Леший

Леший
Али Алиев

Мир никогда не был правильным. Не был и справедливым. Справедливость и достоинство нужны для слабых, а сильным нет до них дела. Но что случится, если в мир придет игра? Уровни и умения, развитие параметров. Посмотрим, что из этого получится. Содержит нецензурную брань.

I

– Ну, что, Леший, отчаливаешь? – Пестрый смотрит с явной завистью.

Еще бы, ему не один год тут торчать. Это меня освободили по УДО, а ему сидеть и сидеть. В принципе, понятно, у меня и статья проще, да и вел я себя на зоне тихо. Второй срок уже отмотал. Мне повезло, я сидел в обычной тюрьме, никакого строгого режима, занимался вырезанием из дерева и ни к кому не цеплялся. Ребята попались понятливые, и через пару бесед с паханом меня никто не трогал.

Много раз я перематывал те события в своей голове, изначально брала злость. В те годы я еще был глуп, хотя, наверное, как и сейчас. Гипертрофированное чувство справедливости. Я не мог сдерживаться, когда видел, что кого-то унижают, кого-то оскорбляют и так далее. В студенческие и школьные годы это было правильно, тебя уважали за это. Девушки считали это крутостью, заводились друзья и враги. Все было так, как и должно быть. Я пользовался популярностью и некоторым авторитетом, но для того, чтобы быть правильным, надо быть еще и сильным. Никто не будет тебя уважать, если ты валяешься на земле в собственных соплях. Занимаясь физически, я рос над собой. Никаких вредных привычек. Алкоголь пил, но редко и только водку, и всегда старался быть таким, каким меня воспитывал мой папа.

Отец был человеком служивым. Причем служил он в Советском союзе, а после распада не смог найти себе места. Я был поздним ребенком, когда я родился, ему уже было сорок два года. Мама была на четыре года моложе, но родов не пережила, поэтому растил меня отец в одиночку. Поскольку работу он так и не нашел, а идти в бандиты ему не хотелось, батя ушел в лес. Он всегда говорил: «Дружи с лесом. Он и накормит, и напоит, и согреет». В школу я поступил в пять лет. Папа договорился, он хотел, чтобы я быстрее получил образование и успел многого добиться. Всю школьную жизнь мы жили в лесу, каждое утро я час шел до села на уроки.

Отец, как и я, был единственным ребенком, да и друзей у него не было, поэтому жили мы отдельно от всех. Однако я легко заводил друзей. Так миновали школьные годы, потом я уехал в Ставрополь, чтобы получить диплом и высшее образование. Которое я так и не получил. Я отлично сдал экзамены и поступил в медицинскую академию – самый престижный вуз Ставрополя. Именно там я начал понимать, что честность и прямота далеко не всегда приводят к хорошему результату.

Папа умер, когда я учился на третьем курсе. Весной, когда я долго не мог до него дозвониться, попросил одноклассника зайти к нему, тот в свою очередь сообщил, что батя скончался. Он умер во сне. В этот момент будто холодный ветер пронзил мне спину. Не знаю, как объяснить. Отец был для меня единственным родным человеком, происшествия тех дней заставили меня оступиться. Похоронив родителя, я начал пить. В то время кроме учебы я подрабатывал ночным сторожем на стройке и имел кое-какие деньги. Я начал пить, курить, гулять и нарываться на драки. Не важно, сколько их было, не важно, кто прав. Я не мог остановиться. Порой я бил, порой был бит, порой меня вязали менты. Всякое бывало, я уже не успевал выкручиваться. В академии был преподаватель Армен Ваганович. Он любил унижать и оскорблять студентов. Однажды я не выдержал и вступился за одногруппницу. С того дня мы лаялись, как кот с собакой. Он не хотел мне ставить зачеты, занижал оценки, пытался привести все к моему отчислению, но я учился и не давал повода. А после смерти отца оступился. Мои прогулы составили тридцать процентов учебного времени, и это был необходимый минимум для отчисления. Преподаватель все устроил так, что у меня даже не было времени реабилитироваться, и перед зимней сессией четвертого курса меня отчислили.

Я не знал, что делать, и начал работать. Сперва хотел пойти на завод или в цех, но меня отовсюду увольняли, потому что я не мог терпеть, когда на меня кричат. Раз за разом все заканчивалось одинаково. За пару месяцев поиска нормальной работы я проклял всех работодателей. Каждый раз, идя на собеседование, чувствовал себя нищим, что просит подачки. А смотря на высокомерные рожи, что говорили «мы вам перезвоним…», хотелось просто в них плюнуть. Ноги начали подкашиваться. Обратился в военкомат. Так как забрать в армию меня не могли, как единственного члена семьи, я договорился со старым приятелем отца и все же пошел служить. Тогда уже был год, а не два. Кинуло меня в морфлот, чему я был безумно рад. Служил в Севастополе, но ходили мы в разные места. Побывал в Португалии и Сирии, там как раз начинались конфликты. Но повоевать не получилось, да я и не хотел.

После армии решил все же вернуться в Ставрополь и устроиться уже с военником в какую-нибудь охранку. И я правда устроился. Маленький ЧОП с парой-тройкой магазинов, офисов и кафе. Жизнь начала налаживаться. До того черного дня.

День был обычный, сдав дневную смену напарнику, я шел домой. Было всего восемь вечера, но в Декабре это уже ночь. Доехав до остановки, я вышел и направился к дому. Жил я на окраине, так как в центре квартиры на порядок дороже, а деньги я только начал зарабатывать. Проходя мимо пролеска, я услышал шум борьбы и чье-то дыхание. Сперва решил, что там кто-то дерется, и не обратил внимания, но услышав женский писк, развернулся и тут же ринулся в кусты. За ними на поляне парень держал девушку, приставив нож к ее горлу и совершая изнасилование. Девушка плакала, огромные глаза, наполненные болью, смотрели в небо и кричали. Кричали глаза, но не горло. Она боялась.

Дальше время замедлилось. Я был в ярости, но опасался, что он случайно зарежет девушку. В тот момент, когда насильник, поняв, что жертва не сопротивляется, закрыл от удовольствия глаза, я выбежал. Благодаря урокам отца передвигался я тихо и смог подойти близко перед броском. Как только он потерял бдительность, мой ботинок врезался в его руку с ножом. Лезвие по инерции могло воткнуться мне в ногу, однако выбора не было. Удар получился на славу. Носком я попал точно в кисть насильника, и нож улетел в кусты. Все, тут моя сдержанность кончилась. Больше ничто не мешало мне наказать это животное. Я не сдерживался.

Позже, когда приедет полиция, я узнаю, что девушка сбежала. Что мой адвокат так и не сможет ее найти, и что суд решит, будто никакой девушки не было. Тогда меня впервые посадили. Поскольку дело было непонятным, да и первый раз я что-то серьезное совершил, посадили меня на два года. Первый срок прошел не так гладко. Я качал права, заступался за слабых и часто был бит. Поэтому получить УДО не получилось.

Через полгода мой одногруппник рассказал мне, что на одной из вечеринок он встретился с девушкой, которая оказалась подругой той, что я спасал. Он нашел ее и просил дать показания, но она отказалась. Я поблагодарил его и попросил адрес. После окончания срока я первым делом пошел к ней. Мне было важно взглянуть ей в глаза. Я всегда верил, что в человеке есть что-то светлое. У нее должна быть совесть. Когда в глазах ее я увидел страх, подумал, что она боится за себя, и попытался успокоить ее. Но потом вышел ее муж. Тот самый насильник. Я слышал о таких ситуациях, «Стокгольмский синдром». Но прямо сейчас я был не готов и впал в ярость. Я снова избил его, но в этот раз мне дали уже пять лет. Отсидел я три. И вот теперь мне пора выходить в мир. Мир, в котором меня никто не ждет. Где я никому не нужен.

– Посторонись. Чего встал, как вкопанный?! – маленькая горбатая старушка с тачкой за спиной прошла мимо меня.

Как я отвык от этого мира. Мой автобус в село Отрадное должен был выехать через пять минут. Вот уже и толстая дама идет проверять билеты. В итоге я решил вернуться в дом моего отца. Навыки выживания и охоты никуда не делись, а значит, я смогу прожить в лесу. За все это время я понял, что не могу находиться среди людей. Не мое это. Мой отец, офицер советской армии, намертво вбил в меня кодекс настоящего мужчины, а жизнь показывает, что этот кодекс уже больше никому не нужен. Как дальше жить? Не знаю. Я просто решил уйти подальше от всех.

***

По приезду в село Маяк возле Отрадной, я сперва направился к старым друзьям. Как оказалось, в село вернулись лишь двое. Точнее, вернулся только Коля Пискунов, он, как и я, был отчислен из университета и переехал к родителям. Миша же Горностаев всегда был оболтусом. Из деревни не уезжал, он и в школе учился на двойки. Сейчас на тракторе пахал поля, на то и жил. Мы собрались, выпили. В свои двадцать пять оба моих старых приятеля были семейные. У Мишки уже дочь в первый класс пошла, а Коля только полгода назад женился.

– То есть, ты хочешь стать охотником, – не унимался Коля. – Но оружием тебе пользоваться нельзя…

– Ну, да, кто же мне разрешение даст?

– И как ты собираешься охотиться? С ножом за зайцами гоняться будешь?

– Ну, нет, Коль, на зайцев ловушки ставить можно, а следы меня батя еще в детстве искать учил.

– А если волк или медведь? Что, фонариком в лицо светить будешь?

– Да погодь ты истерить. Смотри сюда, – я достал из мешка коробок и, быстренько вынув детали, начал собирать свое новое оружие.

Лица моих приятелей вытягивались по мере сборки.

– Серьезно?! Ты собираешься стрелять в медведя из вот этого?! – Миша повертел в руках мой арбалет и недоуменно уставился на меня.

Колян даже сказать ничего не мог, так и смотрел на меня ошарашено.

– А что такого? Хороший раскладной арбалет. Я, конечно, не проверял, но его хозяин уверял, что стальной лист прошить может.

– Да ты шутишь! Как же ты его перезаряжать-то будешь? Брось, брось, Олежка, эти мысли глупые. В селе оставайся. Бабу тебе подберем, вон, Марковны внучка приехала, Леська Паренко. Помнишь ее? На два года младше нашего училась. Ладная стала, как ты любишь. Высокая, длинноногая.

– Это ты так любишь.

– Да брось. Оставайся в селе. Я тебе и работку сыщу.

– А ты, кстати, чем занимаешься, Коль?

– Да чем?! Что-то покупаю, что-то продаю. Смотрю, где что дешевле, а где дороже. Так и живу.

– Барыжишь, значит. Слушай, а если я тебе буду тушки там приносить, да шкуры с клыками, сможешь их толкать?

– А чего бы и нет? Найду, куда.

– Вот и ладушки.

На том мы тогда и порешили.

Я все же ушел к охотничьему домику. Огнестрел весь конфисковала полиция, поэтому все мое оружие было арбалет да пара ножей. Еще топор таскал с собой. Мало ли. Если действительно зверь какой нападет. Топор хоть дистанцию даст.

Так и потянулись мои дни. Хатку восстановил, отец ее сам строил из дерева. Так что, сделав легкий ремонт, я начал обживаться. Навыки слегка поугасли, но восстановить их труда не составило. Уже на следующий день после моего заселения две заячьи шкурки лежали засоленные, чтобы не пропали. Через недельку я подобрал в Маяке бродяжку. Маленькую, до колена где-то, но мне ее хватало. Зверей она отпугивала, да и говорил я хотя бы с ней. Дни потекли рекой. То, что сменилась неделя, я понимал, когда Коля ко мне заглядывал. Привезет круп разных, муки, овощей да фруктов. Деньги за прошлый товар оставит и новый заберет. Также он периодически покупал мне то, что я просил. Денег я не жалел. Зачем они мне? Новенький генератор, оборудование. Компьютер поставил и даже интернет через модем ловил. Правда, ловил слабо очень. Но фильм там скачать за день можно было.

***

Тихо. Как там папа учил? Сидим против ветра, листья не колышем. Арбалет на взводе. Стрелял я не сказать, что замечательно, однако подобрался близко. Не должен меня олень почувствовать. Он поднял голову и начал огладываться. Интуиция, что ли, у него есть? На выдохе на спусковой крючок, и с хлопком болт отправляется в полет. Попал! Но не убил. С болтом в плече животное прыгнуло от меня в сторону. Олень упал, поднялся и, хромая, кинулся прочь. Да, даже раненный олень быстрее меня во много раз. Но догонять его мне и не нужно. Скоро упадет сам. Стрела точно в кость попала. Так, не теряя его следа, я и шел за ним, пока не наткнулся на еще дышащего, но уже полумертвого.

– Прости, родной, не из прихоти тебя убиваю, – прошептал я, перерезая горло животному.

Какое-то неприятное чувство. Кто-то смотрит на меня. Обернувшись, встречаюсь глазами с медведем.

Он стоял и смотрел на меня. Я повернулся к нему лицом и достал топор. Перезаряжать арбалет времени не было. Боялся ли я? Нет, не боялся. Еще при первой отсидке меня приучили – страх хуже смерти. И пусть считается, что не боится только дурак, в лесу нельзя бояться, звери это чувствуют. Мы стояли, смотря друг на друга.

– Ур-р-раур, – прорычал царь леса и ударил лапой по осине.

– А ты сюда не лезь, – ответил я, рубанув топором по ближайшему дереву.

Он фыркнул, развернулся и ушел. Я закинул оленя на плечи и двинулся домой.

***

– Бдадах!