Почтальон для Евы

3.«Икары». Ими могут быть люди любого возраста, статуса, характера и опыта. Их главная отличительная черта в поездках – возможность испытывать неописуемый восторг от подъемов к Солнцу и обратно к Земле. Их делает счастливыми сам авиаполёт и они улыбаются уже только потому, что оказались в небе. Узнать их можно по количеству фотографий и видео, которые они создают во время всего перелета, как жизнерадостные дети. Икары относятся к металлической птице, как к восхитительному кратковременному жилью, способному телепортировать их во времени и на расстояния. Команда «Пристегните ремни» от капитана корабля им требуется, чтобы хотя бы как-то сдержать и на время усмирить свои порывы почти юношеского удовольствия от путешествия по небу к неизведанным городам и эмоциям.

Ева относила себя к третьей категории. Она обожала летать, особенно на дальние дистанции. Жаль, что этот перелет не принес ей должной палитры удовольствия и счастья, положенной Икарам. Благодаря дурному соседству, пришлось даже понервничать. Итак, полет окончен, пора приниматься за дела. Она с аккуратной заботой сложила атрибутику полета в сумку, с легкой досадой от осознания того, что следующее путешествие состоится нескоро. Автоматически погладила рукой прохладную кожу кресла и одной из последних стала покидать приземлившийся самолет, оглядываясь назад на осиротевшие ряды: «Спасибо за полет, любимый Air France!».

Ева нашла в настройках телефона иконку с крошечным самолетом и свернула «авиарежим». На тёмном экране замигали падающие одна за другой смс-ки от старшей сестры: «Где же ты? Ответь, пожалуйста!».

Запястье Евы перерезала дорожная сумка, а вот сознание Евы резанула другая вещь. Это пресловутое семейное опекунство. Мысли о том, что такая странная тревога со стороны старшей сестры, как минимум, непонятна, проскочили быстрей, чем она напечатала ответную смс:

«Венера, привет! Я только что приземлилась на исторической Родине)) Со мной все ок. Буду решать вопросы наследства. Наши общие с тобой, кстати, вопросы одна… Ты ж по какой-то, неясной мне причине – не полетела со мной». Она хотела было добавить вдогонку эмодзи со злобной мордашкой, чтобы подразнить сестру, но заметила, что сообщение «подвисло» и никак не хотело уходить заботливому адресату.

– «Ну что ж, отвечу позже, надеюсь, мой France Telecom быстро подружится с местным мобильным оператором», – с этой мыслью, Ева шагнула в обжигающий воздух Баку. Раскаленный трап обдал её замершие в полете ступни самыми жаркими, по-восточному страстными поцелуями. Ева с жадностью вдохнула в себя запах родных краев. Голова немного кружилась то ли от нахлынувшего предвкушения, то ли акклиматизации. Но тем не менее, что-то недружелюбное, чужое и незнакомое витало в этой душной парилке под официальным названием «Международный аэропорт Гейдара Алиева». Неуловимый, тонкий запах опасности, который одновременно чувствуют и способны распознать только ночные хищники, и их жертвы.

– «Господи, ну разве так должны реагировать легкие на атмосферу Родины? Отчего так неуютно-то?», – озадачили Еву ее же ощущения, – «похоже, инцидент с этим пьяным дебоширом, обижавшим чадо, вконец испортил мне настроение. Ну, и смазал, соответственно, тем самым долгожданную встречу с местом, где я сама когда-то была ребенком».

Телефон упорно продолжал долбить экран вибрирующими сообщениями от Венеры: «Ну, не молчи, пожалуйста, ответь!», «Ты меня слышишь?».

Ева с раздражением швырнула телефон в сумку и нервно зашагала в сторону аэропорта. Оживленные пёстрые толпы прибывших туристов единой рекой просачивались сквозь двери, приглашая в свои нестройные ряды и Еву. Девушка, больше всего на свете ненавидящая толкающуюся толпу с ее случайными прикосновениями, обращениями и улыбками, обреченно слилась с шумной человеческой массой.

Вырвавшись, наконец, из душных очередей у паспортного контроля, Ева поспешила ликвидироваться из людского потока и словно обезумевшая косатка «выбросилась» на первый попавшийся пустынный островок в зале прилёта. Она безуспешно задрала руку повыше, чтоб поймать этот чертов сигнал LTE. Её ответные сообщения так и висели не отправленными. Связи нет. Как нет и заранее заказанного такси. Азербайджанка с российским гражданством и французской биографией выругалась сразу на трех языках, выкрикнув своему невидимому собеседнику: «Я не могу сейчас говорить! Венера, в чем проблема, ты же знаешь, где и с какой целью я!? Ну, наберись терпения, пожалуйста».

Как вдруг в этот момент, гневные слова будто застыли в её горле… Ева внезапно почувствовала сильнейшее головокружение, шумная реальность аэропорта на мгновенье утратила свои громкость и хаотичность, тьма сжала ресницы. Ева инстинктивно схватилась на голову, будто пряча ее от удара и в эту секунду пронзительный ужасающий звук едва не разорвал ее перепонки. Звенящий, ледяной, всеохватывающий, будто тысячи электродов с высоченным напряжением одновременно ворвались в уши. Еще удар! Еще! И еще! И… наступила бездонная тишина, в которой Ева слышала лишь свой пульс. Боль ушла так же стремительно, как и родилась. Будто кто-то с невидимым размахом вонзил тонкое сверкающее острие в шею, так же, как когда-то в детстве Ева грезила расправой над соседским маньяком. И так же резко изъял орудие боли обратно. Без крови и последствий.

«Как тяжело дышать! Боже… Я… не могу вздохнуть!», – чеканило её уходящее сознание. Она поняла, что проваливается в пугающую кромешную темноту.

Чьи-то крепкие руки внезапно подхватили Еву, еле различавшую слова с родным кавказским акцентом:

«Мадам! Вам плохо? Что с Вами?».

Ева открыла глаза, обнаружив себя сидящей на корточках, впечатанную мокрой спиной в прохладную стену у информационного бюро. Вокруг эпицентра ее неожиданного болевого обморока деловито начали собираться зеваки. «Вызвать скорую надо», «А нет, пришла в себя вроде», «На иностранку похожа. А может это коронавирус?», – расслышала Ева обрывки любопытствующих пересудов в этом стихийном гомоне. После последнего предположения желающих посудачить заметно поубавилось.

Над ней склонился взволнованный парень, из местных. Эдакое черноглазое полноватое добро в застиранных джинсах и поло. В одной руке он держал выроненные Евой документы и брелок с автосигнализацией, а другой протягивал, запотевшую от несвойственного для этих мест переохлаждения, бутылку с водой. Ева с жадностью припала к своевременному живительному источнику влаги и почти залпом ее опустошила. Краткосрочный обморок не оставил о себе даже напоминаний. Ева разогнула колени и с благодарностью взглянула на своего неравнодушного спасителя:

– «Спасибо Вам за помощь… Клянусь, не знаю, что на меня нашло. Скажите, пожалуйста, а Вы – таксист?»

– «Именно! Рад служить! Мой автомобиль бизнес-класса к Вашим услугам! Вам точно стало легче? Если хотите можем прямо сейчас направиться в больницу. Что скажете?»

– «Со мной все хорошо. Вы знаете как проехать в деревню Лаза?»

Таксист, обрадованный перспективой провести два часа в пути с такой приятной дамой, замахал руками, указывая спутнице дорогу к месту, где была припаркована его старенькая «Волга». Направляясь к выходу, он бесцеремонно распихивал толпу из своих галдящих конкурентов, призывающих молодую девушку обратить на себя внимание и выбрать в качестве извозчика другую машину, а не эту, чудом выжившую в современных реалиях, советскую проржавевшую колымагу. Наконец, прорвавшись сквозь плотное кольцо взмахов, криков и толстых животов, Ева зашагала к нужному автомобилю и раздраженно швырнула дорожный Vuitton на заднее кресло, пропахшее выпечкой, арбузами, гашишем и тархуном. «Домой, в историю!», – шепнуло ее сердце. Ева с радостью плюхнулась на сиденье и поспешила захлопнуть за собой дверь. Больше всего она сейчас нуждалась в целительной тишине. Водитель, довольный собой и тем, что всё-таки одолел своих коллег-стервятников и сохранил за собой право везти эту необыкновенную пассажирку, радостно зазвенел ключами, заводя двигатель. Он обернулся и ликуя произнес:

– «А меня Рустемом зовут!»

Таких девушек таксист видел только в глянце. Она напомнила ему моделей из журнала, когда он однажды отнял Cosmopolitan 92-го года у своей сестренки, чтобы полюбоваться на заморских красоток. На лощенных страницах девушки позировали в тонких сверкающих боди и настолько замысловатых сережках, что у парня на секунду даже перехватило дыхание от незнакомых доселе и впервые переживаемых плотских эмоций. Созерцать обнаженную женскую натуру в мусульманском государстве было негде. И лишь проковыренный зрачок в стене городской бани, у которой мальчишки дрались за право оказаться в этом эротическом «зрительном зале», изредка являл ему чувственные картины. Роскошные дивы на журнальных страницах разительно отличались от тех, кто раньше будоражил его подростковое воображение, ведь те были дородными пышными тетками со здоровенными повисшими бидонами, с размытыми и большими, как чайные блюдца, ореолами сосков. Они раскатисто хохотали, сотрясая жирные плечи и бока, и плескали друг в друга воду черпаками из медных тазов, вызывая тем самым еще больший женский гвалт смеха и прибауток. На наблюдение за их водными игрищами мальчишкам отводилось каких-то жалких секунд десять. А потом в бок начинали толкать и нетерпеливо отпихивать малолетние неопытные напарники, большие ценители красоты женского тела, требующие своей очереди. Или еще того хуже – за ухо, сыпля ругательства и угрозы всё рассказать о греховных проделках родителям, мог схватить сторож и как следует надавать тумаков.

Рустем украдкой поглядывал через плечо на свою пассажирку, едва успевая смотреть за серпатинной дорогой. От Евы пахло едва уловимой тревогой, такой сладкой, иноземной и чарующей, как пробники духов на тех же, однажды украденных у сестренки, страницах.

За окном монотонно проносился приевшийся до оскомины азербайджанскому извозчику пейзаж. Но в отличие от него, избалованного местными красотами, парижская попутчица освободилась от пут беспокойных мыслей, и теперь отчего-то почти постоянно улыбалась окну. Ее руки перестали теребить телефон, лицо обрело смиренное выражение, делая ее юной, как по волшебству. Но ямочки на ее щеках, будто ставили точку на робких надеждах таксиста. Он откинул водительское зеркало, бегло перевел взгляд с красавицы на себя и раздосадовано его захлопнул. «Заурядный деревенский парняга-водитель никогда не понравится такой как она», – вынесло приговор отражение. И было абсолютно право, ведь чтобы познакомиться с Евой, увлечь ее и заставить обратить на себя внимание – нужно было быть если не сверхчеловеком, то хотя бы находиться на самых высоких ступенях сознания и богатства души. Она не была высокомерной, но и желанием всматриваться в душевный достаток чужих душ особо никогда и не горела. Быть может поэтому в ее жизни было не так много мужчин, которым она позволила утратить статус «поклонников» и перейти в категорию «друг».

Ева, не подозревая, что именно сейчас она тревожит очередное мужское сердце одним своим присутствием, жадно поедала изголодавшимися по краскам глазами ярчайшие картины, воскресшие перед ней как из детства. Воздух вокруг вдруг стал таким липким, как сахарные нити карамели в большом казане, в котором тетя готовила бакинские десерты. Вернуться туда, где когда-то деревья были большими – пожалуй, самый большой и опрометчивый риск в жизни любого взрослого человека. Но при этом и самый сладостный опыт.

Ресницы Евы словно вновь стали детскими, и принялись бегать по сторонам со скоростью, до которой разогнался услужливый таксист. Он намеренно гнал по бакинским автобанам, как и положено мужской браваде, желающей продемонстрировать лучшие маскулинные качества, свои и своего «железного коня». Но мысли Евы давно унеслись за пределы его старенького салона.

Ей казалось, что она снова вернулась в дни, когда молодой папа вёз их с сестрой на своем автомобиле по свободным дорогам Баку домой, в центр столицы, под их одобрительный девичий визг. Папа смеялся и просил: «Эй, дочки, держитесь крепче! Прокатимся хоть нормально, пока мама не видит!». Быть может поэтому, спустя много лет, слова «скорость» и «счастье» для Евы стали синонимами.

По дороге из столицы в деревню, как вдоль подиума, расселись «зрители»: в первых рядах – надменные синие стекла столичных офисных высоток дубайских масштабов, чопорные банковские вывески, богатые торговые центры, похожие на цыганских баронов, галдящие кофейни с ледяным чаем и красными лицами посетителей; и тут же рядом с ними – пожелтевшие сосны, похожие на всклокоченных редакторов с обесцвеченными прическами, и каштаны с душистыми остроконечными соцветиями, как у нимфеток. За ними, чуть поодаль – почти тосканские лимонные поля и плаксивые тутовые деревья.

А на галерке, как и много веков назад, без возможности поменять места на более престижные, так и скучают пузатые старые скалы в белоснежных шляпах. Они время от времени трясут своей заиндевелой сединой, образуя сходы снега, чем очень расстраивают местных жителей.

Природа распределила публику, согласно регламенту современных модных показов на столичных fashion weeks:

в максимальной близости к подиуму сидят капризные, вздорные, пестрые леди, а позади – те, кто за них платит.

Ева снова улыбнулась себе под нос, не обращая никакого внимания на пылающий подсматривающий взор таксиста, всё глубже погружаясь в детские воспоминания.

В памяти вдруг всплыли мамины шторы в их бакинском доме, где девочки проводили свои каникулы. Массивные полотна были невероятной тяжести из-за высоченных потолков дома, построенного в послевоенное время пленными немцами.

Снаружи над металлической крышей полыхала жаркая звезда, разогревая ее до белого каления, подобно сковородке, а в доме маленькой Евы всегда было прохладно и полутемно. Она ложилась на пол с яблоком, очищенным от кожуры, чтобы с самой низкой точки в доме иметь возможность любоваться домашним масштабом и мечтать.

Вытянув тонкие ноги в огромный светлый прямоугольник, оставленный окном на полу, она представляла, как когда-нибудь будет включать такой же яркий прожектор в своей собственной операционной, когда станет врачом. Детские фантазии и мечты были настолько воздушными, что с легкостью уносили ее в послеобеденный сон.

«Эй, Ева, выходи играть!», – громом раздавался многоголосый детский призыв соседской шпаны, знаменующий незамедлительный сбор во дворе. В стену с шумом начинал бить замызганный полосатый мяч, созывающий словно гонг местную детвору, и Ева стремительно неслась вниз по крутой винтовой лестнице навстречу вечерним игрищам. Те ступени были настолько круты, витиеваты и опасны, что Еву не раз посещала вполне взрослая мысль, когда она хваталась ручонкой за перила, и на скорости выписывала кульбиты в полутемном спуске: «Ну когда ж эту итальянскую лестницу исправят?».

Глава 3. Змеиная пасть

Рустем резко дернул за отполированный годами набалдашник переключения скорости, с застывшим в нём навеки янтарным лакированным пауком, и неуклюже задал стандартный вопрос для всех путешественников: «Вы надолго к нам?».

Нетактичный интерес шофёра к чужим планам, выхватил Еву из ванильных воспоминаний. Она перевела растерянный взгляд на экран мобильного телефона. Почти за полтора часа пути треклятый роуминг никак не хотел отправлять смс старшей сестре.

– «А? Что? Сорри, я задумалась. Думаю, на пару-тройку дней всего. Умерла моя родственница. Нужно закрыть вопросы с наследством и обратно домой – в Париж».

– «Все, кто попадают к нам, не так уж скоро и возвращаются. Здесь слишком красиво и умиротворенно, и время, как будто замедляется», – ухмыльнулся Рустем, обрадованный внезапной дружелюбностью клиентки. Красивые женщины редко были благосклонны к нему. Зеленоглазая высокая статная спутница вдохновила его снова открыть зеркало и взглянуть на свою золотозубую улыбку по-новому, на этот раз с малознакомым ощущением – собственного величия. «Летом в наших краях особенно круто, хоть поток туристов не иссякает круглый год. Многие сюда приезжают после тяжелых болезней, чтобы восстановиться. Наш климат, вино и фрукты быстро поставят на ноги кого угодно. Пенсионеров очень много… А вот пассажирок, похожих на Вас, не так часто тут встретишь», – самодовольно продолжал таксист, пытаясь подхватить неожиданно возникшую тоненькую нить диалога.

Ева вежливо кивнула в ответ и демонстративно углубилась в написание путевых заметок. Красные ногти застучали по экрану. Прекрасный способ и запечатлеть свои эмоции, застолбив их в буквы, и заодно ретироваться из разговора с малознакомым навязчивым типом.

200-хсотый километр от Баку запах жареным в буквальном смысле. Сквозь негерметичные окна в салон, одежду и ноздри Евы стал проникать настойчивый гостеприимный аромат восточного шашлыка. Кислые ноты кизила и зеленых упругих яблок вперемешку с горным чабрецом и прожаренной курдючной бараниной, прыскающей своим пряным соком на шипящие угли, кого угодно заставят испытывать чувство нещадного голода.

Дорога в этот же момент лишилась своей аккуратной городской асфальтовой укладки и растрепалась камнями, шишками и щебенкой.

«Ну, вот и деревня…», – подумали оба.

Заметки в телефоне Евы (воскресенье 06 июня):

«Приезжая много лет назад сюда с родителями, хохоча и подпрыгивая в машине от местных ухабов и кочек, мы с сестрой прятались от мальчишек, торгующих жареными лесными орехами и каштанами, которые в буквальном смысле бросались к нам в открытые окна, предлагая свой нехитрый, но такой вкусный товар.

Яблони будто сходили с ума, как и положено молодым сластолюбивым женщинам – пару недель благоуханно цвели, а после месяцами стояли беременные плодами. А осенью, поспешно скинув сочный груз с веток, снова принимались за старое.

Встреченная по дороге деревенская живность округляла наши детские глаза до почти европейских размеров.

Буйволы, похожие на рогатые танки, спускающиеся с горных пастбищ, каждый к своему хозяйскому двору, протяжно завывали у двери на закате: «Пууууусти!». Им внимали через забор меланхоличные коровы с вечно грустными карими глазами и пятнистым выменем, к которому так и норовили прильнуть вечно голодные облезлые кошки. В ответ голосили бараны, похожие на предгрозовые облака и ждущие своей смерти в Курбан-Байрам. И повсюду сновали пожилые худощавые всадники-пастухи с белыми собаками, управляющие этим деревенским ансамблем.