Сезам

Просвиров поковырялся в папке с моим романом, что-то прочитал. Похоже, ему не очень понравился почерк.

– Молодец, – сказал он. – Пиши дальше. Но писательство дело непростое. Пишущая машинка нужна.

– Машинку мне дадут в техникуме, – заявил отец. – Как раз недавно одну списали.

– Печатает? – спросил Просвиров.

– Пару букв не пробивает, но завхоз обещал, что исправит. Он у нас мужик с руками.

Меня качество пишущих машинок пока не волновало. О чем писать – вот в чем вопрос.

– А вы что пишете? – спросил я Просвирова.

– Повесть закончил, – Федор Васильевич оглянулся по сторонам. – Сказать, о чем?

– Конечно, – разрешил я.

– Про экскаваторщика!

Я чуть не сел мимо стула, стоявшего рядом. Экскаваторщик в роли главного героя произведения не мог мне присниться даже в страшном сне.

– Ты слушай, слушай! – вскочил с места Федор Васильевич. – Это же не простой экскаваторщик. У нас здесь до войны евреи жили, весь центр поселка занимали. Потом немцы пришли, гебитскомиссариат, гетто… Часть евреев из гетто сбежали, остальных расстреляли немцы, и после войны их дома стали сносить.

– Когда это было? – спросил отец.

– Сразу после войны, еще до того, как ты приехал. Экскаваторщик сломал стену дома, видит, горшок вывернулся. Он вылез из кабины, взял в руки, а там полный горшок золота!

– Брешешь! – стукнул ладонью по столу отец.

– Вот те крест!

Федор Васильевич перекрестился. Между прочим, в отличие от отца, из партии его не выгоняли.

– Вообще-то, у евреев всегда было золото, – сказал отец. – Даже у Калмановича, сам видел.

– Калманович уехал в Свердловск, а тут целый горшок в стене замурован.

Рассказывая, Федор Васильевич большими шагами мерил комнату, в которой нас принимал. Это был кабинет с двумя книжными шкафами, письменным столом, кушеткой, креслом и стульями. Я с любопытством смотрел по сторонам. Когда-то и самому придется вить писательское гнездо. Но для этого нужна как минимум собственная комната. А у нас в Новогрудке две комнаты на четверых в доме для преподавателей техникума.

– Представляешь, схватил он горшок с золотом, – перебил ход моих мыслей Федор Васильевич, – и побежал, не останавливаясь, в Брест!

– Это сколько ж километров? – спросил отец. – Нужно было сесть в поезд и уехать, хоть в Брест, хоть в Лунинец. А там ищи ветра в поле.

– Костя, он же головой тронулся! Целый горшок золота!

Просвиров перешел на крик. Видимо, горшок с золотом повредил что-то и в его голове. Я заложил пальцем правое ухо, оно у меня слышало лучше, чем левое.

«Зачем кричать о каком-то горшке? – подумал я. – Анты из Византии золото возами вывозили. Наверное, и рабынь брали. Или у них не было рабства? У ромеев точно было…»

– Представляешь, до самого Бреста бегом бежал! – снова, подобно варвару, ворвался в стройную фалангу моих мыслей голос Просвирова. – Ни разу не остановился!

– А откуда вы знаете, что он не остановился ни разу? – спросил я.

Просвиров и отец с изумлением уставились на меня. Похоже, они забыли о моем присутствии.

– Так ведь горшок золота в руках, – сказал Просвиров. – С этим не останавливаются.

– А я бы на поезде поехал, – сказал отец. – Из Лунинца прямо во Владивосток. А лучше в Сочи.

Он щелкнул языком. Кажется, Сочи понравились ему больше Владивостока. Мне тоже.

– Костя, какой поезд?! – всплеснул руками Просвиров. – Я в повести так и написал: бежал, не останавливаясь, до самого Бреста!

– Интересно, что он с этим золотом сделал? – посмотрел на меня отец. – Это же еврейское золото. А оно нашего брата счастливым не делает.

Похоже, повесть Федора Васильевича отца абсолютно не занимала. Он всегда был равнодушен к литературе, из поэтов знал одного Есенина. Под градусом мог прочитать наизусть «Черного человека».

– Большая повесть? – уточнил я у Федора Васильевича.

– Девяносто страниц на машинке! – гордо сказал тот. – Полгода одним пальцем клепал.

– Надо было машинистке отдать, – вмешался в наш разговор о литературе отец.

– Это же повесть! – посмотрел на него, как на маленького, Просвиров. – Тут самому надо.

Я с ним был полностью согласен. Писательский труд священен.

– Жену стоило научить печатать, – сказал отец. – Или одну из дочек. Сколько их у тебя?

– Четверо.

«Ничего себе, – подумал я. – Четыре дочки плюс жена. Как ему удается писать в таком окружении?»

– А я на работе, – признался Федор Васильевич. – Там гораздо спокойнее.

Он вдруг внимательно на меня посмотрел. Мне стало неуютно.

– Валя тоже восемь классов окончила, – сказал Просвиров. – Надо вас познакомить.

– Конечно, – согласился отец. – Зачем искать топор под лавкой?

«Какой еще топор? – подумал я. – Отец туп, но этот еще тупее».

– Валя! – громко позвал Федор Васильевич.

– Ушла, – донеслось из-за двери.

«Слава Богу!» – я чуть не перекрестился.