Собой представляет изящный узор!
Растущая лакомо-юная грудка
к себе привлекает на сласть и позор.
И манит так ниточно, флёрно, чудесно
невинностью, лёгкостью и чистотой,
что так золоты, но при том легковесны.
Ах, девочка с ясно-живой красотой!
Нетронута прежде никем и немного.
Хочу её к страсти начать приучать
и быть ей учителем, другом и Богом
и первым, кто снимет святую печать.
И слог небывалый в строке пробуждает,
усладу внося, как доливка в мой ром,
из крови кровищу творит, возбуждая,
мешая её и с заботой, добром…
Ах, как же мой сок и мечты беспокоит!
Вперёд не пускает лишь страх несвобод.
Собою сейчас её не удостою.
Надеюсь, что встречу её через год…
Постовой
Жара утомляет солдата тут, в Конго,
что сонно мечтает с утра на посту
о мокрой пи*дёнке фигурной девчонки,
о пиве и танцах, аж невмоготу.
Терпение тает. Но служба есть служба.
Раздумья о сценах вечерней гульбы,
где будут звенеть чаевые и кружки
весёлой и пьяной, солдатской толпы.
Всё это позднее. Сейчас же – мученье.
Клубок недовольства фитильно искрит.
Глазам ничего не даёт отвлеченья.
И без отлученья от места стоит.
Над потом, усталостью кружатся мухи.
Он грёзами пьяно налит и влеком.
От голода ноют все жилки и брюхо.
Спасенье заката ещё далеко.
Съедают рутина и сил утерянье.
Погоны пусты и безоблачна высь.
Томится от скуки, безделья сознанье.
Вдали колыханье какое-то, бриз…
Он бдит от врагов и повстанцев границу,
взирая на стены, конструктор мостов,
и ждёт караульную смену, как птицу!
Вдруг пуля летит из засады кустов…
Ноф-носик
Всем-всем насыщена, щедра, миролюбива,
и пахнет, будто мёд и ясеновский луг,
синь-сероокая и так светлоречива!
Над нею нет царей, нет равных, нет и слуг.
Она легка, почти святейший ангел,