Грехи смертных

Не дождавшись ответа: – Авдей! – воскликнула Анна.

Брат как будто бы вернулся из небытия. Растерянно взглянув на окликнувшую, сочувствующую сестру, осмотрев явно недовольного Назара и поникших младших братьев, он вспоминает о своём кредо, о том убеждении, что укрепляет его веру. Намерение расставить все точки над «и» возвращается:

– Анна… сестричка моя. Назар… Давид, Матвей. Сами видите: дом, в котором мы выросли уже не тот; пекарня, что давала нам хлеб работает лишь для того, чтобы обеспечивать моё существование. А я… как и было завещано… стою на пороге Ренессанса, величественного самопознания и грандиозных открытий. Одиночество, созданное мною насильно, позволяет размышлять… в исполинских[13 - Исполинский – необычайно большой] масштабах!

Заносчивая уверенность, соразмеримая с высотою орлиного полёта, преисполняет веру Авдея. Набрав в себя воздуха побольше… настолько, что грудную клетку и плечи распирает вплоть до его высокомерного Эго, продолжил ощутимо враждебнее, сквозь зубы:

– Ваши бытейские проблемы… опека – это вульгарная сентиментальность… жалкие… детские моленья – уб-божество!

Безысходно, но при этом внимательно слушая, у собравшихся возникают смешанные чувства: замешательство, гнев, обида, ненависть, огорчение. Разумеется, Авдея не волнует подобное и он беспрепятственно низвергает свою философию дальше:

– День за днём и зачастую при свете Солнца я читаю и размышляю о вещах, которые вам сознавать не под силу: мироздание, космос, астрономические объекты, явления, сложнейшие организмы… сама Жизнь, в конце концов! Дарованными мне умом и возможностями я сумею стать великим, достопочтенным… моя слава превзойдёт любые ожидания… и тогда… и тогда… быть может… я призову вас… на службу.

На том разговор и закончился. Родным стало понятно, что переубедить старшего брата и ворошить прошлое – занятие, лишённое смысла. С досадой уходя, каждый из них постановил для себя: никогда и ни при каких обстоятельствах не возвращаться!

Когда, наконец, все ушли Авдей спокойно, как ни в чём не бывало закрыл дверь, сел за стол, достал отложенную истрёпанную книгу и положил на подставку. На общем тёмном фоне замысловатой обложки написано название типичным для этого шрифтом «Байланыш».

«Больше…больше!», – одержимо думается.

Прочитав пару страниц, Авдей поймал себя на странной, чуждой мысли: «не понимаю смысла прочитанного». При этом в груди мало по малу начало проявляться доселе невиданное чувство… будто что-то защемило… будто что-то закололо.

«Что это со мной?», – отдаваясь эхом послышался внутренний голос.

Приложив левую руку к области груди, ощутил бушующее пламя и соразмерные душевные терзания. Ритмичное дыхание сменяется тяжёлыми вздохами и Авдей заорал, надрывая глотку: – Да что это со мной происходит?!

Резким поднятием он опрокинул стол и всё содержимое, чем в сущности усугубил злобу, хотя слегка приглушил душевную.

Не найдя себе места в доме, внезапно ставшим маленьким, вновь завопил… завопил по-настоящему: пронзительно и продолжительно.

Заслышав издали душераздирающий вопль, собратьям не составило труда догадаться откуда он исходит, и иронично заключить:

– Увы и ах… братец… но ты самолично выбрал себе путь!

А Л Ч Н О С Т Ь ,

ОНА ЖЕ ЖАДНОСТЬ… СКУПОСТЬ… КОРЫСТОЛЮБИЕ…

Похоть

ОНА ЖЕ СЛАДОСТРАСТИЕ… БЛУД… РАСПУТСТВО…

Третьи сутки к ряду проходят в мучительных, мечтательных воображениях. Его гнетут тягостные мысли и надежды, до боли знакомые каждому влюблённому.

Казалось бы, что столь возвышенное дарование – любить, не может причинять боль, одначе, как показывает практика, кровоточит много раз сильнее. При том ранит не бренное тело, а бесконечные душу и разум. Душераздирающий скрежет, который невозможно сдержать ни ясным умом, ни громогласной силой, как и невозможно вылечить никаким из известных лекарств… как же это мучительно!

Он отчётливо вспоминает то место, в котором увидал свою возлюбленную – Ма-ле-на. Воображение без устали и в разных вариациях рисует возможные варианты несостоявшегося знакомства и сладостного флирта:

«…

Вот, она, как и прежде стоит в тенёчке под деревом, дружелюбно осматривает окружающих и проходящих мимо людей и зверушек. Её взгляд красив, нетороплив, благороден, а тонкие и аристократические черты лица в самой, что ни на есть подходящей мере его дополняют.

Неспешно и уверенно он выдвигается на встречу к заветной мечте, вместе с тем сопровождая движения свои едва заметной, но окрыляющей улыбкой… ну и, конечно, соблазняющим, подлинно мужским взглядом.

Разумеется, она замечает и с проявлением должного интереса наблюдает за ним… за тем, как он выдвинулся к ней … именно к ней.

По обыкновению, реакция самочек на подобное действо вызывает небольшое смущение, возможно даже возмущение и, что важно заметить в обоих случаях, проистекающее возмутительное «цокание», или того хуже – надменное, высмеивающее закатывание глаз.

Но не сегодня! Только не в его мечтаниях!

Даже разовое подглядывание на опалённого Солнцем кабеля выдаёт её хрупкую натуру и стойкость. И у Малены зарезвился некий интерес. Недаром-таки Ачи отличается своим вызывающим внешним видом…

Всё ближе подбираясь, она оценивает и примечает – весьма недурен сам собою… И лишь только стоило этой мысли осесть, как всем телом ощутила возбуждающую волну предвкушения – то самое… приятное щекотание в области живота… меж ног. В ней незаметно зарождаются смешанные чувства, смутные мыслишки, непристойные образы, которым Малена не рада по-своему благородию… но, чем ближе приближается развязка, тем слабее становится она… тем эротичнее и желаннее становится он…»

– Кушать!

Мать никогда не заморачивалась зазыванием каждого по-отдельности. Накрыв еду на стол, ни капли не гнушаясь, выкрикивала что-нибудь подобное, по-хозяйски рассаживалась и, как подобает единственному кормильцу в семье, неспешно кушала себе в удовольствие.

– Ооо! Да ты только посмотри на него. Ачи… ты самый лучший даже спросонья[14 - Спросонья – состояние неполного пробуждения от сна].

Естественное дело, Ачи ничего не ответил – негоже комментировать мужскую красивость, да и мысленно находился в другом месте, в иной компании. Безмолвно доев приготовленную еду, запил небольшим количеством воды, как обычно приласкал матушку и ушёл бороздить городские кварталы.

Вдоволь отоспавшись, молодой самец вобрал в себя неисчерпаемый прилив энергии и сил, и готов пойти хоть на край света – дабы вновь увидеть Малену… её миловидное личико, малиновые глазки, томный[15 - Томный – приятно-расслабленный, устало-нежный], ангельский взгляд.

Не придавай значения неспешной ходьбе, то могло показаться, что Ачи просто гуляет… гуляет и любуется, неописуемой пером, красотой расцветающей весны. В то время, как сведущим[16 - Сведущий – располагающий сведениями] хорошо известно, что ведомый сладостной надеждой Ачи, будто прокажённый ищет лекарства от трудноизлечимого недуга.

Весна – самое удивительное время года. Она наступает так быстро, что не успеваешь замечать перемены в естестве и природе… право слово, они меняются буквально на глазах. В данное время года высвобождается место для чего-то нового, неизведанного, быть может даже необычного, нередко посещают свежие, оригинальные идеи, появляются силы на то, что давно хотелось бы реализовать. Что ни говори, а весна воодушевляет и манит!

Вместе с тем, возрождение природы сказывается на желаниях и эмоциях. Наверное, это есть следствие ото долгой спячки и сексуального затишья. Немаловажным, при этом, следует полагать то примечание, что проявляются они, как духовно, так и телесно – выразительно и колоритно. И не важно: в обтяжку ты одет или по скромному, в новизну или вовсе раздет до неприличия; важно лишь простое, наследственно-обусловленное стремление – покрасоваться, а если повезёт, то целые дни и ночи пыхтеть над продолжением своего уникального рода. Желание это настолько яркое, что непременно требует отдачи. Быть может поэтому в весеннее время года так хочется любить и/или быть любимым?

Блуждая по близлежащим окрестностям жилого дома – того самого, подле которого Ачи схлопотал чарующую стрелу Амура – Купидона любви[17 - Амур —в древнегреческой мифологии: божество любви, безотлучный спутник и помощник Афродиты, олицетворение любовного влечения, обеспечивающего продолжение жизни на Земле.], неизменно думает о долгожданной встрече… о ней… о Малене.

Сознание безостановочно и без какой-либо капли стеснения сменяется то одной, то другой картинами сладострастия: то обжигающими… то пошлыми… то грубыми… то жгучими

Мысли вообще навязчивая штука… непонятная до ужаса: откуда берут своё начало – одному Богу известно. А вот в случае Ачи и вожделенной им Малены – одна другой грязнее… одна другой пошлее…

Тем временем, лишь только сердце ведёт себя достойно: ему простодушному мнится возвышенная любовь, романтические устремления. В поисках любви оно по-настоящему страдает и страждет!

Оглядывая минующие один за другим дома, дворы, районы, Ачи настойчиво продолжает и уходит всё дальше. «Кто ищет, тот найдёт», – основополагающая установка на уме.

В один момент, на мгновение оторвавшись от мира грёз, терзающих мечтаний и надежд, Ачи поймал себя на взволновавшем осознании: дошёл аж до Шанхая – бесценного района. И тут, его признала детвора: – Да это же Ачи! Эээй, народ, к нам Ачи пришёл! Айда, к братану!

Блаженное это чувство – быть признанным героем. Заслышав радостные возгласы, воспрянул духом и решил немного передохнуть, потолковав по душам с подрастающей молодёжью.

– Ачи! Говорят, вы лучший в любовных делах, – празднично восклицали детишки.

– Лучших не бывает, – твердил им в ответ, – Бывают настойчивые.

– Нуу… расскажи нам хоть один секрет своих успехов, – просили мальцы.