Взгляд на миллион

– Это не странно, это – важно! Таким образом, он, скорее всего, проверяет тебя. Хочет понять, можно ли тебе доверять. Ну, представь, если к нему поедут все желающие! Я не думаю, что он раздаёт свои визитки направо и налево. Тебе просто повезло, ты родился под счастливой звездой, так что не разочаруй его.

– Что же мне делать, Джонни? На поездку наверняка потребуется немалая сумма. Ты просил меня написать картину. Может быть, поможешь мне её продать?

Джонни взял в руки пейзаж Мартина и так же равнодушно, как это сделал только что Генри Говард, произнёс:

– Ты сам всё понимаешь. Это красиво, конечно: мост, закат, лодки. А это кто на мосту – ты? Это ты себя нарисовал? – Джонни морщился всё сильнее. – Я могу это взять, чтобы просто повесить в галерее для красоты, но не для продажи. Пойми, у меня богатые клиенты, которые готовы платить крупные суммы за нечто сверхъестественное, за экстаз, понимаешь? Твоя картина молчит. Она показывает, а не выражает. А мне нужно что-то, что будет жечь изнутри. Посмотри на себя, Мартин. Ты красивый парень! Ты можешь нравиться даже мужчинам, я уж не говорю о прекрасных дамах, – при этих словах Джонни усмехнулся. – Конечно, это здорово помогает тебе в работе, но нужны другие картины.

– Ты что, тоже хочешь, чтобы я рисовал исключительно портреты? – спросил Мартин.

– Да, но по-другому – так, как это делает Генри Говард, а этому надо учиться.

Хочешь быть оригинальным и много зарабатывать? Рисуй женщин, рисуй мужчин, но так, чтобы при взгляде на картину бросало в дрожь. В картине должна быть страсть! Живи, люби, рисуй, будь чьим-нибудь любовником. Тем более, что художник и любовник – это, по сути, одно и то же. Что тебе терять? Сейчас ты просто хороший ремесленник, каких сотни и тысячи в нашем городе, и, как все они, ты – без имени и денег, а с Генри возможно всё! Так что, выброси из головы всю эту глупую, дешёвую и никому не нужную романтику… «мосты, лодки и закаты»…

Джонни всё ещё продолжал, что-то говорить, но в этот момент Мартин вдруг подумал о том, что не запомнил, куда положил визитку Генри Говарда. В карманах было пусто, в руке оставался бокал с недопитым шампанским…

«Странно, она всё время была у меня в руках. Когда же я успел её потерять?»

Он вернул бокал стоявшему рядом официанту и, пытаясь прервать Джонни, чтобы предложить осмотреть хранилище, слегка похлопал его по плечу. В этот момент визитка выпала у него из рукава, словно это был какой-то фокус. Мартин мучительно вспоминал, когда он положил её в рукав. Этого никак не могло произойти. Он точно помнил всё, что происходило в последние несколько минут.

Он поднял визитку, непонимающе оглянулся вокруг и почему-то снова направился к запасному выходу.

– Мартин, твой плащ, – крикнул Джонни, догоняя его. – Слушай, я не знаю, что с тобой происходит, но выглядишь ты не очень. Иди домой, выспись. И постарайся найти возможность в самое ближайшее время съездить к Генри. Я абсолютно уверен в том, что у тебя всё получится, а картину можешь оставить, вдруг кто-нибудь купит, хотя…

Он вручил плащ Мартину, и они расстались.

Глава 4

Юноша поднимался по лестнице не торопясь, как бы проверяя каждую ступеньку на прочность. Выйдя из галереи, он уже через несколько минут оказался на мосту, в плену непрекращающегося, противного моросящего дождя и резкого, влажного ветра.

«Какая светлая сегодня ночь, – подумал Мартин, оглядываясь по сторонам. – И почему так тихо и спокойно, как будто ничего не происходит? Пейзаж я продать не смог, и денег нет. Что же мне дальше делать? Остаётся только одно…» Он лихорадочно вспоминал детали этого вечера. Всё было как всегда и совсем по-другому. Скрипка продолжала звучать в его голове, в сознании медленно всплывал образ Генри Говарда… Как будто только сейчас он повернулся, чтобы посмотреть Мартину в глаза. В этот момент юноша очнулся от того что, вглядываясь в тёмную гладь воды под мостом, он потерял осторожность и его рука чуть не соскользнула с парапета. Наклоняясь всё ниже, Мартин пытался разглядеть своё отражение.

Наверное идущему мимо прохожему показалось, что молодой человек хочет прыгнуть с моста – так сильно он перегнулся через ограждение. Незнакомец встал рядом с Мартином, повторил его движения, и, убедившись, что у того нет никакого желания прыгать, одобрительно покачал головой, улыбнулся, отошёл на несколько шагов в сторону, затем остановился и закурил. Он всё ещё пристально смотрел на юношу, будто взглядом пытался предостеречь от неожиданного и необдуманного поступка.

Дождь, словно гениальный художник, рисовал крупными каплями по водной глади, создавая одну картину за другой. Серый саван облаков то и дело закрывал неподвижные и такие яркие звёзды. Картины на воде становились то глубокими и прозрачными, отражая высокое, синее небо, то серыми и неподвижными, и едва заметное колебание воды было чем-то вроде замедленного дыхания какого-то огромного, невидимого существа.

В следующую минуту Мартин решительно подошёл к незнакомцу и попросил закурить, забыв, что во внутреннем кармане плаща лежит нетронутая пачка сигарет. Они долго курили под козырьком какого-то дома и так и не сказали друг другу ни слова. Мартин вспомнил, как когда-то он так же долго мог находиться рядом с отцом, и, «молча пообщавшись», они шли каждый по своим делам. На улице становилось холодно, юноша кивком попрощался с незнакомцем и, подняв повыше воротник своего плаща и закутавшись в него, как в плащ-палатку, направился к Марго.

Мартин знал, что она ждала его раньше. Роджер, её муж, должен был сегодня уехать на несколько дней, и они могли провести этот вечер вместе. Дойдя до порога её дома, он достал из кармана плаща записку, которую сегодня утром кинул ему под дверь какой-то мальчишка. Мартин хотел было как следует отчитать его за шалость, но тот опрометью бросился вниз по лестнице, всхлипывая на бегу, будто плакал или был простужен.

Он развернул записку и прочитал короткое письмо:

«Любимый мой Мартин, Роджера не будет два дня, я ужасно соскучилась и хочу тебя видеть, мне нужно сказать тебе что-то очень важное. Твоя Марго».

Мартин ускорил шаг, мысленно представляя себе этот непростой разговор, но времени на раздумья не было. Он поднялся и постучал в дверь.

– Марго, открой, пожалуйста, это я, – Мартин, наверное, почти крикнул, потому что вскоре после этих слов за дверью послышался звук открывающегося замка, и уже знакомый женственный мягкий голос тихо произнёс:

– Почему ты пришёл только сейчас? Я ждала тебя раньше, мне нужно было кое-что тебе рассказать. Это важно для нас обоих.

– Мне тоже есть что тебе рассказать. Я уезжаю, слышишь?

Через приоткрытую дверь пробивался тёплый, приглушённый свет и был виден краешек цветного шёлкового халата Марго.

– Наверное, это лучшее, что ты можешь сейчас сделать, – сказала она разочаровано и хотела закрыть дверь, но Мартин её остановил:

– Ну пожалуйста, прости меня! Я хочу тебя попросить. Можешь дать мне свою машину всего на один день и немного денег в долг? Мне нужно съездить к матери на виноградник. Это очень срочно. А хочешь, поедем вместе? Проведём это время только вдвоём.

– Мартин, ты сумасшедший? Роджер возвращается через два дня. Я не могу сейчас с тобой поехать.

– Понимаю, ты злишься, что я не пришёл раньше и не могу остаться с тобой, но у меня сейчас столько событий. Ты даже не представляешь, что было на сегодняшнем аукционе. Я так благодарен тебе! Ты столько для меня сделала! Возможно, я скоро уеду в Англию учиться живописи, и если всё сложится удачно, то смогу прилично зарабатывать, и тогда ты сможешь уйти от своего мужа ко мне.

Марго вышла ему навстречу и протянула ключи от машины.

– Прощай, Мартин. Жаль, что сегодня мы расстаёмся с тобой вот так.

– Я, правда, быстро. Завтра я приеду, и мы сможем с тобой увидеться. Ты мне веришь?

– Это уже неважно, – ответила она в задумчивости. – Постарайся вернуть машину, как можно скорее. Ключи можешь положить в мой почтовый ящик.

Марго хотела ещё что-то сказать Мартину на прощанье, но вместо этого только взглянула ему в глаза, провела рукой по его волосам и грустно улыбнулась.

Он поцеловал её, не заметив, как она что-то положила в карман его плаща.

Это была их последняя встреча, когда они могли обнять и поцеловать друг друга. Марго была удивительной женщиной – всё понимающей и всепрощающей.

«И где только женщины берут силы, чтобы всё понять и простить?» – думал Мартин.

Проехав несколько кварталов, он почувствовал, что засыпает.

«Если я не посплю хотя бы три-четыре часа, то до виноградника точно не доеду, и меня, уснувшего в машине своей любовницы, найдут где-нибудь в предместье Парижа или в кювете у дороги», – решил Мартин, и уже спустя пятнадцать минут он стоял на пороге своей комнаты, пытаясь открыть изрядно покосившуюся старую дверь. Прожив около двух лет не в самом центральном районе Парижа, Мартин нисколько не сомневался в том, что это было самое убогое жильё, которое только можно было снять в его жалком положении.

Хозяин комнаты, по всей вероятности, должен был приплачивать Мартину за то, что тот за счёт своего роста и широких плеч в самую опасную минуту мог спасти эту развалюху от полного разрушения. Подтолкнув как следует дверь, Мартин не без труда попал внутрь. Было уже два часа ночи. Ему очень хотелось есть, но в этом утлом жилище никто не ждал его и не готовил еду. Он тщетно попытался запереть изнутри дверь, но вскоре бросил это безнадёжное занятие, выпил стакан воды и, не раздеваясь, лёг на кровать.

Из-за того, что по просьбе Джонни ему в срочном порядке пришлось заканчивать свой пейзаж для аукциона, Мартин две ночи практически не спал, и сейчас, едва коснувшись подушки, словно стал проваливаться в какую-то пустоту, цепляясь за края невидимого обрыва. Ему всё не удавалось схватиться как следует, чтобы попытаться выбраться из этой тёмной и бездонной ямы. Он бесконечно цеплялся и срывался снова, пока его руки совсем не ослабли, и он смог, наконец, почувствовать спокойствие и безмятежность свободного падения.

Глава 5

Мартин проснулся от ощущения, что кто-то пристально на него смотрит. Кэтрин стояла рядом и глядела на Мартина добрыми, чистыми глазами, потом улыбнулась и, протянув руку, раскрыла маленькую ладонь.

– Будешь печенье? – спросила она. Это была дочка соседки Стефани.

Они с матерью снимали комнату напротив. Стефа, как называли её все соседи, работала в прачечной в нескольких кварталах отсюда. Кэтрин на вид было лет пять или шесть, но для своего возраста она казалась очень взрослым и смышлёным ребёнком.

Зная, что Мартин живёт один и никогда не готовит сам, Стефани время от времени приглашала его к ним на обед, каждый раз удивляя безграничной щедростью души и демонстрируя неподдельную, трогательную радость от возможности общения и проявления простого человеческого гостеприимства.

У Стефани в комнате висели два портрета – её и дочери, – которые Мартин написал и подарил в знак благодарности за доброту и внимание к его скромной персоне.

– Давай, Кэтрин, твоё печенье, – сказал Мартин, – вряд ли мне удастся перекусить где-нибудь в ближайшее время.