Белая нить

– Смертная казнь отменена! – отыскал лазейку Олеандр. – Мой отец… Владыка клана отменил её!

– Ежели мне не изменяет память, – по лицу Каладиума скользнула тень непонимания, – указа о запрете дуэлей с иными не существует. Стало быть, мы вершим правосудие, исходя из стальных законов. В битве выживает один.

– Есть другой указ, – пискнула Драцена. – Сраженному даруется право загладить вину, принеся извинения.

Каладиум изучил её столь пристально, что она пошла красными пятнами от ушей до ключиц. Если бы взглядом можно было убить, Драцена уже бы лишилась жизни, послужив ему тушкой для разделки.

– Это так, – на трясущихся ногах Зеф спускался по лестнице с крыльца, – есть там… Как это? Поправка? Уточнение?

– Всё верно, – подтвердил Аспарагус.

Каладиум помрачнел.

– Не думаю, – после зловещего затишья вымолвил он, – что сын Цитрина сумеет принести мне извинения. Да и едва ли я соблаговолю их принять. Уж слишком тяжелы его прегрешения.

Золотой плащ соскользнул на землю, и Рубин повалился на бок сродни выпотрошенному мешку.

– Особого приглашения ждете? – прошелестел над ухом Олеандра голос Аспарагуса.

Олеандр дернул щекой. Знал он, что нужно делать. Знал, но язык никак не желал складывать буквы в слова.

Кланяться Стальному Палачу! До чего он докатился?

– Беги за лекарем! – наспех бросил он Зефу, а сам приблизился к Каладиуму, ударил кулаком в грудь и склонил голову. – Молю, прости Рубина и пощади. Он не ведал, что творит.

– Что ж, – произнес Каладиум, поглаживая полоску усов. – Признаюсь, я несколько удивлен, но… – Меч со стальным шипом опустился в ножны. – Извинения приняты.

Рожденный в древесной броне

Все разбежались. Каладиум и Аспарагус испарились мгновенно. Драцена унесла силина, чтобы привести его в чувства и выпустить в лес. А чуть позже Олеандр направил к ней Зефа.

Направил и вернулся вниманием к Рубину. Взялся за дело.

Аспарагус мог и не разгонять зевак. Они удрали бы сами, узрев перемазанного в крови наследника.

Да что там! Олеандр даже не измазался в крови, скорее искупался, позабыв об осторожности. Неприятно, конечно. Но что поделать? Кровь его не страшила. Он всего-то подсобил полудурку недофениксу. Один лоскут разодранного плаща затянул ближе к паху Рубина, другой приложил к порезу на его бедре.

Каладиум точно ведал, куда бить. При таком ранении любой отошел бы в мир иной через пару мгновений – любой, кроме феникса, чей народ Умбра наделил даром самоисцеления.

– Ну вот и всё. – Олеандр еще разок окинул взглядом наложенную повязку и остался доволен.

Большего он сделать для Рубина не мог, поэтому просто уселся рядом в ожидании лекарей.

Вечер украдкой затмевал день, мазок за мазком иссушая палитру лесных красок. Во хлипком свету двор превратился в жуткое место, напоминавшее не то рисунок из книги о побоищах, не то картину безумного художника. Почву вокруг исписали багряные кляксы и брызги – словно огромную кисть, смоченную в алой краске, кто-то встряхнул. В двери переливалась метательная звезда. Под кустом валялись обугленные ошмётки чёрного плаща, в них хозяйничал ветер.

Олеандр отвёл взор от островка травы, обмазанного кровью, и крепче прижал ткань к порезу.

– Ничего, очухаешься, – бормотал он, посматривая на Рубина. – На Стального Палача замахнулся… Додумался тоже! Серьезно! Да лучше бы ты на стаю хинов в одиночку набросился!

Сетка вен на лице Рубина бледнела. Дыхание учащалось, а рана под повязкой дымилась и шипела.

Все причины его странного поведения теперь виделись как на ладони. Неспроста он прятался в тоннеле. Неспроста вышел оттуда в плаще с капюшоном. Он явно наглотался какой-то дряни, чтобы придушить в себе дракайна, а за накидкой скрыл признаки перевоплощения в феникса.

Две сущности гибрида не могли на равных правах делить плоть и разум хозяина, одна извечно поглощала другую. В цепи сотворения дракайны пребывали выше фениксов – ступили на землю раньше. Пламя никогда не изожгло бы яд, ежели бы Рубин не изловчился. Ежели бы не обездвижил змею, чтобы растрясти от спячки огневика.

К слову, высунул нос феникс очень вовремя. Ровно к тому мгновению, как грянул бой.

Повезло так повезло. Для таких везунчиков дриады прозвище припасли – Рожденные в Древесной Броне.

– Я… я убью, – неожиданно прохрипел Рубин, едва шевеля губами. – Убью… тебя… убью…

– Да-да, ты уже попытался, – Олеандр коснулся его носа. Между пальцев заструился воздух горячих выдохов. – Может, хватит?

– … сын Дуги?, – донеслось следом.

И Олеандр дернулся, как от удара. Сын Дуги?? А он-то тут причем?

– Гле… – заикнулся Рубин.

– Нет!

– Глен…

– Не произноси это имя!

– Глендауэр.

– Хин тебя раздери! – Олеандр отполз от Рубина. Совсем как от заразного. – Он-то тебе на кой сдался?! Это о нем ты хотел со мной поговорить? Вы ведь даже не знакомы! Или я чего-то не знаю?

– Не знакомы, – сквозь стиснутые зубы прошипел Рубин. – Хочу узнать о нём больше.

– Зачем, Боги?!

– Нужно, – пропыхтел Рубин и тише добавил: – Прости. За драку. Я виноват и раскаиваюсь. Могли пострадать не…невинные…

Чушь хинова! Рубин врал как дышал. Сожалеет он? Да ну! Его заботила сохранность лишь собственной жизни, на остальных он плевал с верхушки дерева.

– Ты лжешь, – скрежетнул Олеандр.

– Я не…

– Не умеешь врать. Это я понял. Мне любопытно иное: почему ты желаешь Глен… сыну Дуги? смерти?

Повисшая тишина раздражала. Похоже, Рубин очнулся в лёгком бреду и сболтнул лишнего. От сочного пинка его спас шелест шагов.

Олеандр оглянулся. И устало вздохнул.

– Аспарагус, – буркнул он и отвернулся. – Зачем вернулся? Ускакал за Каладиумом? Вот и возвращайся к нему. Посидите там, возродите в памяти былые деньки на службе у Стального Шипа, а меня оставьте в покое. Благодарите Тофоса, вам не придется смотреть в глаза Цитрину, рассказывая, что его названный сын мёртв. И… да, правитель обо всем узнает, не сомневайся. Дерзнул поднять руку на наследника? Что ж, поплатишься. Если бы не ты, я бы в два счета пресек дуэль!