– Я профукала? – выдала она, и из глаз покатились слезы. – По-твоему, это я его профукала? – Ленка уже даже не сдерживала рыданий.
– Лен… – Я хотел коснуться ее пальцев, но она резко отдернула руку.
– А ты никогда не интересовалась у своего супергеройского отца, как он меня бросил, когда я вернулась после Ильи? И даже не спросил, почему я пришла так поздно? – прошипела она.
Ксенька напряглась всем телом и вжалась в меня. Я тонул в чувстве вины. Точно таком же, когда узнал, что Илья изнасиловал ее. Я сжал челюсти, стараясь хоть немного сохранить рассудок, но злость накрывала с такой силой, что глаза застилала пелена. Я зажмурился, чтобы прийти в себя. Ленкины рыдания стали приглушенными, казалось, я вернулся в тот день много лет назад.
– А как он изменял мне с Викой? – продолжала Ленка.
– Я не трогал ее, ты же знаешь! – оправдывался я, резко открыв глаза. Передо мной поплыли белые «мухи» и разводы.
– Да неужели! – Ленкино лицо исказила гримаса злости.
– Черт, – выругался я и закрыл лицо руками.
– Мам, – прошептала Ксеня и отшатнулась от меня.
Я, конечно, понимал, что я не супергерой, но жестокая правда резанула до ощущения физической боли в груди. Чувство вины накатывало все сильнее, буквально сжирая изнутри. Если бы я не бросил ее, если бы не усомнился в ее верности, если бы не выпил тогда это месиво, которое подсунула мне Вика, если бы не показывал свою гордость, тогда Илья бы выпустил меня из КПЗ раньше… Я бы успел, и Ленка не сделала бы аборт. Если бы, если бы, если бы… Мысли крутились в голове с бешеной скоростью.
– Мам! – услышал я чуть ли не крик Ксени.
Ленка уже бежала вверх по лестнице, буквально захлебываясь рыданиями. Я рванул за своей красоткой, благо, она не знала, как закрыть дверь спальни на ключ.
– Ленка! – влетел я в комнату.
Она стояла у окна, закрыв лицо руками, и рыдала в голос. Честно говоря, мне тоже слезы застилали глаза, ведь я и не подозревал, что она все еще носила всю эту боль в себе. Мне казалось, я чувствую то же, что и она. Я повернул ее и крепко прижал к себе. Ленка пыталась вырываться, но я просто сцепил руки в замок, не давая ей даже пошевелиться.
– Прости меня, родная, – шептал я ей. – Я знаю, что виноват, Ленка. Прости.
Она перестала вырываться и просто рыдала.
– Солнышко мое. – Ласково погладил я ее по голове.
– Нет, это моя вина, моя, – захлебывалась она. – Я не должна была выгонять тебя тогда, ты же вернулся, вернулся, как и обещал.
От этих слов мне стало еще хуже. Никогда я не чувствовал себя таким виноватым, как сейчас, ведь она не знала правды, что я вернулся потом еще раз и… и струсил.
В комнату тихонько закралась Ксенька, глядя на нас перепуганными глазами.
– Пап, – прошептала она.
Я отрицательно помотал головой, прижимая к себе рыдающую Ленку, которая то и дело бормотала:
– Это моя вина.
– Прости, я не хотела, – тихонько проговорила Ксенька и тоже заплакала.
Черт, рыдающая Ленка, плачущая дочь… И все из-за того, что какой-то мудак сделал кучу неправильных поступков восемнадцать лет назад. Да зашибись! Хотелось в аду сгореть живьем, только не видеть всего этого. Я прикрыл глаза, пытаясь успокоиться хотя бы немного и не заорать от бессилия. Как же я ненавидел себя в тот момент!
Ксеня аккуратно вышла из комнаты. А я так и продолжал стоять, прижимая к себе Ленку, и стискивал зубы от собственного бессилия. Причинить столько боли женщине, которую так любил, и дочери… Ада для меня будет мало за все это!
Не знаю, сколько мы так простояли, но за окном стало смеркаться.
– Прости меня за эту истерику. – Ленка отошла от меня, когда немного успокоилась. И стыдливо отвела взгляд.
У меня ком подкатил к горлу: я не смог вымолвить и слова, но продолжал держать ее за руку – за кончики тонких холодных пальцев. Казалось, они были ледяные и синие от холода. Я поднес их к губам и стал дышать, но они все никак не согревались. Ленка сжала руку и отошла от меня.
– Родная… – Я сделал шаг ей навстречу.
Но она лишь покачала головой и судорожно всхлипнула.
– Можно я побуду одна? – посмотрела она на меня со слезами на глазах. – Пожалуйста.
Ошалевший, я стоял на месте.
– Мне нужно в душ, – прошептала Ленка. Она выглядела такой потерянной и несчастной, но настолько настойчивой, что я просто вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Раздался звук льющейся воды.
Проходя мимо комнаты Ксени, я услышал то, что, по сути, слышать не должен был: дочь тоже плакала. Я постучался, но, не дожидаясь ответа, открыл дверь и вошел. Ксеня сидела на кровати, уткнувшись лбом в колени, и тихонько поскуливала. Я сел рядом и прижал ее к себе. Дочка заползла ко мне на колени, как ребенок, обняла и уткнулась в шею.
– Солнышко мое, девочка моя маленькая, – гладил я ее по голове, стараясь успокоить.
– Я не хотела, – всхлипывала она. – Я не думала, что она так отреагирует, я не хотела, – подняла она на меня перепуганный взгляд.
– Зайка, – улыбнулся я через силу и поцеловал ее нос. – Ты ни в чем не виновата.
– Но почему она так плакала? – всхлипывала Ксеня.
– Так выходят боль и отчаяние, когда долго зажимаешь их в себе, – тяжело вздохнул я.
– Если б я не ляпнула… – снова разревелась Ксеня.
– Нет, доченька, твоей вины здесь нет.
– А чья есть тогда? – На меня смотрели два наивных глаза, ожидая, что я решу все и защищу ее от всего на свете.
– Моя, малышка, только моя. – Правда рухнула на меня с новой силой.
– Почему? – с беспокойством спросила дочь, надеясь, что я сниму с нее тяжелый груз боли и ответственности. И это меньшее, что я мог сделать для нее.
– Потому что когда мне было тридцать, я так хотел быть правым, так хотел доказать, что не силой решаются вопросы, что забыл о главном: моей любимой женщине нужны были поддержка и опора, защита, а не истерики и психи, – тяжело вздохнул я. – Меня не было рядом, когда я был ей так нужен. Когда появилась ты. Я просто струсил и ушел. – Правда была слишком жесткой, чтобы игнорировать ее. – Единственный, кто виноват, это я, малыш, – честно признался я.
– Но у тебя же было столько проблем, – пыталась оправдать меня Ксеня, утирая остановившиеся слезы.
– А у кого их не было, Ксеня? Это не повод отворачиваться от тех, кто дорог, – вздохнул я.
Ксеня успокоилась, сидя у меня на коленях, а на меня лишь сильнее накатывало чувство вины. Дочка устало зевнула.
– Ложись спать, солнышко. – Я поцеловал ее. – Завтра разберемся со всеми проблемами, и все будет хорошо, ладно?