Повести, рассказы, миниатюры

– Кстати, Петровна, молока не осталось у тебя случайно, я заплачу.

По возвращении от соседки у Юры на столе оказались два огурца, огромный помидор «бычье сердце», бутылка с молоком и полбуханки свежевыпеченного, тёплого хлеба. Ну что, жить можно, подумал он, вздохнул, вспоминая жену, и принялся уплетать нехитрый завтрак.

Этот деревенский домик остался им в наследство от Таниной бабушки, которая умерла несколько лет назад от старости. Сначала супруги хотели продать его, но в последний момент раздумали, уж слишком низкую цену давали за него. Телевизор, который стоял на крашеной тумбочке, был облезлый и старый, работал по настроению, постоянно самопроизвольно меняя каналы, так что пришлось включить такое же старое радио и слушать Третью симфонию Бетховена.

И всё-таки есть какая-то изысканная прелесть в одиночестве, никто тебя не пилит, не тревожит, хочешь плюешь в потолок, хочешь нет, – размышлял он, приободряя себя. Кстати, надо попробовать, в натуре, никогда не пробовал. Приняв театральную позу он плюнул в потолок, слюна, не долетев, мелкими брызгами возвратилась на лицо. Плеваться тоже надо уметь, как и с женщиной жить, не всё так просто в жизни, как хотелось бы, прежде чем жениться, надо досконально изучить характер жены, чтобы не нарваться на сюрпризы, не быть вечно чему-то обязанным. И всё-таки судьба, либо счастлив, либо нет, середины не бывает, хоть и виноват я, конечно, ох как я виноват.

Одолеваемый невесёлыми мыслями, Юра взял сигарету, поджёг, глубоко затянувшись, пустил густые клубы дыма. Семейная жизнь – это бесконечные уступки, уважение, понимание друг друга при самых сложных ситуациях, вне зависимости от характера и интеллекта супруги, – продолжал размышлять он. Разморившись от еды и невесёлых мыслей, Юра прилёг на проваленный от старости диван, заснул тревожным сном. Несмотря на временную эйфорию, сомнения потихоньку одолевали его, он спал тревожным сном.

Рядом с ним лежал верный Джим, вздрагивая каждый раз, поднимал свою лохматую голову, смотрел, как Юра ворочался во сне, и приглушённо рычал. Убедившись, что Юра крепко спит, пёс потянулся, зевнул, зацепил передней лапой дверь, вышел во двор. Втягивая ноздрями деревенский воздух, он стал внимательно принюхиваться – полдень был наполнен самыми разными ароматами, и Джим принялся их распознавать – пахло молоком, где-то лисой, собакой, что живёт в соседнем дворе, козой, мышами. После осмысления всей информации он принялся метить свою территорию и только тогда, когда кончились неотложные собачьи дела, прилёг у порога и задремал. Ему снился сон, он всё время вздрагивал, а проснувшись, вспомнил Таню и заскулил, ему так захотелось прижаться к ней, не хватало её запаха, её ласковых рук, голоса. Дверь приоткрылась, в ней показалась заспанная голова Юры.

– Перестань скулить – зайди внутрь, – придерживая рукой дверь. Склонив покорно голову, пёс послушно поплёлся домой.

Щенка породы бордер-колли Павловичу подарил его друг, рыбак Максим. После удачной рыбалки в выходные они поехали к его сестре, которая жила на другом краю города, там они неплохо выпили, закусили жареной рыбой, как вдруг муж сестры спросил, не нужна ли кому-нибудь собака, недорого отдам, и повёл их в сарай показать ощенившуюся суку. На старом коврике, среди ветоши, окружённая многочисленными увлечённо сосущими вымя щенками, лежала собака с необыкновенно умными глазами и с тревогой смотрела на них. Один из щенков оторвался от вымени, стоя на нетвёрдых лапках, с любопытством стал их рассматривать. Юра присел, протянул ему руку, щенок подошёл и стал облизывать большой палец, все с умилением улыбнулись.

– Бери щенка, дарю, – сказал изрядно выпивший хозяин.

– Я бы взял, да в квартире живём, ему тесно будет у нас.

– Да бери, даром даю, а чего же не подарить, если человек хороший, – сказал, добродушно скалясь, с озорством подмигивая Максиму.

– Не знаю, с женой надо посоветоваться, подготовиться, литературу почитать какую-нибудь про породу, как кормить, чем поить.

– Ну как знаешь, пошли чай пить, – рассмеявшись, – чем кормить, чем поить, не водкой, конечно.

На следующий день после работы Юра застал у себя дома Максима, который на кухне пил чай с супругой. Лицо Татьяны сияло трепетным восторгом, давно Юра не видел её такой, на руках у неё был вчерашний щенок-непоседа.

– Макс, ну я же просил, – с укоризной сказал Юра.

– О чём он вас просил?

– Не хотел брать щенка, отказывался.

– Вот никогда не поверю – он не хотел, странно, а животных любит как сумасшедший. Как мы его назовём? Я знаю как, Джим, конечно, дай, Джим, на счастье лапу мне, – и взяв осторожно двумя пальцами лапу, тихонько потрясла её, на что щенок зевнул, положил маленькую головку на ладонь и сладко заснул, сопя маленьким носом.

– Макс, ты превращаешься в Качалова, – пошутил Юра.

– Нет, дорогой, Качалов – это ты, теперь это твоя собака.

Во дворе начинало темнеть. Таня с грустью взглянула в окно, всплакнула и в первый раз после стольких лет замужества легла в холодную постель. Она ворочалась с боку на бок, долго не могла уснуть, в голову лезли разные мысли. Произошло что-то непоправимое, она теперь одна, ей стало страшно, как маленькой девочке, которую оставили нерадивые родители дома, а сами ушли развлекаться к друзьям, забыв про неё. Уткнувшись лицом в подушку, она громко всхлипывала, а потом так и уснула на мокрой от слёз ладони. Утром она проснулась с сильной головной болью, позавтракала без аппетита на скорую руку и нехотя пошла на работу.

Прошёл уже месяц как они расстались, одинокая жизнь начинала потихонечку налаживаться. Таня стала больше уделять себе внимания, ходить в парикмахерскую, в кинотеатр, читать и перечитывать любимые книги. Дни сменялись неделями, время летело – в работе, в суете, и только холодная постель по ночам напоминала о потере какой-то части её жизни. Юра полностью ушёл в своё любимое занятие – рыбалку. Теперь с нетерпением ждал субботы, брал с собою Джима, шёл на озеро, которое было в трёх километрах от дома, и блеснил, делал он это виртуозно, имитируя раненую рыбёшку, бывало, вытаскивал за день пару совсем не маленьких судаков. Небольшое, распростёрое между холмами, покрытыми цветущими кустарниками шиповника, тёмное озеро в своей вечерней тишине было ослепительным от преломляющихся лучей раннего заката, оно открывало величественную панораму неземного спокойствия. Подёрнутый шелковистой дымкой водоём грациозно дышал свежестью, пронизывающей сыростью, где-то сбоку в зарослях камыша страстно крякал селезень, приглашая уточку спариться в любовных забавах.

А тем временем в городском оперном театре огромный оркестр под чутким руководством старого дирижёра играл Пятую симфонию Бетховена.

– Вот так судьба стучится в дверь, – наклонив свою зализанную редкими волосами голову, таинственно прошептал на ухо немолодой человек в сером костюме с аккуратно сложенным носовым платком в кармане.

– Вы это о чём? – недоверчиво спросила Таня.

– О музыке, милая, о музыке, – парировал он, откидываясь назад с самодовольной улыбкой, отдающей ехидством.

– Большая симфония до минор, – сказала она вполголоса.

– Простите, не понял.

– Изначально это произведение так называлось. – После этих слов немолодой человек по имени Никифор замолчал и сидел нахмурившись всю оставшуюся часть концерта.

Насадив извивающегося червяка на крючок, Юра закинул поплавок чуть ли не на середину озера, собирался прилечь на траву, как пошёл косой дождь. Он забежал под ель вместе с Джимом, бесконечно отряхивающимся от воды, чем рассмешил своим глупым видом Юру. Словно поняв, что смеются над ним, пёс стал громко с обидой лаять, пришлось почесать ему за ушком, чтобы немного успокоить. Может, поблеснить напоследок, иногда под дождём неплохо клюёт, подумал Юра, снимая из чехла блестящую карбоновую удочку, напоминающую спиннинг, и стал старательно выбирать блесну. В небольшой пластиковой коробочке были ровно уложены на губке воблер, попер, белая и тёмная с крапинками блесна и пара колебалок.

Завязав конец лески на переливающуюся всеми цветами радуги изогнутую блесну, он закинул её с одного маху чуть ли не на середину озера и стал её потихоньку тянуть, имитируя раненую рыбку. Блесна тут же зацепилась за корягу и не стала идти. Что за день такой проклятый, подумал Юра. Сняв штаны, он залез по пояс в воду и стал тянуть руками леску, чтобы не сломать удилище. Продрогший, злой после получаса бесплодных усилий и потеряв безвозвратно блесну, он вышел из воды и решил закурить, но и здесь его ждала неудача, спички промокли и не зажигались. Набивая рюкзак сырой одеждой, собираясь уже уходить, он вдруг вспомнил, что Макс как-то ему давал попробовать попер, раскрашенный под стрекозу, который остался в глубине рюкзака, куда он бросил его впопыхах, побежав помогать другу тащить крупного карася килограмма на три.

Сняв блесну и полюбовавшись некоторое время её окраской, недолго раздумывая, чтобы не передумать, он привязал попера леской и закинул, стараясь попасть как можно дальше, ближе к камышам. Буквально в считанные секунды леска натянулась и загудела, изогнув удочку дугой. Вот день невезучий, подумал Юра и стал отпускать удочку, чтобы второй раз залезть в воду, но тут тонкий конец спиннинга нервно затрепыхался, и он понял, что что-то попалось, и кажется, довольно крупное.

Esox lucius, латинское название щуки, размеры этой рыбы достигают в основном от тридцати до ста десяти сантиметров, при весе от двух до десяти килограммов. Бывали редкие случаи, когда щука достигала ста тридцати сантиметров и весила тридцать килограммов. В некоторых странах её называют утиный клюв, за своеобразную пасть, утыканную многочисленными мелкими зубами. Родилась наша щука в самый ранний нерест и была довольно-таки активной хищницей с первых же дней своего рождения, летая по озеру с ватагой таких же озорных мальков, как и она сама, которые, вечно голодные, искали повсюду что-нибудь себе на пропитание, при этом стараясь самим не превратиться в чей-то обед. Пару раз она еле успела увернуться от огромного судака, за ней гнались окунь и пара злобных щук, как она сама, да и она не теряла времени даром, чуть повзрослев, поедала мальков других рыб, головастиков и икринки. Чтобы выжить в этих жёстких условиях, нужно было как можно скорее набрать вес и размеры, тогда не нужно будет скрываться, прятаться и бояться быть съеденной другими рыбами. Найдя укромное место между камней и зарослями водорослей, она, маленькая, пряталась от всех, но пришёл день, и она превратилась в красивую взрослую щуку, сильную самку, быструю и юркую, способную заглотить любого молодого зазевавшегося карася. У неё сразу появились четыре ухажёра, пришло время продолжить род щучий. Она метала икру, а они крутились вокруг, пришлось съесть одного из них, не потому что он плохо ухаживал, а просто была голодная, уставшая после нереста, пришлось пойти на этот шаг, чтобы не погибнуть самой.

В тот день после многочисленных уговоров Татьяна всё-таки пошла на концерт классической музыки с подругой детства Ольгой и её супругом, с ними был также её новый ухажер Никифор, друг Олиного мужа, с которым познакомилась она у них. Его самодовольный вид и неприкрытые ухаживания раздражали, но и в то же время льстили её самолюбию разведённой женщины. После развода с Юрой она поменяла цвет помады, причёску, заменила кое-какую одежду на более новую, модную и даже похорошела. Мужчина ей нужен был исключительно для любви, на более серьёзные отношения она не рассчитывала, с ужасом вспоминая мужские носки, трусы, приготовить обед, ужин, помыть полы и всё остальное, что делает в семье любая женщина, втайне мечтая когда-нибудь избавиться от всего этого и уехать на необитаемый остров с кокосовыми пальмами к смуглому мулату с железными бицепсами. Теперь, когда она стала много читать, вспомнила, что в молодости писала стихи, нашла свои девичьи дневники, тетрадки, исписанные рифмами, попыталась сочинить что-то в модном стиле хайку, четверостишия сильно отдавали духом феминизма, разочаровавшись, она бросила это занятие и занялась кулинарией. Теперь в доме пахло ванилью и выпечкой.