Одержимость ненавистного оборотня

Парень орет, срываясь на визг, извивается, колотит руками. Тарелл с хрустом перекусывает ключицу.

Тяжелый взгляд альфы вдавливает в землю. Ясно как день – требует от брата таких же действий.

Тет смотрит в милое личико девушки… Мало сказать, что напугана. От страха глаза почти вылезли из орбит, губы вздрагивают на застывшем лице–маске. Тет видел такое тысячи раз, но от этого не легче. Спокойно! Медлить нельзя! Кан перекусывает ремень безопасности, хватает девушку за ворот джинсовой рубашки и тащит наружу.

Тарелл уволок жертву в лес, на бывшую охотничью территорию канов. Хорошо…

Тет обращается в человека и дает девушке несколько звонких пощечин. Ступор добычи сменяется истерикой. Жертва брыкается – беспорядочно размахивает руками и ногами, напоминая сломанную мельницу. Комья земли летят во все стороны – ногти девушки прорезают длинные борозды, пятки оставляют овальные ямки. Дичь силится заорать, но рот зажат огромной пятерней.

– Не кричи, – шипит Тет. – Сейчас уберу руку, а ты беги что есть мочи. Поняла?

Жертва несмело кивает. На лбу проступила испарина. Тело реагирует на ужас. Бешеным биением сердца, поднимающейся и вмиг опадающей грудью и… адреналином. Гормон наполняет воздух, словно дым во время сильного пожара.

В носу свербит.

Этот ненавистный запах страха!

Реакция добычи понятна и оправдана. Дав секунду на подготовку, Тет отдергивает руку. Дичь вскакивает. Падает. Опять поднимается и бежит, спотыкаясь и снова падая. Прочь! К спасению, к жизни, к людям!

Тяжкий, обреченный вздох вырывается из глотки Тета.

Дураку ясно – девушка настучит в полицию сверхов. Но иначе никак… Невозможно.

Обостренный слух прекрасно улавливает творящееся в лесу. Обернувшись зверем, Тет медленно идет «посмотреть на себя со стороны».

Когда–то и он загонял двуногую дичь, наслаждаясь азартом охоты.

Вождь стоит среди вековых деревьев, опершись о грудь жертвы огромными лапами.

Он упивается страхом добычи. Влажный воздух пропитался запахом ненавистного адреналина.

Аромат окутывает, окружает, проникает в каждую пору, вгрызается в мозг. Надо выдохнуть! Еще! Еще! Еще! Нет, не помогает!

Срочно избавиться от омерзительного противного вкуса на языке и в носу!

Лицо добычи искажает гримаса. Из передавленного горла рвется стон, Тарелл жадно вгрызается в грудную клетку жертвы.

Кровь и куски мяса летят во все стороны. Отвернуться! Не смотреть!

Но воля покидает. Взгляд прикован к жестокому действу. Немыслимый азарт овладевает всем существом. Алчность! Убийца внутри требует свободы. Рвется наружу, нажимая на все первобытные инстинкты.

Сырая человечина! Теплая, настоящая, загнанная… Все животное, древнее, ужасающее поднимается из глубин души от одного ее запаха, вида.

Бороться… не сдаваться!

Решил для себя – только клоны! Хватит дикости, зверств и убийств! Хватит нарушать законы нового мира! Ведь можно жить иначе! Эволюционировать по примеру ненавистных верберов или презираемых Советом Вождей огненных.

И это единственно правильный путь развития канов!

Алые струи хлещут из распластанного тела юноши. Руки и ноги раскинуты, будто жертву распяли. Лицо неестественно перекошено, рот разинут в немом крике. Грудь разорвана в клочья, поломанные ребра выглядят тростинками, покореженными ураганом.

А в эту минуту вождь канов, рыча от удовольствия, острыми как ножи зубами раздирает еще теплое сердце жертвы. По клыкам лениво стекает рубиновая жидкость, удобряя землю.

Тарелл ест только сердца. В этом он весь. Вождь может заказать на мясоферме клонированное человеческое сердце любого вида, размера, возраста… Но ему нравится вырывать орган из груди еще дышащей жертвы, наблюдая, как жизнь покидает ее. Как стекленеют глаза, тугие мышцы становятся мягкими и податливыми…

Тарелл охотится не ради пропитания. Не из гурманства, подобно многим канам. И даже не для того, чтобы щелкнуть чертову полицию сверхов по носу! Не–ет! Ему нравится отнимать жизнь, поглощать чужое дыхание, чужие надежды, чужое будущее… Кровожадный зверь, от и до…

Тет сглатывает и пятится. Пятится. Пятится…

Ноздри раздуваются, втягивая соблазнительный, пьянящий, терпкий аромат свежеубитой добычи… Нутро заходится в вопле: рви, грызи, поглощай!

А кровь, как назло, приковывает взгляд: лениво вытекает из зияющей раны – сладкая и желанная. Нежное мясо, лоскутами свисающее из растерзанной груди: сочное, умопомрачительно вкусное… Голова кружится, словно голодал месяц, а то и больше. Желудок сжался в тугой узел и прилип к спине. Пасть наполнилась слюной, сглатывать Тет не успевает. Каждый мускул налился свинцом. Проклятые инстинкты, подогретые чувственными ощущениями, пируют на остатках самообладания. Нет! Только не это! Не вернуться назад, не сдаться на волю охотничьего инстинкта! Вампиры смогли, смогут и каны…

Тет снова пятится. Не выдержав, что есть сил, мчится прочь.

Вождь нагоняет через несколько минут. Улыбаясь, облизывает окровавленную морду…

Челюсти Тета сводит так, что крепкие клыки скрипят, щеки натягиваются до предела. Ночь охоты. Один из десятков ежемесячных выгулов зверя. Не первая и не последняя…

Тету – три десятка, Тарелл старше всего на десять лет. Каны и медведи живут до ста шестидесяти лет и дольше. И лишь в последнее десятилетие тела их берет возраст. Так что предстоят еще многие ночи…

Глава 3. На ошибках учатся

(Огни)

Думала не доживу до очередной утренней медитации!

Сплю обнаженной – хочется пусть ненадолго, но дать телу отдохнуть от повседневного бремени одежды. Покинув заботливое тепло пухового одеяла, поспешно надеваю трико с начесом и толстовку. Нишати вечно мерзнут. Создатели забыли, что они аджагары – полуящеры, а мы, люди – теплокровные, отсюда и все беды. Хотели как лучше, а получилось, как всегда.

Аура наша удивительна. Энергетическая оболочка высшей расы обновляет изнутри, сохраняя тело молодым, лечит недуги, дарит потрясающие способности. Но согреть не в силах. За счет чего? В ауре человека, словно в генах, записана правильная температура, в нашей – гораздо ниже.

Зима – самый страшный период для нишати, живущих в средней полосе. Стоит нагрянуть морозам, я кутаюсь как матрешка – три свитера, трое колготок, платок под меховой шапкой, две пары варежек. Но все равно замерзаю, добежав от подъезда до такси и от такси до работы.

Минус два, три, ну восемь градусов еще терпимо. Но дальше… Туши свет.

Мало того, приходится выходить с получасовым запасом времени. Надо же переодеться на службе – руководитель отдела рекламы обязан выглядеть презентабельно, а не беженцем из Сибири.

В одном повезло – в офисе топят как сумасшедшие, хоть тропические джунгли разводи. Остальные сотрудники недовольны, вечно жалуются, приносят веера, умываются холодной водой в уборной, с ног до головы обливаются антиперспирантом, а мне хорошо.

Когда–то идея переехать в теплые края прочно укоренилась в голове. Однако в теории все легко, на практике же, всплывает множество проблем.

Нужно искать новое жилье, работу, бросить родных и близких, какое–то время жить среди абсолютно чужих людей, начинать все сначала.

Для кого–то это нетрудно, сама таких знаю и даже не одного, для меня же – невыполнимая задача. Я, как говорят, очень тяжела на подъем.

Потеря мамы перевернула мир с ног на голову… Одна мысль покинуть город, где она нашла последнее пристанище, заставляла сердце жалобно сжиматься. Уехать теперь казалось смерти подобно. Будто я бросаю маму насовсем, как бы глупо и странно ни прозвучало.

Я привычно включилась в общую медитацию – похоже на коллективное сознание, такое слияние: аур, мыслей, эмоций. Воспользовавшись случаем, вызвала итальянца Марио на приватную беседу. Очень нужна одна вещь… Та, что есть лишь у него.