Один в океане

– Так зачем ты конкретно явилась?

– Показать тебе себя настоящую.

– А этот облик твой естественный?

– Это мой любимый.

– А если ты просто фантазия, иллюзия, которой на самом деле нет? Тогда я вновь вкушу плод разочарования и обиды.

– Ты смело бросил вызов жизни, не задумываясь, что также бросил его мне…

– Я задумывался, что жизнь и смерть взаимосвязаны, но не тогда, не в ту бурю, бушующую как внутри меня, так и на этой глади. Люди привыкли изображать тебя страшной и ужасной, злой и отвратной, отображая твой образ в своих мыслях только со всем существующим плохим, что в состоянии вспомнить, вообразить. Прости им эту недальновидность, люди сами по себе противны, вечно портят всё, затмевают своим безобразием… изумительное. Более того, они портят себя своими же мыслями. И в душах так много смятений, отчего им так тяжело жить, они сожалеют обо всем подряд, уходят в себя и сгорают, будто их внутренний мир – солнце, а душа – Икар… Малому количеству человек удостоилось развить в себе самое лучшее, и то, это лучшее они губят своими же требованиями, постоянно копаясь в себе и находя новые недочеты, изъяны. Они не принимают себя такими, и это подкрепляется тем, что их от зависти или от тупости не принимают другие люди. А жить в одиночестве, к сожалению, не каждому под силу, если вообще кто-то способен. Нет… дело не в обществе, ошибочно так полагать, в личности дело!

– Поэтому ты тяготился своим существованием.

– Да, это так. Я насильно сталкивал себя с обществом. Они меня не понимали, но зато я понимал их натуры, уродливые и наигранные, только ничего хорошего мне это не дало. Однако, проблема во мне, во всем виноват я… и в том, что со мной происходит, какое решение принял, никто ни при чем. Согласись, ты ведь тоже столкнулась с непонимаем…

Девушка немного удивленно взглянула на него, предоставляя ему возможность лицезреть очарование вечности, внешней простоты, глубокой чистоты и фееричной красоты.

– Они изображали тебя ужасом, подкрадывающимся внезапно, потому что видели и представляли тебя концом всего живого, предвестником бесконечной пустоты, страданий, боли, даже не желая думать иначе. Люди боялись и боятся всего неизвестного. “Смерть – развязка истории жизни, завершает полную хронологию событий бытия того или иного” – вот смысл их слов! А я скажу, что ты наоборот хранишь весь сюжет этого мира и каждой меньшей его части. Они до сих пор считают тебя завершением чего-то, потому что не замечали никакого порождения нового или опять же попросту не хотели видеть, им мешают слезы от горя, затуманивающие их разум. Мне хочется верить, что ты не только скоротечный конец, но и долгоживущее начало. Угасают одни, рождаются другие, так было и будет всегда. Скажи, ведь там, где смерть, начинается и жизнь. Не бывает конца, где не начинается какое-нибудь начало. А если ты представитель этих двух берегов?! Тогда моя мысль подтвердится! Ты не нечто отдельное, ты – смерть и жизнь, две единые вечности в одном, не мнимый обрубок существования, а, в любом случае, будущее…

– Но тебе ведь все равно страшно умирать, верно?

– Верно.

– А если бы я предложила тебе другое в будущем, остался бы?

– Нет… я устал и не хочу противоречить своим предыдущим возгласам. Вкус к жизни явно утрачен. Моя жизнь, точно этот океан, холодная и жестокая, способная сломать и потопить, а проблемы, будто шторм, являются инструментом ее мрачности и орудием для незаметной приготовленной нам гибели.

– Или тебе просто не довелось вкусить другую ее погоду.

– И не доведется. Зачем придавать значение редким рассветам, солнцу, которое изредка раскрашивает темный холст во что-то светлое или в пародию этого светлого. Так ото, просто оттягиваю неизбежное, продолжая внутри тяготеть по чему-то более приятному.

– Думаю, у тебя даже просто не было возможности размышлять иначе. Но неужели все тебя так довело, что даже отвергаешь мое предложение о хорошей жизни? Правда, этот вопрос скорее риторический.

Так убогий вечер сразу обернулся приятной неожиданностью, может быть, даже самым теплым событием в его жизни за многие года, и сама мысль обо всей случившейся невероятности начала бродить внутри его сознания, опьяняя возможным улучшением всего. Ведь это он требовал от вселенной, и сразу получает чудесное предложение от самого чуда. Его сознание подверглось нападкам собственных доводов и принципов. Ему не хотелось казаться двуличным или лицемерным, слабым трусом, который при первой же возможности сбежал с тонущего корабля, по сути, затаптывая самого себя.

– Или все же хочешь?– лукаво переспросила смерть.

– Нет,– уже менее уверенно ответил истерзанный.

– Мне понятны твои опасения, они похвальны, но ты пережил так много, что я бы не посмела тебя терзать новыми испытаниями. Я вижу тебя изнутри. Ты мертв и боишься не ожить вновь. Ты веришь моему предложению, но не хочешь предавать себя, как предала тебя судьба, ведь у тебя есть только ты… я обещаю тебе, что твои дни изменятся. Но и ты обязательно изменишься, всё твое существо, без этого никак. Да, от всех невзгод не избавиться, они будут присутствовать, как неизбежный атрибут определенных последствий, но хорошего станет в разы больше. Все поменяется, тебе не придется больше так сильно страдать, я, как воплощение двух вечностей, позабочусь об этом. Ты многое пережил, поэтому, если тебя не устроит будущее после твоего согласия, всегда буду готова прийти к тебе, ты сможешь встретить меня здесь же, в этом неспокойном океане.

– Хорошо… я согласен,– внимательно выслушав, произнес он.– Благодарю тебя за возможность вновь почувствовать себя… значимым. Спасибо тебе, ты поистине моё личное чудо… возродившее меня. Я не забуду этот вечер никогда, уж поверь, ты будешь жить вместе со мной, внутри меня, и я отныне буду верить, обращаясь к тебе всем сердцем и душой.

Девушка лишь вновь одарила его своей милейшей улыбкой, перед тем как ее образ стал размытым, совсем неразличимым и окончательно сменился на отчетливый звук приближающейся моторной лодки.

7.

Как оказалось, с катера бил белый беглый луч фонаря, ищущий что-то или кого-то. По мере приближения голоса с него постепенно становились все громче.

– Вот он! Подплывай ближе!– выкрикнуло нечто из ослепительного света.

Через некоторое время люди с отличительной одеждой издавали звуки торопливости, идя уже по палубе неузнаваемого впредь судна.

– Живой!– крикнул подошедший мужчина в сторону и поспешно нагнулся, осматривая взволнованно тело.– Скажите, что с вами, встать можете? Здесь болит?

– С середины спины ничего не чувствую.

– Понял. Носилки сюда, быстро,– вновь прокричал тот.– Вам повезло, что мы проходили недалеко и обнаружили ваш сигнал бедствия.

– Мой сигнал? – спокойно переспросил он.

– Да.

– Спасибо,– немного подумав, прозвучало от него.

– Такая у нас работа, лучше постарайся не двигаться лишний раз.

Уже осмотренный и лежа под теплым пледом, он с удовольствием смотрел на оставленную под власть природы и заката частичку невозможности, которая все же случилась и именно с ним, попутно размышляя о том, как все-таки хорошо быть в тепле, ощущать в себе что-то новое, но такое знакомое, коей оказалась надежда, переродившаяся вместе с ним в тот самый вечер.

– А позвонить можно? – скромно вырвалось у него, желая кое-что разузнать для пущего воодушевления.

– Конечно, – ответил ему один из спасателей, протягивая телефон.

Непослушные пальцы кое-как набрали желанный номер, и после пары длинных гудков ему случайно подумалось, что они нагло истязают его своей вечностью, но потом он вспомнил ту самую встречу с вечностью и откинул эти мысли подальше от себя. А когда все же из телефона раздалось мягкое: “Да?”, – и трясясь уже не от холода, а от страха, что подтвердится его долгодневный кошмар, он еле-еле выдавил дрожащим голосом, пожалуй, один из нелепейших ответов:

– Здравствуй, это я.

В одно мгновение на противоположной линии стали слышны слезы, молодой девичий голос разрыдался взахлеб, не справляясь с наплывом чувств, возникшими от его, того самого, голоса, такого для нее поистине важного, сказавшего простоту, веря, что больше он не наживет в душе лишь пустоту.

Конец.