Каторгин Кут

– А, это ты, чёрт!… Ну же я тебя… по кускам разберу, – голос Захара охрип и низко раздавался под сводами избы, – В этот раз до кровавой пены… не выбересся, о смерти скорой молить станешь…

Он надвигался на Степана, достав из-за пояса короткий клинок. Степан стоял, глядя в сверкающие злобой глаза и приготовившись встретить врага… крови которого он тоже жаждал!

– А ну, стой! – грозно крикнул Микита и с трудом поднялся, – Охолонись, я сказал! Вы чего, сдурели что ли?! Ну-кась, я сказал!

Захар ощерился, дыхание его было прерывистым, тяжелым… но всё же он повиновался окрику своего главаря, хотя это далось ему с великим трудом. Ноздри раздувались от лютой злобы, рот разъехался в хищном оскале.

Степан же глянул мельком на Микиту, опустил голову и отошёл ближе к печи, не выпуская из виду Захара.

– Нашли время, кулачный бой устраивать, – Микита снова опустился на лавку, было видно, что каждое движение вызывает у него страдание и боль, – Захарка, охолонись, я сказал. Ты чего взвился-то?

– Ты чего, ослеп что ли?! – заорал Захар, вращая глазами и указывая Миките на Степана, – Ты чего, не признал его?! Мы его тогда с Прошкой-покойничком в болото кунали, как он выбрался, а?! Ты как выбрался, гад ползучий?!

– Не твоя забота! – проворчал Степан и сел на низенькую скамеечку у печи, шесток был совсем близко, только руку протяни, и вот он – топорик…

– И что за беда, с болота выбрался? – Микита устало потёр лицо, – Ты, Захарка, как пёс, будто с цепи сорвался. Угомонись, чего орёшь, как оглашенный! Ну, не утоп он, и чего?! Мы все в острогах побывали, не такое ещё видали! Ты, Захарка, поди того не знаешь, что он меня тогда в Ярмилино возле урядникова дома застиг, а ничего… не выдал! Это уж после нас старостов помощник укараулил, бес его раздери! Вот и началась наша напасть… нам сейчас помощь нужна, а ты орёшь, как баба на базаре!

– Ты! Говори, да думай, – проворчал Захар, но тон уже сбавил и на Степана не глядел, – А, как знаешь! Ежели решил ты голову сложить – дело хозяйское!

Захар сел в углу, поперёк себя положил ружьё и привалился спиной к стене, не спуская глаз со Степана.

– Ты… как тебя звать, добрый человек, запамятовал я, сколь вас таких бывало, – ласково спросил Микита, глядя на Степана, – Ты не страшись, Захарка у нас любит пошуметь, ничего он тебе не сделает, покудова я не прикажу! Сказывали нам, что тут на выселке бабка живет, лекарство ведает. Так ли это?

– Было так-то, – хмуро отозвался Степан, – Преставилась Марья Тимофеевна. А лекарство знала, меня вот выходила, дай же ей Боже Царствия Небеснаго!

– А ты?

– Чего – я?

– Ты ей что ли сродник, али кто есть? Тоже может ведаешь?

– Я не ведаю, – пробурчал в ответ Степан, – Я сам в остроге почитай половину жизни прожил! Ты коли оттудова, так знаешь, учат там ведовству, али нет!

– Давай его пришибём, да и делов! – прошипел Захар, – Чего ты с им цацкаешься! Да потом дальше двинемся, покудова эти псы не разнюхали, что мы тута!

– Да умолкни! – поморщился Микита, – Может вот, товарищ нам станет! Ты, Степан, не думай… Это Захар так, шумит. Дай-кось тряпицу чистую, что ли, рану мне перевязать. Виш как оно вышло, осталися со всей-то ватаги токма я да Захар! А было то нас… Кого собаки-ярыжки споймали, кто полёг буйной головою, а кто и убёг подале отседова, задумал жизнь переменить свою. Да и Бог с ними, что уж.

Захар поднялся, положил ружьё на лавку и направился к печи. Не глядя на сидящего рядом Степана, он взял ухват и поддел томящийся в тёплой ещё печи горшок с кашей. Шумно втянув сытный дух, он огляделся в поисках ложки. Тут же сел за стол, поставив перед собой горшок и нимало не глядя на Микиту и Степана, стал жадно есть.

Степан поднялся со скамьи и добыл из печи другой горшок, с вечера поставил томить чай на травах, после открыл сундук и достал чистое полотно.

– Сымай, чего там у тебя. Я не смыслю во врачевании, так хоть омоем, – хмуро сказал он Миките.

По избе разнёсся нехороший дух свернувшейся крови, грязи и гнили. Степан подумал, что дела Микиты скорее всего плохи, нога его потемнела, широкая рана словно бы вывернулась наружу рваными краями. Марья Тимофеевна как-то такое лечила, Степан видал, у одного охотника с Погребцов такая хворь приключилась, поранил он ногу в лесу, после в болото провалился. Бабушка Марья тогда сказала, что у него «антонов огонь» сделался, и отправила его к уездному лекарю, где охотнику ногу и отняли по самое колено.

Микита и сам похоже чуял, что рана его плоха, повернулся спиной к Захару, скрывая от того ногу и подставляя ее над ушатом, поставленным Степаном.

– К лекарю тебе надо, – пробормотал Степан, – Знахарство никакое тебе не поможет.

– Ладно, поглядим, – тихо ответил Микита, – А ты тут что, один теперь остался?

– Один. Родня редко бывает в гости. А тебе кого надобно?

– Не заявятся никто по утру-то? – усмехнулся Микита, – А то Захарка их пристрелит, как зайцев. Ладно, не серчай. Так тебя как звать-то, мил человек?

– Степаном, – буркнул Степан, его мутило от гнилого запаха, он подобрал грязную тряпку, которой была обмотана Микитова нога и собрался было выйти на двор

– Куда?! – заревел Захар, отбросив ложку, – Ты чего на его рассусоливаешь?! – он злобно глянул на своего товарища.

– Да ладно тебе, куды он девается, – махнул рукой Микита, – Ты, Степан, вот что… Болота тутошние знаешь ли?

– Смотря чего вам надобно, может и знаю, – проворчал Степан и сказал, глядя Захару в глаза, – Ну, тогда ты сам ступай на двор, кинь это куда подальше. Или мы тут все передохнем от гнилого-то духа!

– Иди давай сам! – буркнул Захар, – Я отседа за тобой пригляжу!

После Микита с трудом поднялся и опершись на палку дохромал до стола. Усевшись там, он кивнул Захару, чтоб тот дал ему воды, а после снова пристально глянул на вернувшегося со двора Степана.

– Ты же сам с острога! Неужто тебе не тошно от этих ярыжек и прочего сброда? Неужто не хочется хоть опосля мучений как человек пожить?

Степан молчал и сидел у печи, в ней теперь трещал огонь, и он угрюмо помешивал уголья кочергой.

– Проведи нас через болота! – сказал Микита, – Ведь ежели ты бабки-ведуньи сродник, то поди все дорожки тут знаешь! Потому и с болота тогда выбрался, знал, чего делать и куды идти! Выведи нас на большую реку, что за болотами, в обход дозоров! Я за то тебе денег дам столько, что не у каждого купца в казне есть! Избу себе в Уезде купишь, дело какое поставишь! Видать это твоя-то бабка тогда в лесу нам с Лёнькой-висельником встретилась, ехала она в Погребцы, а мы с добычей ей попалися, шли на схрон свой! Не ко времени она нас увидала тогда, старая! Мы и её тогда… просили нас сквозь болота отвесть… да только она нам отказала, ну и пришлось Лёньке ей погрозить, да тока карга старая раньше Богу душу отдала, покуда мы её уговорили! Ты, Стёпа, не думай, за бабку твою я после Лёньке самолично отплатил – прибил его, горемычного, да в болото кинул.

Захарка засмеялся, Микита вторил ему, а Степан понял, кто же тогда напугал Марью Тимофеевну, из-за кого не сдюжило её доброе сердце.

Глава 18.

– Ну, что скажешь? – пристально глядя в лицо Степану спросил Микита, – Хучь, ежели подумать, чего тут выбирать! Либо ты нас ведёшь, либо голову свою тут и сложишь. Что, поди ведь жить-то охота?

– Чего ты его спрошаешь! – прорычал Захар, – Прикажем и пойдёт! А не пойдёт, так его дело, на том свете свидимся!

Микита укоризненно посмотрел на Захара и покачал головой. Тот замолк, но злобного своего взгляда не погасил. Встал со скамьи, пнул ногой кованый сундук и откинув крышку стал рыться внутри. Степан глядел на это и думал, как же хорошо, что он догадался много раньше увезти из дому всё ценное, отдать деду Архипу и тётке Агафье на сохранение.

– Ладно, ты покуда поди-ко, Степан, баню нам справь. Сам видишь, устали мы, промёрзли да промокли. Одёжу бы поменять, подыщи, что есть годное, да и сам соберись. Не хочу грозить собрату, всё же мы с тобой одного поля, но тебе и вправду деваться некуда. Завтра с утра отправимся, а покудова – отдохнём, подкрепимся да выспимся. И не глупи, жизнь, она дороже.

Степан вышел на двор и осмотрелся. На улице только начало светать, рассвет забрезжил тонкой кромкой над горизонтом. Обернувшись, он увидал, что на крыльце стоит Захар с ружьём в руке и пристально за ним наблюдает. Пожав плечами, Степан подумал, что словно бы и вернулись к нему острожные-то времена, догнали его и здесь, да делать нечего, всё от него самого теперь только и зависит. Растворив двери старенькой баньки, он набрал охапку поленьев и стал растапливать печь.

– Что стоишь? – сказал он Захару, – Раз уж зовёте меня к себе в сотоварищи, так бери ведро да пойдём на колодец, пособляй воду носить! А в лакеи я к вам не набивался и не пойду, хватит с меня, в остроге сколь на услуженье был, еще и тут! А нет – так можешь меня тут пристрелить, на другое я не согласен!

Захар хмыкнул, но ружьё опустил, а когда за его спиной показался опирающийся на палку Микита, который что-то негромко ему сказал, так и вовсе скривился, но ослушаться не посмел. Взял вёдра и пошёл следом за Степаном к колодцу.

А Степан всё думал, куда же это девается вся Захаркина весёлость да добродушие! Ведь каков лицедей – на ярмарке так только и шутил, добряк-добряком, щипал за бока торговок да отпускал прибаутки, а вон, гляди-ка, какая личина являлась миру, когда был он, Захар, тут настоящий!

Когда баня была готова, Микита кивнул Степану и лишь мельком глянул на Захара, который с недовольным видом сидел на крыльце накинув на плечи зипун.

– Самому мне не управиться, – сказал Микита Степану, – Уважь гостя, напарь косточки. А Захар нас покудова покараулит.

Степан хотел было сказать, что такой «охране» он не верит, но смолчал. На самом деле, почему бы Захарке не приставить к двери бани поленце, да не убраться куда подальше одному… Хотя, может статься, думал Степан, замачивая в ушате веник, дело тут в награбленном богатстве. Не так глуп этот Микита-Кутерьма, чтобы такому как этот Захар, доложить, где запрятано добро… ведь не зря Микита упомянул, что даже товарища своего Лёньку прибил. Не за бабушку Марью, конечно, как он говорил Степану, а скорее всего потому, что тот знал то место, где вся добыча схоронена.