Еще не август

Девушка отрицательно мотнула головой.

– Инна?

Опять мимо. Все перечисленные имена, начинающиеся на «И», были отвергнуты, но ей нравилось игра, и было видно, что она готова это делать до бесконечности. Марго вовремя подсунула лист бумаги. Девушка написала на нем «Лина» и расхохоталась.

– Ничего себе, ты нас запутала, – подыграла хитрая Марго и, прищурив глаз, сказала: – А вот фамилию угадывать не буду, никогда не отгадаю.

Но Лина уже завелась. Радостно подпрыгивая на кровати, дала понять, что умоляет продолжить. Надув щеки, вытолкнула из себя:

– Му-и-а…

– Мухина, что ли?

Лина удивленно посмотрела на Марго, утвердительно качнув головой. Вере стало дурно. Это была Костика фамилия, которая могла стать и ее тоже, если бы за неделю до свадьбы не произошло то, что произошло, если бы не Лерка…

Марго никак не отреагировала, даже не посмотрела в сторону Веры, скорее всего не представляя того, что творилось у той в душе. Она бодренько понеслась дальше, пытаясь узнать, откуда у Лины эти удивительные браслеты с секретом, и добавила: уж не волшебные ли они? Она смешно рассказывала, как пытались их снять с Вериной руки, как ничто их не брало, как глупые женщины не нашли застежку, и вдруг вроде невзначай поинтересовалась:

– А что ты маме на Новый год подарила? Тоже небось такой браслет? Я бы не отказалась.

То, что произошло вслед за этим, вынудило срочно вызвать врача: Лина рыдала, заламывая руки, билась головой о стену, начались судороги. Врач вкатил ей успокаивающее и снотворное, попросив оставить сейчас пациентку в покое. Он пообещал, что присмотрят за ней до утра, а потом можно забирать, если не сбежит, конечно.

Уже сидя в машине, Марго наконец заметила, что Вера подавлена и ведет себя странно. Она истолковала это по-своему:

– Я же тебе говорила. А представляешь, если бы с ней такое началось у тебя дома?

Не поворачивая головы, Вера едва различимо прошептала:

– Она Костина дочь.

Машина, которая уже начала медленно отъезжать, резко остановилась.

– Совсем, что ли, трехнулась? – заорала Марго. – С чего это вдруг? Только потому, что она Мухина? А я вот точно знаю, да и ты тоже, что их дочь назвали в честь Костиной мамы Полиной. При чем тут Лина?

– Она могла сама себя так называть. Тем более что это имя знаковое.

– Блин, знаковое! Да уж, конечно, не поспоришь с несостоявшимся кандидатом наук по языкознанию. Что ни скажи, все какие-то символы, значения. То ли дело мы – простые училки. И как тебя ученики терпят с таким багажом знаний, а главное, занудством? И что говорит твоя ономастика про Лину?

– В переводе с греческого Лина – «скорбная весть», с латинского – «сирена». Но в данном случае это, скорее всего, сокращение. Так часто бывает. Как самостоятельное Лина не числится ни в православных, ни в католических святцах. Обычно за Линами скрываются Эвелины, Алины и, представь себе, Полины. Но неужели ты не заметила, как она похожа на Костю? У нее абсолютно его рот, улыбка, щербинка между зубов и манера качать головой…

Марго задумалась, повернула ключ зажигания. Внезапно перед глазами, визгливо скребя по стеклу, замелькали дворники. Подруги вздрогнули.

Что-то жалобно-зловещее было в этом звуке.

Марго неожиданно вспомнила:

– А где тот браслет, ты его не потеряла?

Вера порылась в кармане, нащупав холодную дугу:

– Почему спрашиваешь? Думаешь, надо?

– Конечно. Колокольчики отгоняют злых духов. Кто из нас был в Таиланде? Вперед!

Вера послушно просунула руку в кольцо браслета, еще раз отметив странность его конструкции: надевается легко, без всяких застежек, а вот снять невозможно. Вот и сейчас не уверена, что сумеет найти застежку.

Весь путь домой они гадали, сопоставляя факты, может ли эта девушка быть дочерью Кости и Леры, а значит, и внучкой Нины Игнатьевны, на похороны которой никто из родственников не пришел. Было решено с утра приехать в больницу и поговорить со Звездой по-другому: предложить помощь, крышу над головой, рассказать о том, что в молодости дружили с ее родителями.

Всю ночь Вера, как ни старалась, не могла уснуть. Как только закрывала глаза, так попадала в круговерть воспоминаний. Они были такими яркими, словно вчера наступило первое сентября – последнее для их выпускного класса. Запахи мастики и свежей побелки, букеты, сваленные на учительском столе, от них горький дух ненавистных астр, дурацкий белый передник со спадающей шлейкой и кружевная стойка-воротничок, немилосердно натирающая загоревшую шею. Завуч заводит в класс высокого русоволосого парня. Даже с пятой парты у окна, где сидят неразлучные подруги Вера Лебедева и Маргарита Погосян, видно, что у новенького глаза какого-то невероятно синего цвета. Парня зовут Константин Мухин. Его усаживают на галерку. Это временно – скоро он сам будет выбирать, где и с кем сидеть, а учителя терпеть его выходки и натягивать отметки, чтобы, не дай бог, министерский сынок не остался без медали. Вера тоже шла на медаль, но если бы кто-то тогда сказал: «Отдай медаль Мухину», отдала бы, не задумываясь, даже не спрашивая за что. Как только Мухин пересел за парту перед Вериным носом, уроки для нее превратились в навязчивое разглядывание его спины, шеи, волос. Марго постоянно шипела на ухо: «Прекрати выпадать в осадок!», но Вера влюбилась смертельно, без всякой надежды на взаимность. И вдруг – о чудо! Костя выбрал из всего класса именно Веру – любимицу учительского коллектива и вечную круглую отличницу. Сначала, как водится, она стала объектом задираний и колкостей, потом провожаний до дома, танцев на школьных вечеринках и, наконец, тайных свиданий. Почему смазливый баловень судьбы вдруг увлекся далеко не первой красавицей, было загадкой для всех, а печальнее всего, что и для Веры тоже. Она воспринимала их отношения как подарок, которого недостойна: стеснялась своих прыщиков на лбу; обкусанных ногтей; маленького роста и большой груди. Костя никогда не говорил, что Вера красивая, просто однажды признался, что любит, вот и все. Что именно в ней любит, не объяснил, а знать так хотелось! Уже на вступительных экзаменах в университет стало ясно, что Вера беременна. Костя спокойно, даже с некоторой мужской гордостью воспринял новость и предложил расписаться. Поспешность, с которой ребята собирались оформить отношения, не понравилась Костиному отцу – он почти не сомневался в истинных причинах такого «пожарного» решения, хотя против Веры ничего не имел: хорошая девочка, золотая медалистка, не то что сын – даже до серебра не дотянул, хоть все вокруг старались. Еще ему не нравилось, что Костя собирался на филологический в МГУ вслед за Верой. Ну что это за специальность для мужика?

Заявление в ЗАГС было подано втайне от всех. Их должны были расписать в сентябре. Неожиданно Костю зачислили на вечерний журфака, о котором он даже мечтать не мог с его оценками и сумасшедшим конкурсом. Кроме журфака добрый папочка организовал еще и две путевки в Варну в летний студенческий лагерь. Вторая путевка предназначалась не для Веры, а для дочки папиной любовницы. Костю попросили «присмотреть» в лагере за юной красавицей, актрисой, а теперь студенткой университета. Так появилась Лера. Она действительно в детстве снялась в небольшой второстепенной роли. На съемочную площадку попала с маминой подачи. Директору киногруппы Нине Игнатьевне Войской х отелось сэкономить. Чего раздувать смету за счет несовершеннолетней актрисы, которой полагается воспитатель? Она предложила попробовать на роль собственную дочь. Оказалось, что Лера вполне органична, и режиссер остался доволен. Больше сниматься в кино Леру не приглашали, но, окончив школу, она вдруг решила поступать во ВГИК. Там на первом же экзамене провалилась – никакие связи не помогли. Пришлось согласиться «перекантоваться» годик в университете на филфаке, где был надежный блат у маминого любовника, а потом опять поступать на актерский все равно куда, либо во ВГИК, либо в театральное. Лера была принята на филфак, а потом умотала с Костиком, сыном того самого любовника, на Золотые Пески.

Из Болгарии Костя вернулся загорелым, веселым, счастливым. Нащелкал уйму фотографий с морскими пейзажами. На некоторых фото рядом с ним позировала белокурая красотка в сомбреро. На Верин вопрос: «Кто такая?» – отмахнулся, сказал, что «подшефная» – дочь одной папиной знакомой. Вере захотелось уточнить, в чем заключалось Костино шефство над ней, на что получила в ответ: «Только не надо этого. Не вздумай ревновать. Тебе вредно». Он все время прикладывался ухом к ее животу и балдел от мысли, что там живет кто-то, похожий на него, а главное, им сделанный. О предстоящей свадьбе помалкивал, но и жениться не отказывался. Начались занятия в университете, и оказалось, что они обе – Лера и Вера – будут учиться в одной группе.

То, что Лера и Костя переспали, Вере донесли сразу. Рассказывая сокурсницам о классно проведенном лете, о клевом парне Косте Мухине с журфака, с которым провела «горячий» месяц на Золотых Песках, Лера обмолвилась, что родители теперь хотят их поженить, что Костя не против, но вот она сама не уверена, стоит ли. Ее мечта стать актрисой, а семейная жизнь – тоска, да еще, не дай бог, дети…

Марго тогда взбесилась, не веря ни одному ее слову, и заставила Веру объясниться с Костей, который повел себя странно: вину не признавал, но и не отказывался, шутил, прикалывался. Его забавляла вся эта «Санта Барбара». Если предстоящее бракосочетание Кости и Веры так и оставалось для всех тайной, то беременность скрыть не удалось – Марго сразу заподозрила неладное, заметив, как выворачивает наизнанку подругу от запаха жареной рыбы в студенческом буфете, испугавшись при этом так, как если бы узнала, что у подруги не беременность, а чума. Услышав, что Костя этому рад, не поверила ни одному слову, но Вера была абсолютно спокойна, что обнадеживало, но только до того момента, пока не закрутилась вся эта «мыльная опера» с Лерочкой Войской. Чтобы спасти подругу, Марго готова была пойти на крайние меры: обнародовать правду, проучить Лерку, написать письмо родителям Костика, да много чего еще, только Вера не позволила. Она решила, что свадьбы не будет, а главное, не будет ребенка. Ничего никому не сказав, за день до бракосочетания сделала аборт. Почему? А просто Костику назло. Это «назло» едва не стоило ей жизни.

Даже сейчас, когда уже все отболело и нет в живых Леры, ее мамы, Костиного отца, эти воспоминания вызывают тошноту и стыд. Невероятный, чудовищный стыд.

Вера села на кровати, подобрав под себя ноги и набросив одеяло. Колокольчики на браслете уныло звякнули. Она поежилась, ее знобило. Кот недовольно спрыгнул на пол, так и не примостившись на ночь возле беспокойной хозяйки. За окном завывал ветер, похожий на тот, что слышала в больничной палате гинекологического отделения двадцать с лишним лет назад. Ей пришлось пролежать там почти неделю. Во время аборта произошла перфорация стенки матки, началось внутреннее кровотечение. Удалось вовремя подключить хирургов. Жизнь спасли, но вынашивание детей стало невозможным. Вера больше всего на свете боялась огорчить маму, а получилось, что стала причиной ее болезни. От слез, переживаний, от непонимания, почему всегда такая правильная и послушная дочка такое натворила, она слегла с сердечным приступом, а Костя так и не понял, зачем Вере все это понадобилось. В тот день он был в ЗАГСе и даже кольца купил… Когда узнал, что на самом деле произошло, обозвал Веру убийцей. Ушел, хлопнув дверью. Не пожалел, не утешил, просто выбежал из больничной палаты. С той минуты она взвалила на себя всю вину за несостоявшуюся семейную жизнь, неродившегося ребенка, загубленную любовь, вот и тащит этот груз уже столько лет. А что Лера? Она ведь не врала про Болгарию, просто о связи Кости и Веры была, что называется, ни сном ни духом. Потом, конечно, пошли слухи, и ее вечно круглые, как у куклы, глаза еще сильнее округлялись при виде Веры.

Окончив первый курс филологического, Лера поступила во ВГИК и вышла замуж за Костю. Правда, актрисой она так и не стала. Кто-то рассказывал, что она чудовищно растолстела после родов, кто-то утверждал, что причина была в болезнях ребенка, из-за которых пришлось бросить институт, но больше никогда Вера ее не видела ни в жизни, ни на экране, да и не хотелось. А вот Костю иногда удавалось высмотреть в толпе студентов, а потом на фотографиях в газете, куда его устроили работать корреспондентом, и все ждала…

К утру навалился сон – пустой, тяжелый, без сновидений и отдыха. Вера выскочила из него одуревшая, как после пьянки. Под ухом жужжал новый мобильный, на котором еще с вечера был отключен звук. Марго уже подъезжала, успев позвонить в больницу, где ей сказали, что никакой Мухиной у них нет. Она возмущалась, ведь вчера сообщили врачу имя и фамилию, да еще и сунули денег санитарке. Может, новая смена и они не в курсе…

Действительно, никакой Мухиной в больнице не оказалось. На кровати, где она ночевала, не было одеяла, не было и казенного больничного халата, в который ее, как утверждала санитарка, обрядили после купания.

– Сбежала, паршивка, – сокрушалась она. – Как проскочила мимо охранника, ума не приложу. Спала тихонько, сама видела, а под утро сбежала. Вот рюкзачок с ее барахлом. Вам отдать или сразу на помойку? Воняет страшно.

Вера стояла в ступоре, не говоря ни слова, а Марго, махнув рукой, распорядилась:

– Выбрасывайте, конечно.

Но вдруг Вера ожила и ухватила мешок:

– Нет, отдайте мне, надо все пересмотреть, вдруг найдем зацепку, где ее искать. Не могла же она далеко уйти в халате. Мороз на дворе. Как же это?

– Так одеялом прикрылась, – ворчала санитарка, – Стибрила, между прочим, больничное имущество. А кто платить будет?

Вера без разговоров сунула ей деньги и подхватила вонючий мешок. Марго приказала бросить его в багажник, пояснив, что игры в Шерлока Холмса, пожалуйста, без нее. К этому дерьму она не прикоснется.

Дома, вытряхнув из рюкзака содержимое, Вера пересмотрела каждую тряпочку. Их было немного: несколько засаленных маек, спортивные рейтузы, дырявый свитер. Никаких наводящих предметов вроде ключей, записок, тем более телефона… В одном из отделений нашла сплющенный леденец, одноразовую бритву с прилипшими волосками, огрызок косметического карандаша и странный диск на цепочке, напоминающий брелок. Может, когда-то к нему и был пристегнут ключ от дома, которого эта девушка лишилась. Брелок был липкий, грязный, в пол ее ладони. На одной, слегка вогнутой стороне виднелся рисунок, напоминающий цветок с красным камешком по центру, а с другой стороны – круг с иероглифами и двумя сдвигающимися рычажками, которые залипли намертво. Вера намочила салфетку и попыталась оттереть изображение. В том, что этот диск тоже привезен из Таиланда, она уже не сомневалась – он очень напоминал по форме и рисунку фарфоровые блюдца, которыми был отделан храм Ват Арун. Процедуру оттирания и обмывания пришлось повторить несколько раз, и в одну из попыток красный камешек внутри цветка ожил, утопившись под нажимом пальца. Это была кнопка, которая запускает механизм внутри диска, но если бы только механизм! Красная кнопка неожиданно запустила жизнь Веры по абсолютно другой траектории.

Едва усмирив дрожь в руках, Вера схватилась за телефон. На язвительный вопрос Марго, как обстоит дело с дедуктивным анализом кучи дерьма, Вера завыла. Ничего не говоря, она поднесла к трубке телефона тот самый «брелок». Эта штука оказалась диктофоном с записью Лериного голоса. Марго затихла, а через минуту уже орала, чтобы Вера не смела ничего без нее трогать, а то вдруг сотрет все к чертовой матери, знает она ее технический идиотизм! Еще Марго успела прокричать, что уже садится в машину и скоро будет…

Вера с испугу нажала красную кнопку.

Первым делом Марго внимательно изучила устройство брелока. Ей удалось открыть заднюю панель. Надежда, что найдется флэшка, которую можно установить в компьютер, не оправдалась, зато был найден регулятор громкости. Странно, но отсутствовала опция перемотки, это означало, что придется слушать все подряд. Удивительным было то, что батарея не умерла, из чего можно было сделать вывод: записи не больше полугода и штуковину редко включали. Возможно, записано прямо перед Лериной смертью.