Попаданка. Колхоз – дело добровольное

– Нет, – мотнула я головой для большей ясности, – я не хочу с тобой говорить. Я тебе доверяла, а ты…

Дайра опустила голову:

– Прости, но я не могла по-другому. Я… я люблю его… понимаю, это неправильно, но ничего не могу поделать. А так… я хотя бы ему нужна. Понимаешь? Он-то настоящий… жалеет меня… всегда жалел. Даже… из жалости… А я… как дура…

Дайра всхлипнула, закрыла лицо ладонями и заплакала, вздрагивая плечами.

–– Дура и есть, – буркнула я и, проклиная свою жалостливую натуру, позвала, – пойдем ко мне, поговорим.

Я шла и думала, что совершенно зря позвала ее с собой, ведь у меня дома этот проклятый негодяй. А мне совершенно не хотелось, чтобы кто-то знал об этом. А поскольку Салина не прибежала ко мне с вопросами, я сделал вывод, пока о том, что господин Орбрен ночевал в моем доме, никто не знает.

А теперь я сама, собственной дурной головой, собиралась все испортить. Это мне той, прошлой, все равно было. Не в моей же постели мужик спит. Но сейчас… нет, сейчас мне не хотелось замарать свою репутацию такой отвратительной сплетней.

– Дайра, – остановилась я у калитки, – у меня к тебе просьба. Я знаю, что ты умеешь держать язык за зубами, поэтому молчи о том, что увидишь у меня дома. Поняла?

– Х-хорошо,– Дайра испугалась. Уж не знаю, что она там придумала, но заходила ко мне в дом с каким-то трепетом. Наверное, решила, что не зря герцог велел за мной приглядывать.

Дома, к счастью, никого не было.

Накрыв на стол, позвала Дайру, замершую у порога и старательно прикрывающую глаза, чтобы не увидеть ничего лишнего.

– Рассказывай, – выдохнула, подавая чашечку травяного напитка.

– Что? – испуганно прошептала Дайра.

– Дайра, – сморщилась я, – не бойся. Можешь открыть глаза и посмотреть. Просто я не люблю, когда обо мне сплетничают. А особенно, – я многозначительно посмотрела на нее, – когда передают сплетни на сторону.

– Прости, Малла, – выдохнула Дайра, – но… я давно это делаю… это обычная практика. У него каждом поселении есть пригляд. А мы с ним знакомы были еще в юности. Он тоже был среди моих поклонников… ну, знаешь, когда ты актриса в театре, у тебя всегда много поклонников. Они и подарками заваливают, и в любви признаются. Да только и ты, и они сами понимают, что не всерьез это. Не тебя они любят, а героиню твою, которую на сцене увидели…

Я молча прихлебывала чай. Пожалуй, Дайре важнее было выговориться, чем мне послушать ее откровения. Хотя, да, было интересно. Особенно то, что было дальше.

– Потом я его увидела уже тогда, когда погиб мой Глай. Ранили его сильно. Умирал он, а я никак не могла его спасти, Малла. Почти всю себя отдала, но он все равно умер. И тут появился его светлость, узнал меня, и… вот…

– Погоди. Объясни толком. У нас в Хадоа все совсем по-другому. И я ничего не поняла… Как ты могла спасти Глая, если ты не лекарь?

Дайра вздохнула.

– Брак у нас истинный был, Оракулом одобренный. Как вчера у Сайки с Дирком. В таком браке жена всегда может свою силу жизненную передать, чтобы мужа от смерти спасти. А может и не передать. Поэтому вдов и считали порождением тьмы. Раз они своей жизнью ради спасения супруга не готовы пожертвовать, значит и любви там не было никакой. Одно притворство.

– А мужчинам, значит, можно не делиться? – вскинула я брови.

– А мужчина не может делиться, Малла, – грустно улыбнулась Дайра, – не способны они к этому. Поэтому вдовцов и жалеют. Он ведь был бы рад спасти любимую, да не может.

– Чушь, – фыркнула я, – ты сама-то в это веришь?

– После того, как столько лет вдовствую? Нет. Но раньше верила.

– А его светлость, значит, уговорил тебя не делиться?

– Нет. – Дайра зажала ладошки между коленями, так они дрожали, и, помолчав, продолжила, – он перед Оракулом меня своей назвал…

– Что? – я вытаращила глаза. И тут же вспомнила, как говорил его светлость, что женат, – так ты замужем? За его светлостью?

– Нет, – мотнула головой Дайра, – не могу я… он же не любит меня. Он же из жалости. А я не могу так. Не хочу, чтоб из жалости…

– Он тоже тебя любит. А не жалеет вовсе. Думает, что ты из-за Совета вашего против, – пробормотала я. Перед глазами одновременно стояли две картины: Сайка и Дирк на коленях, и я, смешивающая энергии с господином Обреном…

– Это он тебе сказал, Малла? – Дайра схватила меня за руку и заглянула в глаза.

– Не мне. Но он, – ответила я. Вздохнула, нужно было прояснить один момент, – Дайра, скажи, я правильно поняла, он назвал тебя женой перед Оракулом, а ты нет? Ты не назвала его мужем. И ты вчера снова слышала этот вопрос и ответила нет?

– Верно, все так и есть, – Дайря все так же смотрела на меня, – Малла, скажи, что он сказал?

– Напиши ему. Хоть что-нибудь. Личное. Он очень ждет, Дайра… и у него к тебе не жалость. Это правда, – ответила я. Кошмар меня подери! Как же так-то?!

– Малла, – взвизгнула Дайра и кинулась обниматься. Да что за день сегодня такой? Все обнимаются и обнимаются. И ведут себя странно. А особенно Дайра. Все же влюбленные идиоты.

И я тоже… потому что я, кажется, согласилась. Вчера. И значит теперь только от господина Орбрена зависит, будем мы женаты или нет…

Когда я смешала наши энергии – это была только часть брачного ритуала. Та, которая остается недоступной неВидящим. А вторая часть – та, которая видима всем и которая заключается в клятве перед Оракулом… Она-то и осталась не завершена у Дайры с герцогом. И у меня с господином Орбреном, потому что он не сказал свое «да». В отличие от меня. Или сказал? Ведь его величество видел, что он женат? Или что?

У меня разболелась голова. Дайра убежала к себе, писать послание его светлости. А я все сидела за столом и думала.

– Малла, – господин Орбрен тихо вошел в дом, – нам надо поговорить.

– Я так не думаю, – пожала я плечами, – нам не о чем разговаривать.

Но господину Орбрену как всегда было плевать на мои желания. Он прошел в дом, сел за стол, и нагло и бесцеремонно, забрав мою кружку, отхлебнул мой отвар.

– Что вы себе позволяете?! – вскочила я, думая, что совершенно напрасно не договорилась с Салиной и не напросилась к ней на ночевку.

– Малла, – он поставил кружку и пристально взглянул на меня, – я знаю, что ты притворялась во время беседы с его величеством и его светлостью. Ты далеко не дура, как старалась показать нам. И я сделал вид, что ничего не заметил.

Я попятилась. Вот сейчас мне на самом деле было страшно. Если он раскусил меня, то и другие тоже…

– Ты сыграла очень талантливо, кроме меня никто ничего не понял, – спокойно продолжил он, – я догадался только потому, что видел, как ты ведешь дела в колхозе, как выступаешь на собрании, как руководишь своими девочками. И я знаю, что господин Гририх не считает зазорным посоветоваться с тобой, и что все колхозные новшества, да и сам колхоз, твоих рук дело. И сейчас, Малла, прекрати изображать из себя дуру. Хватит. Это далеко не самый лучший способ договориться.

А я снова почувствовала ту же злость, как тогда на полянке, когда решила встретить Угрозу лицом к лицу.

– Да, – я выпрямилась и смело сделала шаг вперед, – я притворялась. Но это именно вы вынудили меня.

– Я? – удивленно переспросил господин Орбрен.

– Вы! – сделав усилие, села за стол напротив него. Боялась, что колени подогнуться. Так тряслись. Я же еще никогда вот так открыто не выступала в свою защиту, и всегда старалась сделать это как можно незаметнее.

Господин Орбрен вопросительно смотрел на меня. И я продолжила:

– Вы каждый раз провоцировали меня, обвиняли в том, что я что-то сделала. А ведь я не знала, что я, вообще, что-то сделала. Сарафан у Оракула попросила? Так многие вдовы к нему ходили с просьбой разрешить им носить нормальную одежду. Вы же не знаете, каково это ходить в дерюжном мешке. Вы вообще ничего не знаете о жизни во вдовьем поселении. А потом? Я просто пела. Понимаете? Я же знать не знала, что мои странные видения имеют какой-то смысл. А вы?! Вы орали на меня, не объясняя, в чем моя вина. А потом, вообще, засадили в кутузку. И там, на озере, вы обещали никому не говорить о моей беременности. И что?! Вы сдержали слово?! Нет. Вы тут же сдали меня его светлости и его величеству. Так с чего мне было верить вам? А, ваша светлость?!