Рождение Богини
Алексей Зубов
Невероятные приключения красотки Анны и храброго оперативника Пуговицина, которому в отчете придется просто переписать всю эту историю.
Рождение Богини
Алексей Зубов
© Алексей Зубов, 2017
ISBN 978-5-4485-1914-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я очнулся от фантастически-болезненных грёз (они ядовито разрушают меня, они тихо, как старые ведьмы Макбета, превращают меня в амебу) под гордые, призывные удары колокола – Набат! – я тотчас обернулся к жизни. Сосед сверху, с которым у меня чуть деловое и, скорее, даже шапочное знакомство (мы как-то случайно опохмелялись вместе одним прохладным майским утром – помню, было пять утра по-московскому – но он остался в том блаженстве навсегда, а я соскочил), бил старой пудовой гирей в милый, такой до сантиметра изученный и почти лишенный штукатурки, мой потолок – очевидно, была новость.
Я подошел к окну (когда-то кое-кому – но, надеюсь, не мне! – его придется мыть), с треском рвя наклеенные на мыло газеты, открыл ветхие деревянные створки (я не меняю окна – мне жаль сказки: пластиковые окна не дают прогреть в ледяном пятне дыхания пальцем дырочку, и подглядывать за таинственным зимним двором), и свесился через трещиноватый подоконник вниз – там уже виднелся юно-черный, перезимовавший тротуар.
– Весна, кажись, наступила, – сообщил сосед (он обильно употребляет ненормативную лексику, я перевожу), – чуешь ноздрями-то?
Я чуял.
Да, это был прозрачный, голубой ветер метаморфоз (Вы, острословы, знаю я Вас! «Голубой ветер» – никакого подтекста, мы же художники – я и макнул кисть в голубую краску), ветер, срывающий старые маски, декорации и продувающий мозги от пыли и затхлости.
Зима уходила, и старый Бог («брателло», как называл его окочурившийся этой зимой приятель – ох и намучились мы мерзлую землю долбить, когда прикапывали, уж потом, когда по сто грамм за упокой души тяпнули, Боря-боцман сказал, как раньше на флоте хорошо было – привяжут чушку к ногам, в мешок и в воду – океан всех примет), да, Бог оставил меня еще немного покаяться, не прибрал; Бес, видимо шибко занятый вытряхиванием вшей из старого тулупа, не свел с ума; следователь, с присущей его организации гуманностью, не стал расшатывать мне передние зубы: и даже Марья Ивановна Чердыкина (женщина строгого ума и крайне правых политических взглядов) не «повыцарапала» мои наглые, бесстыжие глазенки.
Я вдохнул этого животворящего ветра и снова ощутил любовь к людям; я снова ощутил потребность дружить и ссориться; спорить и соглашаться; читать милый лепет юных и мудрые советы старших; я заново открыл классиков; я склонил голову перед наукой – да, я изменился – мои прежние кожа и мясо спали, как ветхие одежды, и новая, незнакомая еще плоть звала к новой жизни. К новым трудам.
На площадке третьего этажа элитного дома, дежуривший уже около часа охранник с лицом озабоченным, как у хирурга, увидавшего в брюшной полости пациента дополнительную работенку, услышал в рации хриплое: «Выходим». Он мгновенно передал охраннику, осторожно озирающему улицу: «Готовность первая». Все поднапряглись. Дверь квартиры —
это была весьма неплохая многоуровневая квартирка, даром, что не пентхаус (кстати, зимний сад на крыше к ней примыкал), – распахнулась, и сам Антон Басов – ничего себе, да? – в расстегнутом пальто, без шляпы решительно вышел наружу. Басов был почти олигархом, но маленьким, можно сказать, олигархеночком или олигархиком (вот язык! – не дает олигарха уменьшить). Он молодецки побежал вниз по ступеням – охранник, как барс скользил следом – двери подъезда распахнулись будто сами, и Антон Сергеевич буквально выпрыгнул во двор, к стоящему «Шевроле Корвету». Как красивы были эти люди! Каким приятным мужеством светились их утомленные бизнесом лица! Как точно, со вкусом был подобран их гардероб! Я всегда благоговел перед аристократией – носительницей манер и примером для подражания.
Но день был так по-весеннему мил, так детски свеж, что Антон Сергеевич на секунды замешкался (нет, чтоб сесть в этот «Шевроле», да и укатить, и пришлось бы тогда, как Пришвину, ручейки описывать), зачем-то замер возле открытой двери автомобиля, потянул носом талый воздух. Ну, и получил. Порыв ветерка-шалуна (нарочно больше не буду употреблять слово «голубой» – и так, наверное, я многих раздражаю) подхватил лежащий на асфальте мокрый полиэтиленовый пакет с бесстыжей фотографией какой-то кинодивы, и влепил его прямо на плечо Антону Сергеевичу, прямо на новое пальто. Пальто такие раньше шили из «шевиота», а сейчас и не знаю из чего, но дорогое что-то.
Басов был с детства брезглив до визга поросячьего – упаси Боже, если нянька откусит, пробуя, мягка ли для детских зубиков, конфету, или волосок кошачий в рот попадет (кошечек мама Антона очень любила) вместе с супом – а как не попасть? «Стёпа такой важный, ну никак со стола не согнать. Проказник пушистый».
Брезгливость и бизнес выработали у Антона умение быть решительным и быстрым. Он мгновенно снял новое пальто и швырнул его куда подальше. Сел в шикарное авто и уехал – охрана следом на своем джипе. А нам все они больше и не нужны – главное дело – пальто.
Оно пролетело, расправляя рукава, метров десять и распласталось на груди мужчины лет тридцати с лицом, выдававшим легкое скольжение мыслей и любовь к приключениям.
Мужчина, хоть и обладал авантюристической внешностью, одет был неважно. Рубаха его была чиста, но вот вязаный жилет казался уже староватым, а ботинки были просто «фу,
где такие выдают – на киностудии?» Получив из воздуха новое пальто, мужчина мигом накинул его и, убедившись, что пальто пришлось впору, удовлетворенно зашагал дальше по своим делам – интересно, каким? Дела привели его на одну из центральных улиц, где вдоль мытых с порошком тротуаров тянутся обольстительные витрины бутиков. Одна из витрин привлекла внимание мужчины – внутри молоденькая девушка одевала манекены. Мужчина остановился, и некоторое время с интересом наблюдал за девушкой.
– Игра в куклы древнее шахмат, а развивает не меньше и тоже приносит свой гешефт, – наконец произнес он вслух. Он был из тех, кто любит разговаривать сам с собой. И постучал в стекло витрины.
Оля Перминова – та, которая второй месяц работала в бутике «Кокет» продавцом обуви, та,
что мучилась сейчас с облачением манекенов, которая только что услышала от старшего менеджера: «убрала сейчас же этот барный макияж», а в ответ процедила: «кошелка старая»,
– Оля оглянулась на стук и увидала симпатичного, по-доброму улыбающегося мужчину, который ей жестами показывал: «пусти к себе». «Зачем, интересно?» – подумала Оля и вышла через узенькую боковую дверь на улицу.
– Ради Бога, извините, – мужчина был застенчив, но авторитетен, – я только хотел вам сказать – в Риме для облачения манекенов используют специальный крем.
– В Риме?
– Да, но мы, в нашей дизайн студии используем обычное мыло – я могу показать.
Они вместе зашли внутрь витрины и, действительно, костюмы спустя мгновенье были ловко одеты умелыми руками незнакомца – здорово!
– Спасибо, вот выручили! – искренне благодарила Оля важно кланяющегося незнакомца.
– А уж как вы меня, – ответил он и пошел дальше.
Оля закрыла витрину, и никто (чуть ли не месяц) не замечал, что у одного манекена спортивный костюм для гольфа плохо сочетается с туфлями а-ля Чарли Чаплин.
Так удачно разделавшись с неприятной работой, Оля забилась в уголок бутика – благо, посетителей как будто не предвиделось – и вернулась к чтению увлекательной истории. Она
скачивала чтиво с пиратских сайтов, женской интуицией справедливо угадывая неоспоримую истину: творение человеческого духа, как вода в реке, принадлежит всем жаждущим бесплатно. (Я, грешным делом, полез в электронные издания, надеясь «подтянуть штаны» – ну дурачок, что еще скажешь.)
История, которую читала Оленька (можно Оленька? Она такая славная девушка), была о – а лучше вот что. Лучше я вам ее расскажу.
В Пензенской области, а именно в селе Тютьняры, проживало два фермерских семейства —
Петуховы и Уткины. Семьи были старинные, с хорошими традициями и породой хороши:
Петуховы были сплошь брюнеты-красавцы, а Уткины – блондины и тоже видные очень.
Хозяйства у каждой из семей были огромадные, дел делалось и тут и там уйма – одного не хватало – любви между главами семейств Петуховых и Уткиных не было, а была не вражда, не война, а глухая напряженность.
– Марусь, – говаривал за обедом Петухов-отец, – случись что, я этому Уткину глаз вышибу.
И важно набирал ложкой наваристые щи.
Маруся опускала огненные глаза.
– Люба, – говорил порой за обедом Уткин-отец, – а ведь доведись такое дело, я этому Петухову ноги с корнем вырву.
И макал в «маковницу» толстенький пельмень.
Люба отворачивалась волшебным профилем к окну.
Ага, вы, наверное, догадались, что тут дело «не чисто» – какая-то тайная связь существует между юными членами фермерских семейств, но речь не о том.
Как-то, когда главный Петухов отдыхал, сидя на старом тракторном колесе, к воротам его усадьбы подкатил грузовичок Уткиных, и сам Уткин-главный вылез из кабины, присел два раза, разминая ноги, и стукнув громко в калитку, взошел на двор.
Главы враждующих кланов сдержано поздоровались. Постояла пауза – Петухов ждал.
– Слышь, сосед, – наконец открыл цель своего визита Уткин, – не возьмешь ли навоза у меня?