Верховный тайный Совет. Первый полицейместер

В стране не очень приветствовали царствование Екатерины. Многие считали, что власть должна перейти к семье законной царицы Евдокии или другим потомкам Михаила Романова, а точнее другим правящим группам.

У царицы Евдокии Лопухиной родилось двое мальчиков. Одного звали Александром. Считалось, что он умер естественной смертью в раннем возрасте. Во время правления Екатерины хотели возвести его на трон. «В 1726 г. на площади, находящейся напротив Петропавловской крепости, казнили двух самозванцев, каждый из которых выдавал себя за царевича Александра, якобы укрытого в раннем возрасте от тирании своего отца матерью-царицей Евдокией Федоровной. Оба они были очень похожи на покойного царя Петра I. Один был солдатом гарнизонного полка в Казанской стороне, другой – сержантом армейского полка, стоявшего в Астрахани. Рассказы этого сержанта о своем происхождении вызывали доверие среди солдат и, может быть, привели бы к большим беспорядкам, если бы командующий русскими войсками в Персии не арестовал этого самозванца вовремя и не отправил его быстро в Петербург, где он и был казнен вместе с другим самозванцем». (Вильбуа)

1725. «Дух мятежа возник, было в Украйне и Астрахани: два бродяги начали выдавать себя за несастного Царевича Алексея Петровича, скончавшагося в 1718 году. Один из этих самозванцев, Александр Семиков, был сын звонаря из Сибири. Он прослужил 17 лет гренадером, и когда его перевели в другой полк, находившийся в другой полк, находившийся в Почепе, в Украйне, где его не знали, и начал выдавать себя в народе за законного Наследника Престола. Другой был Сибирский крестьянин Ефстафий Артемьев. Оба они возмущали народ довольно долго, а особенно последний, к которому в Астрахани и из окрестностей пристало много приверженцев: но стараниями тамошнего Начальства народу открыто было его заблуждение, и самозванец был им выдан. Обоим мятежникам отрубили головы в Петербурге». (А. Ведйдемейер)

На нее совершили неудачное покушение.

От г. де-Кампередона. 07.02.1726. «Сейчас узнал, что прошлой ночью арестовали и засадили в тюрьму некоего Маврина, брата гувернера Великого Князя. Он полковник ингерманландскаго полка и с ним вместе арестованы 40 солдат и несколько унтер-офицеров того же полка. Не знаю еще, но причине ли это того выстрела, о котором я вам писал, или почему-либо другому». (СИРИО. Т. 64)

1726. «Императрица для важнейших Государственных дел учредила Верховный Тайный Совет, в котором предполагала Сама присутствовать. Членами в нем были назначены знатнейшия Государственные лица: Князь Меншиков, Генерал-Адмирал Апраксин, Государственный Канцлер Граф Головкин, Тайные Действительные Советники: Граф Толстой, Князь Голицын и Вице-Канцлер Барон Остерман… Вскоре Государыня соизволили назначить Членом в Верховный Совет Голстинского Герцога, Супруга Цесаревны Анны Петровны». (А. Ведйдемейер)

«Ей не чуждо было чувство любви, и, казалось, она была создана для нее. Из-за своей красоты она пострадала от грубости морского офицера Вильбуа… Это был пьяный бретонец, забывший, кем она была. Он нанес большой ущерб ее чести через несколько месяцев после объявления о ее браке с царем. Последний, решив, что офицер в этот момент был так же неподвластен самому себе, как и оскорбленная им, выразил больше сострадания, чем гнева. У нее не было такого недостатка, чтобы похвалиться своим постоянством и обходиться плохо с теми, к кому она проявила свою нежность. Она делала своих любовников своими друзьями, и доказательством этого является Меншиков, граф Лёвенвольд и Сапега. Она любила одного, а потом другого из этих двух последних в короткий двухлетний период ее царствования…». (Вильбуа)

1726 «Екатерина, принимая нежнейшее участие в дочери своей Анне Петровне, и по просьбе Супруга, ея, Герцога Голстинскаго, желав возвратить ему Шлезвигское Герцогство, отнятое у него Даниею в последнюю войну России с Швециею. С этою целию со стороны Русскаго Правительства производились большия вооружения против Дании, и снаряжался огромный флот в Ревеле и Кронштадте с дессантым войском. Англия, действуя в пользу своей союзницы Дании, послала в Балтийское море большую эскадру, состоявшую из 23 кораблей, под начальством Адмирала Вагера». (А. Ведйдемейер)

Айвазовский И. К. Большой рейд в Кронштадте. 1836

В 1726 году Меншиков попытался стать Герцогом Курляндии.

«Меншиков, опираясь на силу, которую имел при Екатерине, затевал проект сделаться курляндским герцогом, с тем, чтобы Курляндия, находившаяся в отношениях ленной зависимости от польской короны, поступивши во власть Меншикова, перешла в ленную зависимость России… Сам Меншиков 8 июля 1726 г., пригласивши в Ригу Анну Ивановну, пытался убедить ее отказаться от планов, проводимых Морицом, но не успел в этом. После того Меншиков приехал в Митаву и, прикрываясь государственными интересами России, начал обращаться высокомерно и с Морицом, и с курляндскими членами… Анна Ивановна, ненавидевшая Меншикова, приехавши в Петербург, была принята Екатериной очень любезно и отпущена в Митаву; ее сопровождала почетная гвардия из 300 человек, долженствовавшая оставаться постоянно в Митаве». (Н. И. Костомаров. Князь Александр Данилович Меншиков)

По поручению императрицы Дивиер совершил поездку в Курляндию, поводом для которой стали жалобы курляндцев на Меншикова, пытавшегося завладеть герцогским престолом и исследовать там жалобы герцогини Анны на Меншикова. Доклад императрице был против Меньшикова, в пользу герцогини.

От г. Кампредона. Петербуг. 23 февраля 1726. «Меншиков… Он замышляет новый брак между одним из сыновей епископа Любскаго с принцессой Елизаветою. Но другие полагают, что невестой назначается юная принцесса, сестра Великаго Князя, в тех видах, чтобы расположить императора к мысли о передаче герцогства Курляндского сыну епископа Любскаго». (СИРИО. Т. 64)

Маньян. 20 июля 1726. «Князь Меншиков еще не вернулся из Риги. У него произошла крупная размолвка с герцогиней Курляндской, с которой он виделся где-то на полпути между Ригой и Митавой. Поссорились они за то, что герцогиня, желающая выдти замуж за графа Морица Саксонскаго, интриговала в пользу избрания его в ущерб Меншикову. Здешний двор недоволен такими действиями и, вероятно, не согласится на помянутый брак. Здесь говорят, будто польская республика, объявившая недействительным какое бы ни было избрание герцога собранием чинов, тем не менее, одобрила это избрание и признала новаго герцога…

Герцогиня Курляндская прибыла сюда. Говорят, что Царица не приняла ее и, сверх того, приказала арестовать управляющего делами герцогини, Бестужева, отца того, что уехал недавно в Польшу. Его уж везут сюда из Митавы и с ним еще двух поверенных герцогини Курляндской, которых заковали в кандалы». (СИРИО. Т. 64)

От г. Маньяна Петербург. 28 января 1727. «Дней 12 тому назад отсюда уехали два лица, причина отъезда коих сильно занимает многих, хотя никому не удалось разгадать эту тайну. Одно из означенных лиц – Маниуил Девиер, начальник полиции и зять князя Меншикова, другой – Шениус, секретарь канцелярии иностранных дел. Первый уехал в сопровождении гвардейскаго офицера, но куда – никому достоверно неизвестно. Так как он зять Меншикова, то многие полагают, не поехал ли он в Украину в предупреждение того, чтобы князь Голицын не отказался, пожалуй, исполнить недавно посланный ему Царицею приказ отделить 10 полков от своей армии. По мнению других, ему дано какое-то секретное поручение к иностранному двору, может быть к мадридскому. Наконец, третьи, прослышав кое-что о том будто первая, отвергнутая и заключенная в Шлюссельбурге Царица умерла, думают, что, может быть, названный поверенный Меншикова послан туда». (СИРИО. Т. 64)

От г. Маньяна. Петербург. 4 февраля 1727. «Что касается до той поездки Маннуила Девiера (Pour ce qui est du voyage de m.Manuel Devier) и секретаря канцелярии, о которой я говорил в прошлом письме, то говорят, что оба они уехали в Митаву. Им велено оставаться там до окончания действий коммиссии, долженствующей прибыть, в Курляндию из Польши. Царица приказала уж, говорят, объявить курляндцам, что поддержит их независимость. Впрочем, говорят также, что для Маннуила Девиера возобновление этого заявления – только предлог, а на самом деле Государыня поручила ему предложить графу Саксонскому руку одной из ея племяниц». (СИРИО. Т. 64)

От г. Маньяна. Петербург. 18 февраля 1727. «Еще и тем опечален князь Меншиков, что от него скрыли целъ посолъства Маннуила Девиера, зятя его, в Курдяндию. Князь так раздражен против этого последняго лично, что это наводить на мысль, не касалась ли его мисия интересов графа Саксонскаго.

Обо всем этом мне ничего не удалось узнать, равно как и о том, зачем этот самый Маннуил Девиер возвращался сюда и, пробыв несколько дней, уехал опять, также как и полковник де-Фонтеней, бывший здесь посланным графа Саксонскаго. Знаю только, что дело не касается, должно быть, брака графа Саксонскаго со старшей из племянниц Царицы. Ее Государыня назначает, говорят, графу Левенвольду и дает ей 150 тысяч приданаго. Говорят также, что Царица собирается объявить своим братом отца этой своей племянницы, пожалованнаго уже графом». (СИРИО. Т. 64)

От г. Маньяна. Петербург. 11 марта 1727. «Le feldmarechal de Sapieha est enfin arrive hier an soir ici ayant ete precede de deux jours par m. Manuel Louits, comte de Vier, qni est directeur de Mitau (Мануил Луитс граф де Виер управляющий Митавой).

Фельдмаршал Сапега прихал, наконец, вчера вечером. За два дня до него прибыл и граф Девиер, митавский директор. Через несколько дней вся эта история выяснится может быть; теперь же все в ней так темно, что не могу сказать ничего более». (СИРИО. Т. 64)

От г. Маньяна Петербург 18 марта 1727. «Ныне, никто уже не сомневается в существовании новаго плана женить молодого графа Сапегу на старшей племяннице, Царицы. Уверяют даже, будто именно в виду его граф Девиер послан был в Курляндию и что фельдмаршал Сапега запоздал на неделю единственно потому, что останавливался в Митаве, вероятно с целью разузнать, успешно ли действовал Дивьер. Правда, основные законы герцогства требуют, чтобы государь его исповедывал лютеранскую веру, и это могло бы помешать Царице поместить туда графа Сапегу, католика; но, по общему мнению, препятствие это устранить не трудно». (СИРИО. Т. 64)

От г. Маньяна Петербург 25 марта 1727. «Таинственные поступки здешняго двора в деле миссий Девиера в Курляндии и де-Фонтенея в Петербурге начинают разоблачаться понемногу. Суть поручения последняго состояла в плане раздела Литвы между великим гетманом этого герцогства, князем Меншиковым, и графом Саксонским с предоставлением последнему и Курляндии. Король Август поддерживал это предложение, но здешний двор не принял его. Девиеру поручено было от имени Царицы расположить государственные чины Курллндии в пользу молодого графа Сапеги, за котораго Царица намерена выдать одну из своих племянниц. Однако заявление Девиера, что названный граф перейдет в лютеранство, не произвело никакого впечатления на умы курляндцев; они, напротив, утвердили избрание графа Саксонскаго, вследствие чего Девиер тотчас уехал из Митавы». (СИРИО. Т. 64)

От маркиза де-ла-Шетарди. Спб. 18 июня 1742. «Memoire joint a la lettre de m. de la Chetardie du 18 juin 1742.

Le comte de Saxe est venu a Moscou pour presenter ses respects a Sa Majeste Imperiale dans l’esperance qu’ ils lui seraient agreables. Sa majeste mere de Sa Majeste Imperiale regnante l’avait fait assurer, par le comte de Vier et par m. de Bestoucheff le pere, de ses boutes et de sa bienveillance, ainsi que les courlandais de sa protection sur l’еlection eventuelle qu’ ils avaient faite en sa faveur…

Мемория гp. Саксонскаго приложенная к письму маркиза де-ла-Шетарди от 18 июня.

Граф Саксонский заявляет, что приехал в Москву и имел аудиенцию у Царицы. Императрица Екатерина I обещала ему некогда свое покровительство через гр. Девьера и Бестужева-отца… Петр I и императрица Екатерина всегда поддерживали права и привилегии курляндцев, граф же Саксонский свободным избранием был назначен преемником Фердинанда, в случае бездетности последнего». (СИРИО. Т. 100)

Maurice de Saxe. Count of Saxony

Активный участник убийства царевича Алексея Петровича, князь Меньшиков, вдруг стал сторонником возведения на престол его внука. Не принимая никаких доводов, он, как верный вассал, пошел на поводу у австрийского двора.

Австрия предложила Меншикову вообще разделить Россию. От г. де-Кампредона. 1725. «Небезъинтересно, что венские министры очень желали бы видеть державу Царицы униженной до полной потери ею того высокого положения, какое она занимает ныне на севере. Известно даже, что двор этот не теряет надежд и достичь, под прикрытием соответствующего вознаграждения герцогу Голштинскому за Шлезвиг, раздела России на три части, из коих одну отдать герцогу, как совершенно достаточное для него вознаграждение; другую оставить Царице, а после нее, принцессе, дочери ее, выдав ее замуж за какого-нибудь русского боярина; третью же предоставить Царевичу, дабы не совсем лишить его положения, принадлежащая ему по праву рождения». (СИРИО. Т. 58)

От г. де-Кампередона. 1726. «Рабутин человек весьма ловкий и политичный… Дом его всегда полон русскими. Многие ожидают, что поступки его скоро возбудят подозрение, так как кое-где в войсках начинают уж довольно громко поговаривать, что Царица все делает для герцога Голштинскаго, зятя своего, и ничего для Царевича, племянника императора. На днях во многих местах города расклеено было воззвание в этом смысле весьма возмутительного характера». (СИРИО. Т. 64)

«Римско-императорский министр граф Рабутин, который с достославным успехом, незадолго до кончины императрицы Екатерины I, заключил в 1726 году между российским и венским дворами известный союзнический трактат, по силе которого Карл VI в случае нападения на него имеет получать от России тридцать тысяч человек вспомогательного войска, обретался тогда еще в Санкт-Петербурге и, будучи сопряжен узами искренней дружбы с моим отцом, согласился по прошению сего взять меня к себе и употреблять к посольским делам». (Записки Миниха-сына)

Карл VI

Если австрийский имперский князь Меншиков опирался на Австрию и поддерживал устремления Габсбургов, то ближайшее окружение Екатерины, разделяли устремления Франции и Бурбонов, враждебных как Австрии, так и Англии.

От г. де-Кампредона. С.-Петербург. 1725. «Г. Юров, камергер Царицы, восемь лет жил в Париже, где и женился на француженке, привезенной им сюда. Эти один из самых разумных русских, каких я знаю. Он имеет доступ к Государыне и расположен к Франции. Его приятель Макаров покровительствует ему, и через него можно сообщить последнему все, что потребуется».

От г. де-Кампредона. С.-Петербург.19 мая 1725. А так как английский офицер (его имя Гэй), о коем я упоминал в прошлом письме, часто совещается тут по ночам со сторонниками английского претендента, то есть основание подозревать, что на него возложено какое-нибудь тайное поручение с целью помешать предположенному союзу между королем и королем английским и Россиею. Может быть, мне удастся разузнать что-нибудь прежде отправки итого письма. Покуда же могу сказать, что, по мнению многих, г. Гэй служит предшественником молодого Куракина, долженствующего прибыть сюда сегодня вечером или завтра. Говорят, что с ним едет какой-то важный француз, а следом за ним другая личность, более значительная. При русском дворе, их ждут с нетерпением и уж поговаривают, что миссия эта касается брака короля.

Гэй несомненно прибыл сюда с каким-то секретным поручением. Он был в Риге и брат его служит у претендента. Поэтому, нельзя, кажется, сомневаться, что он прислан кем-то для противодействия союзу с Англией и для каких-нибудь козней против интересов Е. Бр. Вел.

Царица предоставила герцогу Голштинскому лишь пользование доходами с острова Эзеля».

От г. де-Кампредона. С.-Петербург. 12 июня 1725. «Я, наконец, открыл цель прибытия сюда Гэя, того английского офицера, о коем говорил в предыдущих письмах. Он прислан прямо из Рима претендентом; был в Англии, потом в Париже. Он привез письма пославшего его принца к Царице и к герцогу Голштинскому; в них изложен план возвращения ему английского престола. Папа и Испания предлагают для этой цели два миллиона экю чистыми деньгами. Полагают, что Швеция примкнет к этому предприятию под влиянием герцога Голштинскаго, а также и из мести за обман, будто бы учиненный в последнее время Англией против этой короны под видом оказания ей помощи. Преувеличивают и силу партии претендента, особенно в Шотландии и в Ирландии, и степень неудовольствия большинства народа. То, что я говорю, в.с., не есть лишенный основания слух. Это несомненный факт, и, кроме того, здесь уже несколько недель проживает какой-то посланный испанского короля, тайно поддерживающий сказанные переговоры, о коих не знает никто даже из министров, кроме Толстого, Ягужинскаго, да лейб-медика Царицы, к которому Гэй и был прислан. Мне известно, что предложение его не отринуто безусловно, хотя Царица, не смотря на настояния Ягужинскаго, советовавшего принять его, и отказалась наотрез дать какой-либо ответ прежде, чем решится так или иначе вопрос о союзе с Е. В. и с английским королем. Она искренно желает этого союза и с большим нетерпением ждет ответа, обещанного в. с. в депеше от 10 мая». (СИРИО. Т. 58)

«В последние дни жизни Екатерины русский двор пребывал в великом волнении в связи с вопросом о ее наследнике. Эта проблема вызвала даже спор, доходивший до грубости, между князем Меншиковым и министром герцога Гольштейнского Бассевичем. Князь Меншиков поддерживал права Великого князя Московского, внука Петра I и его первой жены, а Бассевич поддерживал претензии княгини Анны Гольштейнской и цесаревны Елизаветы – дочерей второй жены Петра I. Именно в этом споре Меншиков отмечал и доказывал порочность рождения дочерей Екатерины, которых он считал вдвойне незаконнорожденными, так как родились они в то время, когда брабант (муж Екатерины) и Евдокия (жена царя) были еще живы. Если князь Меншиков и был неправ в этом случае, так лишь в том, что выражал свое мнение в столь неосмотрительных и непристойных терминах, что мне стыдно их вспоминать». (Вильбуа)

«1727 год. Апрель. 24. Генерал-адютант, генерал полициймейстер и сенатор Антон Мануилович граф Девиер арестован». (Дневник генерального хоружого Николая Ханенка).

«Царица не могла выпить весь ликер, предложенный ей князем Меншиковым, и отдала остатки одной из своих фрейлин по имени Ноли, иначе мадам Гаррю. Она выпила остаток, который ей показался очень скверным, и через несколько дней почувствовала себя плохо. Ее муж-итальянец подозревал, что она, вероятно, была отравлена, и поэтому давал ей в течение нескольких дней противоядие, благодаря которому ему удалось ее вылечить… Но это было не так просто, так как она еще очень долго страдала». (Вильбуа)

«Между тем граф Рабутин, посланник Римского императора, имевший от своего двора поручение наблюдать интересы сирот царевича, заметил, что герцог Голштинский усиленно стремится от лица жены своей к наследству Екатерины; еслиб это сбылось, то уже невозможно было бы утвердить сирот в их правах. Этот хитрый Австриец думал, что единственное средство приблизить сирот к трону состояло в том, чтобы перессорить Меньшикова с Толстым. Со своей стороны принц Голштинский имел безрассудство не поладить с Меньшиковым; а этот старался сблизиться с графом Рабутином, действовавшим на слабость Меньшикова, т.е. на безмерное его честолюбие. Рабутин уверил Меньшикова, что у него в руках прекрасный случай возвысить дочь свою на престол, сделать ее женою молодого великого князя, и обещал ему от Венского двора всякую помощь и значительные суммы денег для начатия дела. Князь Меньшиков, ухватился обеими руками за проект Рабутина, тем более, что царице понравилась красивая наружность жениха дочери Меньшикова, князя Сапеги; царица овладела им под предлогом женить его на графине Скавронской родной своей племяннице. Этот поступок царицы как будто бы давал Меньшикову право просить для своей дочери другой приличной партии, и он осмелился предложить императрице, чтобы она устроила брак его дочери с великим князем.

Царица, занятая исключительно своей новой страстью к Сапеге, охотно согласилась на брак царевича с дочерью Меньшикова, и это было громовым ударом для герцога Голштинского, для супруги его и для Толстого. Герцог и герцогиня не осмелились возражать; но Толстой в горячности, не смотря на глубокую свою старость, пошел к царице и, выяснив ей смело и благородно тот вред, который она делает себе и своим детям, он окончил следующими словами: «Государыня! Я вижу топор, поднятый над головами ваших дочерей и над моею; дай Бог, чтобы их головы уцелели; а что касается меня, то я уже кончил свое поприще. Мне за 80 лет, и будущая судьба моя для меня безразлична». Видя, что царица не решается отменить обещание, данное Меньшикову, Толстой соединился с герцогом Голштинским, генералом Бутурлиным и со многими гвардейскими офицерами и сенаторами; они вознамерились возвести герцогиню Голштинскую на престол, в самую минуту смерти ее матери. Царица была больна непонятною болезнию, и ожидали ее кончины». (Abrege de la vie du c-t Tolstoy).

Сочиненный Бассевичем проект Завещания был выгоден не столько Голстинскому герцогу, как Меншикову.

1727 «Екатерина, чувствуя слабость своего здоровья, и желая предупредить пагубныя последствия для Государства, в случае неназначения Ею себе преемника, сделала завещание, к которому наиболее старался побудить Ее пронырливый Граф Бассевич, имея в виду обезпечить чрез то выгоды Голстинскаго Герцога. Вот главное содержание этого любопытнаго Акта, состоящего из 16-ти статей:

1-е. Хотя по материнской Нашей любви, дочери Наши, Герцогиня Голстинская Анна Петровна и Цесаревна Елисавета Петровна, могли бы быть преимущественно назначены Нашими преемницами; но принимая в уважение, что лицу мужескаго пола удобнее перенесть тягость управления столь обширным Государством, Мы назначаем Себе преемником Великаго Князя Петра Алексеевича.

2-е. Царствовать ему с такою же властию, какая Нам присвоена.

3-е. Ежели кончина постигнет Нас во время его несовершеннолетия, то хотя он и преемник Наш, но сам собою без опеки начнет управлять, когда минет ему 16 лет.

4-е. Назначаем ему Опекунами и Правителями Империи: дочерей наших Анну Петровну и Елизавету Петровну, зятя Нашего Герцога Голстинскаго Карла Фридриха. Принца Голстинскаго Епископа любскаго и Членов Верховного Совета, коих должно быть всегда числом 9.