Избранные. Революционная фантастика

Она смотрела, как он пьет и чувствовала, что ее собственное сердце тоже начинает стучать в ритме румбы. Тук… тук, тук. Все. Вот и все.

– Скажи, – отвернувшись, она осушила свою рюмку до дна, закашлялась, – если бы твоя жизнь должна была бы оборваться прямо сейчас – о чем бы ты думал? Радовался бы, что уходишь на пике славы, или грустил, что еще так многого не успел?

– Славы… – он медленно встал с дивана, приблизился, положил руку ей на плечо. – Она относительна. Человечество может исчезнуть, солнце может перестать светить… так чего стоит слава?

– Значит, грустил бы?

– Зачем грустить? Я многое успел. Могу сказать без лишней скромности, мне в жизни удалось сделать в десять раз больше, чем кому бы то ни было. Но я еще не скоро умру, Марита.

Его рука медленно двинулась вниз.

– Как знать. – Она усмехнулась. – Тогда другой вопрос, а боялся бы ты? Того, что ждет тебя после смерти?

– Ох. Какие у тебя сегодня вопросы… Нет, не боялся бы. Я никогда не был верующим… возможно, из-за тех методов, которыми пользовались учителя в школе, пытаясь убедить меня в существовании Бога… до сих пор считаю, что после смерти ничего не будет. И все же я умру не скоро.

– А я думаю, сегодня.

Она подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза – два горящих черных огонька.

– Почему? Только лишь потому, что ты подсыпала яд мне в рюмку? Пф-ф, капитанская дочь, не будь такой глупой.

Приготовленные слова застряли у нее в горле, она отшатнулась, пытаясь сбросить его руку, но он вдруг схватил ее за горло и наклонился, дыхнул перегаром в лицо.

– Меня нельзя убить. Разве мистер Лансдейл не объяснил тебе это? Они уже раз тридцать пытались, и все без толку. Думаю, он знает, почему.

– Ты… – она захрипела, задергалась, и он отпустил ее, выпрямился, мрачно глядя сверху вниз.

– Я бессмертен, капитанская дочь. Бессмертен.

«Магия существует!» – в памяти всплыло перекошенное лицо Лансдейла, его глаза, горящие фанатичным блеском. «И только мы, европейцы…»

– Это смешно. – Марита встала и подошла к дивану.

Сумочка, вчера она лежала здесь… где же?

– На полу, – подсказал он вежливо, тоном, от которого по ее спине мгновенно потек холодный пот. – Я сбросил ее на пол вчера. Смотри, вон, возле ножки.

Она наклонилась, дрожащими руками раскрыла сумочку.

– Браунинг? Девятьсот шестого? – он засмеялся, но в голосе не было веселья. – А я думал, их давно не выпускают. Что за ничтожные люди, они даже не достали тебе нормальное оружие.

Марита выпрямилась и обернулась. Прицелилась в этот ненавистный широкий лоб, чуть выше переносицы. Стрелять? Нужно стрелять, но, Боже, почему так трудно…

– Предохранитель слева на рамке, – команданте стоял спокойно, сложив руки на груди. Лицо его было… не злым, нет, но искаженным, словно от боли: уголки рта подергивались, глаза горели ровным огнем.

Она сняла браунинг с предохранителя, снова прицелилась. Почему он не пытается помешать ей? Не верит?

– Стреляй, капитанская дочь!

Прогремел выстрел, рука дернулась. Марита зажмурилась на мгновение и, когда открыла глаза, чуть не вскрикнула – он стоял целый и невредимый, ни царапины. Даже позу не переменил.

– Еще раз. Целься точнее. А лучше, подойди ближе, приставь дуло прямо мне к лбу. У тебя руки трясутся, ты иначе не попадешь.

Вот как? Как ни странно, эти его слова задели ее, заставили выйти из ступора, вызвав волну ярости. Не попаду?

Она сделала шаг. Еще. И приставила браунинг к его лицу.

– Не страшно? Кровь же забрызгает все вокруг. И руки твои, и личико. – Он оскалился, наклонился вперед, огромный и жуткий, борода вздыбилась, словно живая.

– Ну, давай. Докажи, что не боишься испачкаться. Стреляй.

Она закричала одновременно с выстрелом, ожидая увидеть круглое кровавое отверстие в его лбу. Но он даже не дернулся. И, казалось, ни один мускул не дрогнул не го лице.

– Я… – горло перехватило от ужаса, – я попала, точно. Где же пуля? Я…

– Исчезла, – он пожал плечами. – Просто исчезла, так бывает. А бывает, что рана остается, но почти сразу затягивается. Попробуй еще. Сколько у тебя там патронов? Используй все.

Марита опустила пистолет, отступила назад. Потом вскинула руку и снова выстрелила. На этот раз пуля точно вылетела из ствола, но попала почему-то в тумбочку возле дивана, намного левее от того места, где стоял команданте.

«Сейчас прибежит охрана, – подумала она отстраненно, как о чем-то постороннем. – Или Рауль. Должен же кто-то услышать выстрелы и прийти ему на выручку».

Голова ее вдруг закружилась, ноги подкосились, и пол ушел из-под ног.

– Тихо, тихо, – он подскочил, обнял, прижал ее к себе. Потом осторожно усадил на диван. – Все закончилось, все. Не паникуй.

– Ты… – зубы ее стучали.

– Выпей, – в ноздри ударил запах рома – рюмка оказалась у самого лица.

Она давилась, глотая обжигающую жидкость.

– Меня нельзя убить, я же сказал. Лансдейл пытался уже раз двадцать. А до него еще много раз пытались… а когда мы делали революцию, знаешь, сколько раз я был на волосок от смерти? Все без толку, она меня обходит. Я заговорен.

Марита поставила рюмку, откинулась на спинку дивана.

– И… кто же заговорил тебя?

Он вздохнул.

– Сложно сказать. Я и сам до сих пор не знаю… Что ж, если ты уже пришла в себя, расскажу. – Сел возле нее, наклонился вперед, упираясь локтями в колени, задумался.

– Это было в пятьдесят шестом. Через три дня после высадки в Лос-Колорадос… Ты наверняка слышала эту историю – яхта «Гранма», восемьдесят два бойца на борту, и ужасный шторм, внезапно налетевший на нас у побережья. Франк ждал подкрепления в Сантьяго-де-Куба, нам нужно было высадиться и двигаться ему на помощь… но мы не могли. Не могли даже причалить – яхту болтало там, как жалкую щепку, и пытаться добраться до берега было бы чистым самоубийством. В итоге, когда мы все-таки высадились, люди Франка были уничтожены. Все до одного, Батиста просто раздавил их… А мы, восемьдесят два опоздавших неудачника, уже не представляли для него угрозы и должны были в скором времени отправиться вслед за Франком.

Он покачал головой, лицо исказила гримаса страдания, видно было, что воспоминания до сих пор причиняют ему боль.

– Ничего не оставалось, как разделиться на маленькие отряды и по отдельности пробираться к Сьерра-Маэстре – в горах нас не так-то просто было обнаружить, и оттуда можно было начинать революцию сначала. Эрнесто повел один отряд, я другой… через три дня псы Батисты нашли нас. Представь, – команданте прикрыл глаза, повел рукой по воздуху, словно обрисовывая видимую только ему картину, – маленькая деревня, всего два десятка домов. Люди попрятались, заперли двери, так пустынно… Солнце палит с небес, словно адский огонь. И звуки выстрелов, как похоронный марш всем надеждам.

Мы отступали, пытались прятаться за домами, но они брали нас в кольцо, и времени оставалось мало. Пуля попала мне в плечо… я чувствовал эту боль, но боль в сердце была сильнее. «Все кончено, кончено, кончено, – крутилось у меня в голове. – Ты проиграл». Я не знал, сумеет ли Эрнесто начать все сначала без меня, и не знал даже, жив ли он. Рауль был слишком молод, на него надежды не было… Мне казалось, что революция заканчивается навсегда, и от этого чувства бессилия хотелось кричать. Потом я услышал голос…