогами. Из приговора явствовало также, что сын генеральши Балк, камергер Балк, не останется при дворе, а будет в чине капитана отправлен на службу в дивизию генерал-лейтенанта Матюшкина, куда последует за братом с чином сержанта и младший сын генеральши Балк, состоявший пажом при императрице». (Дневник Берхгольца)

«Царь при первых же бесспорных доказательствах неверности его жены хотел учинить над нею суд в Сенате, чтобы устроить ей публичную казнь. Когда же он сказал о своем намерении графам Толстому и Остерману, оба они кинулись к его ногам, чтобы заставить его отказаться от этого. И если это им удалось, то не потому, что они ему доказали, что самое мудрое решение состояло в том, чтобы замять это дело как можно быстрее, иначе оно станет в глазах всего мира первым знаком его бесчестия: это им удалось лишь потому, что они затронули вопрос о его двух дочерях от этой женщины, к которым он питал большую нежность. В то время шли переговоры об их замужестве с европейскими государями, которые, конечно, не захотели бы на них жениться после такого скандала.

Приступ его гнева против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от нее. Мне известно от одной французской девушки (фрейлины, которая прислуживала цесаревнам Анне и Елизавете), что царь, вернувшись однажды вечером из крепости в Петербурге, где шел процесс над господином Монсом де ла Круа, внезапно вошел в комнату молодых цесаревен, которые занимались какой-то свойственной их положению работой вместе с несколькими девушками, находившимися при них для их воспитания и развлечения. По словам фрейлины, он имел такой ужасный, такой угрожающий вид, был настолько вне себя, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен, как смерть. Блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и все тело, казалось пребывали в конвульсиях. Он ходил несколько минут, не говоря никому ни слова и бросая страшные взгляды на своих дочерей, которые, дрожа от испуга, тихонько проскользнули вместе с девушками в другую комнату и укрылись там. Раз двадцать он вынимал и прятал свой охотничий нож, который носил обычно у пояса, и ударил им несколько раз по стенам и по столу. Лицо его искривлялось такими страшными гримасами и судорогами, что фрейлина-француженка, которая не смогла еще убежать, не зная, куда деваться, спряталась под стол, где она оставалась, пока он не вышел. Эта немая сцена длилась около получаса, и все это время он лишь тяжело дышал, стучал ногами и кулаками, бросал на пол свою шляпу и все, что попадалось под руку. Наконец, уходя, он стукнул дверью с такой силой, что разбил ее». (Вильбуа)

«Около того же времени царица страстно влюбилась в своего камергера Монса, молодого человека весьма красивой наружности. Эта интрига велась очень тайно; но любовник вел себя так неосторожно, что царь решил казнить его смертию, под предлогом обнаруженного им лихоимства. Царский гнев распространился на всех участников этой интриги: родная сестра Монса, жена генерал-лейтенанта Балка, была сечена публично рукою палача у подножия эшафота, на котором брату ее отсекли голову. Царь (как многие уверяют) хотел казнить и царицу вместе с Монсом, но Толстой успел отговорить его. Сделанное завещание царь сжег в первую минуту гнева; но он не успел сделать никакого распоряжения о преемстве престола, скончавшись почти внезапно через шесть недель». (Дневник фон-Мюниха)

«1724. В декабре месяце свершилось обручение великой княжны Анны Петровны с его высочеством герцогом Голштейн-Готторпским, и на сем торжестве имел я честь в последний раз видеть Петра Великого.

Здесь услышал я, что император Петр Великий в двадцать восьмой день января 1725 года скончался, и супруга его императрица Екатерина приняла престол российский». (Записки Миниха-сына)

«Имелось обстоятельство, которое могло дать повод предположению, что Петр Первый был отравлен своей второй женой Екатериной, чтобы избежать его гнева и мести, которую, как были уверены, он замышлял против нее из-за ее скандальных и постыдных отношений с господином Монсом де ла Круа. Обстоятельство это состоит в том, что этот государь умер вскоре после того, как эта интрига была открыта, а царица Екатерина слыла женщиной достаточно ловкой и смелой для того, чтобы попытаться быстро и любым способом отделаться от оскорбленного и беспощадного мужа, гнев которого был особенно страшен, когда он его скрывал… Приступ его гнева против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от нее… Этого любовника звали Монс де ла Круа. Он родился в Москве. Родители его были немцы, считавшие себя выходцами из Франции, что подтверждает его фамилия. Это был один из самых красивых людей, каких только можно встретить. Страсть Екатерины к нему была такой сильной, что все это замечали. И, конечно, она стала известна царю. Жертвой этой любви оказался любовник. Петр I назначил комиссаров, которых сам же и возглавил, чтобы допросить преступника конфиденциально, секретно… Эта интрига протекала так неосторожно, что в какой-то момент царица могла бы быть низвергнута с вершины величия в пропасть самого трагического бесчестия… Что касается любовницы, то царь получил удовлетворение от того, что через 10 или 12 дней после казни, о которой только что говорилось, ей показали тело ее любовника и его голову, посаженную на кол посреди площади… Я знаю, что это приключение дало повод как в России, так и в дальних странах, подозревать Екатерину в том, что она, как ловкая женщина, предупредила намерения своего мужа, отравив его. Никогда не было более ошибочного предположения, хотя оно и казалось правдоподобным…». (Вильбуа)

Всепьянейший Собор Зотова: «В заключение описания этого праздника, учрежденного царем Петром I, нелишне будет заметить, что, когда он праздновал его в третий раз, его настигла смерть, до которой он прежде довел столько других людей. С тех пор об этом празднике при русском дворе больше уже не было речи». (Вильбуа)

Медаль в честь Петра I и Екатерины I. 1725

Действия Петра I привели к необходимости замены верховного руководства. Вероятно, в смещении Петра непосредственно участвовали Екатерина, Толстой, Меншиков, Голштинский принц, Басевич и Ягужинский. При этом лица, непосредственно участвовавшие в перевороте, столкнулись не только с возможностью утраты позиций, но и прямой гибели. Против них, под эгидой передачи трона Великому князю, возник заговор, он опирался на легитимную традицию, а потому был неудачен.

«Но этот истинный Отец Отечества умер несколько недель спустя, 28 января 1725 года. Лишь за несколько дней до своей кончиныон согласился на брак герцога Голштинского со старшей дочерью, цесаревной Анной Петровной, чье обручение состоялось в присутствии его, императрицы и всего двора». (Дневник фон-Мюнниха)

«Как только все опять вошло в прежнюю колею, супруга императора и его любимец стали с удвоенными силами трудиться над упрочением своей участи. Естественным образом они рассуждали так: если монарх, причинивший своей супруге величайшие страдания казнью ее любовника, выздоровеет, весьма возможно, что он изменит порядок престолонаследия; Екатерине придется, быть может, обратиться в прежнее ничтожество или же у нее будет отнята надежда стать когда-либо самодержицей и вести свободную жизнь по собственному желанию; со своей стороны Меншиков должен был ожидать того же – подвергнуться, вероятно, большой ответственности или, быть может, быть даже совсем уничтоженным; если же Петр, напротив того, умрет прежде, чем изменит порядок престолонаследия, то по смерти его царствовать будет Екатерина или скорее Меншиков будет с неограниченной властью править государством от ее имени; сверх того, физические страдания Петра были больше, чем человеческие силы могут выносить; поэтому-то, вероятно, что с сокращением его жизни лишь скорее окончится болезнь, которая, по самому свойству своему, никогда, быть может, не допустит до полного восстановления его здоровья.

Как бы то ни было, Петр I, … умер 28 января 1725 года.

Екатерина, Меншиков и Ягужинский, который в это время был доверенным лицом их обоих, признали необходимым скрывать о кончине императора до тех пор, пока они необходимыми мерами утвердят престолонаследие в лице императрицы. Так как последние намерения Петра об изменении порядка престолонаследия могли быть известны многим, то эти три лица привлекли на свою сторону знаменитого Феофана Прокоповича, верно служившего императору при уничтожении многих злоупотреблений, сказав ему, что восшествие на престол Екатерины необходимо для того, чтоб избежать кровопролития и раздражения духа партий. Этот священник поклялся пред собравшимся народом и войсками, что Петр I на смертном одре сказал ему: одна Екатерина достойна последовать за ним в правлении. Вслед за этим она была провозглашена императрицей и самодержицей и ей снова принесена верноподданническая присяга. Таким образом, Екатерина взошла на императорский престол России не по праву наследства и даже не по воле своего супруга, но интригами и узурпацией». (Готтгейнер Ф.)

Empress Catherine I. 1720 Екатерина I. 1724

В 1725 никто из членов императорской семьи не имел бесспорных прав на престол. По вопросу наследования трона выделились две основные партии. Меншиков, герцог Голштинский, и все иностранцы ратовали за императрицу Екатерину. Меншиков сыграл значительную роль в возвышении Екатерины, сначала ставшей любовницей царя, а затем и законной женой, государыней огромной империи. Долгорукие, Голицыны и почти все старинные русские роды хотели возвести на трон царевича Петра Алексеевича.

Канцлер Гавриил Иванович Головкин, граф Римской империи, граф российский требовал провести Собор для избрания царя.