Один в океане

Все поначалу шло хорошо, первые часы хода шли сначала со спокойствием и даже с немым удовольствием. Он страстно вдыхал свежесть морских вод, но с каждым выдохом он загонялся в невидимую клетку постепенным нарастанием тревоги и чувства неизбежности, из-за чего постепенно гас и старался смириться с этим, верно, ждал чего-то определенного. Его глаза тускнели все заметней, взгляд менял настроение, прибегая к более поникшим тонам.

То, что глушило его изнутри, длилось еще дольше, чем он знал. Неприятности жизни или банальная неудача сопровождали его с самого рождения. Еще в утробе матери ему было предрешено носить клеймо вечного горемыки, о чем задумываться он стал не в детском и не в юношеском возрасте, а вполне в зрелых годах, когда очередная потеря чего-то для него поистине важного ненавязчиво намекнула ему на неудачно-тщетную и пустую вереницу путей, ожидающих его с рождения и преследующих вплоть до каждого нового дня.

Наверное, он тот человек, который знает, когда жизнь пошла не так. Он тот человек, который прекрасно помнит, с какого именно момента жизнь кардинально изменилась, тот момент, когда юношескую радость и детские мечты перечеркнуло определённое событие, торжественно подарившее абонемент на напряженное и отвратительное существование в будущем. И его тогдашняя радость, наполняющая еще несмышленый ум, не познавший многого, оказалась пустышкой, полой внутри, отчего она так легко улетучилась, дав наполнить душу чем-то по-настоящему массивным. Правящая грусть вместе со своими приспешниками, добавившая к порезам желание пропасть, подарила ему тот едкий набор эмоций, который он испытывает прямо сейчас. Для него настал тот убийственный момент, когда каждое утро и вечер – невыносимый этап для преодоления в надежде на скорейшее завершение дня и наступление сна, где сознание немощно; тот момент, когда тебе ничего не хочется, ты уже погряз в разочарованности во всём и во всех, и только жаждешь исчезнуть, думая постоянно лишь об одном: "когда же, когда же это закончится?". Но суть правды такова, что ничтожна судьбы тропа.

Годы мучения, бессилия перед сложившимся безнаказанно терзали своего носителя, пока он не решился избавиться раз и навсегда от всех жизни пут.

Примерно, ближе к закату его уже одолевал холод. Укутавшись в плед и поедая корку размокшего от мелкого дождика хлеба, он пристально вглядывался вдаль, безучастно смотря на приближающуюся стихию в виде огромных, темных, как сама тень, туч.

– Эх, чудесная погодка, как хорошо, что я смог выбраться на природу, а остальное уже неважно. И все-таки, как же долго я стремился к этому, и когда уже достиг часа перед долгожданным результатом, нельзя поддаваться животному чувству самосохранения и слушать его истошные вопли изнутри. Все уже решено, а может, даже предрешено.

Волны, разбивающиеся об бока пока еще оплота безопасности, становились все ожесточеннее и свирепее, впредь походили больше не на подымающуюся воду, а на озлобленных черных всадников, которые с остервенением рассекали все и вся своим разящим клинком в виде ветра. Яхту раскачивало из стороны в сторону с ужасающей силой. Ни один луч света уж не был в силах преодолеть толщи туч. Мрак окончательно сгустился. И не менее острые капли дождя, быстро превратившегося в ливень, вонзались с изрядной частотой в еще целое тело.

И промокший с головы до пяток он стоял, держась за мачту, ведь не имел представлений как вести себя при стихии, это было для него исключительным событием, потому он просто старался не поскользнуться и не свалиться за борт. Но и это было еще антрактом перед самим шоу. Буквально через десять минут все усилилось в два раза. Оглушающий грохот свалил на него всю свою мощь, небеса разрезались толстой кривой, и осветлялись на миг приятной синевой.

Он мог бы с легкостью спрятаться в каюту, тихо молясь о спасении, но решил отстоять твердо этот, откровенно говоря, бзик природы и, напрягши все свои мускулы, непоколебимой хваткой уцепился за мачту. Он смог проигнорировать сдирающий все нервы холод, ведь внутри него бурлил и кипел настоящий вулкан, построенный на остатках былой живой души, сожженной самой жизнью, готовый взорваться в свой первый и последний раз, окончательно спалив все внутри. Остервенелый гнев рвал его грудь на огромные воображаемые куски своим неизмеримым жаром. Тупая гнетущая боль отдавалась по всему телу. Ему хотелось бы смотреть с призрением на небо, но к счастью последнего, множество капель пикировали сразу в его глаза, затрудняя взор. Тяжело дыша, он чувствовал постепенно возрастающую слабость, как былая сила начала его покидать, однако, ее быстро заменило бешенство, и возродился голос, больше похожий на рев измученного и истерзанного дикого зверя. Он закричал, не жалея глотки, под ломающую всего его боль, пока его судно шатало каждую секунду.

– Это и все? Так мало? Никчемная сила, не способна сломить сопротивление даже такого крошечного, по сравнению с тобой, человечка. Ты ничтожна! Ты слаба! Да-да! Ну, покажи мне всю себя!

В ответ огромные волны захлестали его лицо, но он продолжил с непоколебимостью упорно держаться. Судно же уже не просто бросало, а швыряло в любую сторону, точно дети футбольный мячик. И эту смертельную картину с недолгими перерывами по-прежнему украшал гром и мимолетное свечение после раскатов молний совместных с грозами.

Каждый новый удар водной массы ощущался все сильнее, после очередного ее прихода, он сильно прильнул головой к разломленному голому столбу, который раньше именовался мачтой. Раскатистая ноющая боль окутала его голову с нарастающей силой, глаза его моментально перестали что-либо различать, и, воспользовавшись этой слабостью, новый всадник смертельным ударом сразил его тело с ног, которое тут же стремительно покатилось на левый борт, стремясь сбежать с него, что не свершилось, так как все еще целая перегородка не позволила случиться этому. Спустя пару секунд его уже перекинуло на противоположную сторону, где барьером, подобно бортикам, выступила стенка входа в каюту, от которой пришелся удар на спину.

Так продолжалось неизвестное количество времени. Изувеченный он лежал, давно смирившись с происходящим, он уже не чувствовал боли, а ощущал лишь то, как по его щекам непроизвольно текли слезы, он понимал, что это именно они, а не пустые капли дождя, ибо они отличались на фоне остальных потоков воды своей живой натурой, происхождением, отличимой наполненностью и целью. Из последних сил, вновь, когда борт начало переваливать на правую сторону, он вцепился за свой последний шанс. Его взор снова был обращен к небесам в надежде на ответ, опять раздался его голос, сохранивший свою чистоту и твердость, несмотря на постоянные захлебывания. Ему так страстно хотелось выговориться, в его мыслях это было вызовом самой стихии, самой жизни.

– Давайте, убейте меня, ведь это я заслужил, когда проживал или, как вам будет угодно, прожигал эту жизнь, ведь только очередная неудача мною заслуженна, правильно, зачем мне получать что-то хорошее, мне не нужно чудо, я не нуждаюсь же в нем, гораздо проще, когда можно подкинуть старые, еще нерешенные проблемы, заодно с кучей новых. Это просто! Это завсегда да! После этого вам свободно можно взять попкорн и наслаждаться представлением! Ненавижу!.. И да, я знаю, что во всех проблемах виноват я сам, но и поначалу-то надеялся, и верил, шел вперед и мыслил более позитивно, а по итогу что?! Очередная нелепость моего существования, подтверждающая бессмысленность этого; новое разочарование, порождающее обязательный приход более суровых, разноплановых проблем. Поэтому не удивляйтесь тому, что сейчас творится. Я стал молить смерть о сочувствии к себе чаще, чем вас о спасении. Вы отвергли мою веру, отвернулись от меня или, может, сделали клоуном, способным вас развлекать. Я не знаю… все, что теперь я хочу, так это уйти на покой, сгинуть в небытие, чтоб не видеть всего, в частности себя. Я слаб, обнищал, истощал как духовно, так и физически. И все, что мне было так необходимо, заключается в простом опровержении моих мыслей, которое я бы уловил, даже в малейшем намеке на это, но, видимо, судьба решила распорядиться иначе, видно, я не тот человек, не тот случай, когда вселенная готова обратить свои гнилые глаза; видимо, я не тот повод для этого, что убеждает меня покончить с этим самостоятельно, своими силами. Пусть лучше встречу неотвратимую смерть, чем вновь обращусь к надежде, которая окостенела и перетерлась в труху. Я устал, устал терпеть постоянные ваши нападки, устал превозмогать собственные силы, устал ошибаться и ждать. Хоть я и есть причина, это что? Все равно повод оставить меня без малейшей поддержки, когда я так сильно в ней нуждался?! Грандиозный повод продолжать истязать мою изрезанную душу?! Раз она вам так не приглянулась, то подавитесь!

Он невольно на пару секунд задумался, но после последующего резкого движения руки, схватившей бортики покрепче, продолжил, разрываясь криком, наполненным усмешкой.

– Да, убейте меня, прирежьте грязную свинью! Залейте кровью океан, пусть он побагровеет, пусть зальет мои глаза, чтоб затем не видеть все сотворенное, а главное, вас! Ну-ка, мразь, обрушь всю свою убогую силу! Да, жизнь, смелей! И как бы я не хотел покончить с этой мерзкой, поганой душонкой, не отдамся вам так просто! О, нет,– он стал входить в неистовство, становясь окончательно подчиненным нервной помешанности на злобе, читающейся по его очам,– давай поборемся, жизнь, не будет обыкновенного дрянного суицида, это схватка, в которой померимся у кого жестче жилы! Постарайся испортить ее в очередной раз, рискни, сутенер все себе позволяющий, отними себя у меня, отдам с божественным кайфом. Продолжай! Унижай! Властвуй, ничтожная мразь! Докажи свою неотвратимость и убогость!

Тот внутренний вулкан взорвался под тяжестью всех обстоятельств, заливая все внутренности токсичной кислотой, выедающей и отравляющей все оставшиеся части души, хранившие в себе следы остальных пожаров, без возможности восстановления. Глаза налились той опустошающей полностью ненавистью. Ослепляющая жажда сделать все наперекор судьбе сваркой прошлась по его мышцам, точно по металлу, делая их в разы крепче и выносливее. Хватка обрела небывалую силу, она спокойно удерживала вес собственного тела на протяжении долгого времени, дожидаясь окончания бури, внешней и внутренней.

Он и не заметил, как со временем корабль стало дергать менее сильно, как его тело уже спокойно лежало на борту почти в бездвижном положении, он не задумывался о необходимости разжать руки, о том, что происходит, оттого это и не отразилось в его памяти.

Поэтому, когда на этом закончились воспоминания, последующее время ему пришлось просто лежать, снова вспоминая и переваривая все прошедшее до тех пор, пока нужда во сне вновь не дала о себе знать.

6.

Солнце садилось, окутывая просторы морской глади оранжевым блеском и огненной короной на горизонте. Луна занимала своё законное время царствования, она раскинула свои холодного цвета косы, касаясь всего несущего, не скрытого от её прелестного взора.

Яхта, как и прежде, спокойно покачивалась по волнам, встречая сопротивление ударов волн. Но уже что-то другое стало её наполнять, будто присутствие чего-то энергетически мощного и притягательного. Это чувство неизбежно въедалось в самую глубь души лежащего тела. Оно неотвратимо боролось со жгучим желанием проснуться и убедиться в обратном, прекрасно понимая абсурдность данного явления. Но недолго шла борьба, и под победный шум бьющейся воды он оторвал слипшиеся веки от кожи, сонно рассматривая звездное небо. Вскоре те ощущения заново звоном отдались в его теле. Из-за недавнего пробуждения, ему приходилось длительное время всматриваться в темноту, напрягая глаза, которые к тому же быстро уставали, потому он их часто закрывал на минуту другую.

Нос корабля вполне ожидаемо пустовал, то поднимаясь, то опускаясь. Правда, обернувшись, он всё же смог разглядеть кого-то сидящего на задней части корабля, кого-то, кого радостно опоясала луна, устремляя своё внимание на женский силуэт. Разглядывая причуды, возможно, своей фантазии, намеренно быстро моргал глазами, оборачивался, закрывал их, открывал и снова моргал.

Ему не довелось убедиться в своей неправоте, немая тень не хотела исчезать, лишь продолжала будоражить своим присутствием его воображение. Спустя некоторое время и куча сценариев исхода событий, он стал проговаривать: "Если мне это и мерещится, то пока вполне мило". По мере продолжительности образ преобразовывался, женский силуэт окончательно обрисовался в самую настоящую девушку с тёмными волосами и с тоненькими ручками и телом. Молодая девушка не обращала никакого внимания на валяющийся объект, она увлеченно смотрела в глубь океана, словно высматривая потаённое.

И длилось бы это еще дольше, если бы не заглушающийся интерес не взял вверх.

– А можешь подойти, пожалуйста, если ты, конечно, не предмет моей поврежденной головы? – сказал лежавший с нотками испуга.

Ее тело ожило, она повернула голову по направлению звука. Он невольно вздрогнул. На расстоянии трех шагов между ними, раздался чарующий голос, переполненный сладостью и воздушностью, заставивший вздрогнуть еще раз.

– Не переживай, я реальна настолько, как и твоя боль. Ночь после катаклизма всегда незабываема и отчасти прекрасна, не замечал?– после слов она присела, заняв прежнее положение тела.

– Относительно,– незамедлительно, но спокойно вырвалось у него.

– Ты-то точно запомнишь его.

– Его я тоже забуду, просто нужно дождаться определенного момента.

– Смерти?

– Да, ее

– Она уже здесь, а ты, заметь, все еще помнишь.

– Вот как, на мой зов откликнулась сама смерть… приятно осознавать это сотрясающее сознание явление. И что, ты пришла за мной?

– Я пришла к тебе,– решительно ответила она, всё также не поднимая глаз, – ты ведь постоянно звал меня на протяжении долгих лет.

– Почему же сейчас?

– Сейчас ты один, разве не очевидно?

– Это в каком смысле?– недоумевающе уточнил он.– В том, что кроме меня, тебя никто не увидит?

– Во всех и в этом тоже.

Они продолжали свою тихую беседу, любуясь луной и одновременно волнующим, умиротворенным океаном. Спокойствие продолжило наполнять атмосферу. Страх давно отступил, а взамен пришло понимание и принятие. Его обдувал приятный ветерок, пробирающий до дрожи, но рядом со смертью было тепло.

– Почему ты не страшишься меня?– внезапно задала вопрос девушка.

– Ты же слушала меня, значит должна знать.

– Знаю, но хотелось бы услышать еще раз.

– Хорошо, а чего мне бояться? Я ведь звал тебя, хотел встретить твой приход, и моё желание исполнилось, хоть даже это после стольких лет и совершенно при других обстоятельствах.

Она в первый раз за всё время подняла глаза и посмотрела на него. В них виднелись звёзды, бескрайние просторы ночи, наполненные загадочностью и неприсущей, из-за стереотипов, ей живостью.

– Ты великолепна,– произнеслось им вслух, вдоволь насладившись красотой её глаз и молодым девичьим лицом. После она снова отвернулась, в очередной раз устремив взгляд куда-то вперед.

– Не каждый раз такое услышишь со значением, которым ты вложил в эти слова, особенно от смертного.

– Готов поспорить, никогда.

Проследовала скоротечная взаимная пауза, суть которой оба понимали.