Тревожные сны

– Алиса, – Сергей Владимирович прикрыл глаза, чуть наклонил голову и потер переносицу, – возможно, я совершил большую ошибку. Но все же не могу понять: какой повод дал я твоему поступку?

Негромко и обманчиво мягко… Могло показаться, что все кончится несколькими фразами. Все обойдется… Если бы только знать, что эта чрезмерная мягкость – всего лишь способ успокоить себя, сохранить самообладание, у нее было бы гораздо больше причин для паники…

Женщина отняла ладони от лица и посмотрела на мужа прямо.

– Вы спрашиваете у меня повод? Что ж… Раз вы считаете, что у истинного чувства должны быть причины, извольте, – ее глаза загорелись неожиданным блеском, а слова, произносимые ею, зазвучали громче – Наш брак, если мне не изменяет память, длится уже пять долгих лет. Пять лет, как я ваша жена, а вы мой муж. Счастливый брак. Такой, о каком мечтают многие матери для своих подросших дочерей. Что такое личное счастье в сравнении с положением в обществе? Блажь… Мечты юных невест. Брак может сделать из молоденькой дурочки почтенную даму. Может научить улыбаться тем, от одного вида которых становится дурно, с интересом говорить о вещах, нагоняющих смертную тоску, и играть роль примерной супруги. Но он не может заставить отказаться от желаний и попыток найти то, о чем мечтала в прошлом маленькая девочка, а теперь уважаемая леди, – она в волнении потерла ладонями виски, отвернувшись от Сергея Владимировича, и добавила уже тише:

– А я устала, устала от этого…

– Устали? – в словах Осоргина звучала неприкрытая ирония. – Действительно, ваш труд, наверное, непомерно утомляет. Я не хочу вдаваться в подробности и вести спор. Но меня искренне удивляет убежденность некоторых людей в их особенности и непогрешимости. Хотя они, возможно, счастливейшие из всех живущих на земле, потому что им не приходится задумываться о том, что тревожит других и что они чувствуют. Когда я строил планы по организации своей службы, воспитанию нашего сына, а также поддержанию положения в обществе, то наивно полагал, что моя забота о благе семьи все-таки имеет хоть какое-то значение. И видимо, вся та деятельность, на которую потрачено было столько времени, не нашла понимания у людей, для поддержания достойной жизни которых велась. Но на усталость я не жалуюсь. Потому что служебные обязанности и дела семьи, вероятно, не намного утомительнее, чем роль примерной супруги.

Алиса развернулась лицом к мужу. Щеки ее пылали, а в глазах сохранялся все тот же нездоровый блеск.

– Как вы правы. И мне должно быть стыдно за мои слова. Ведь вы столько времени посвящаете заботе о нас, что даже не появляетесь дома. Иногда мне на ум приходит сравнение с той жизнью, когда я еще была Алисой Подольской. Знаете, разница незначительна. За исключением того, что теперь я знаю цену браку. Но все же удивительно, что вы наконец решили поинтересоваться мнением своей жены. Кажется, такое участие раньше вам было несвойственно. Думать лишь о своем положении – вот то единственное, что волнует вас! Ничего более. Не нужно называть это заботой.

Он не услышит оправданий и извинений. Она сказала то, что хотела.

Сделать больнее. Уколоть. Она всего лишь дала ответ на вопрос. Не обращая внимания и на то, как изменилось выражение лица мужчины. Холодок… Каждое слово – лишь очередной ржавый гвоздь, забиваемый в крышку ее гроба. И когда он окажется в любезно вырытой ею яме – вопрос нескольких слов. Он сказал объясниться. Но объяснений было не нужно.

– Сударыня, – несмотря на гневную речь супруги, Осоргин остался на удивление спокойным, – да будет вам известно, что, к сожалению, человек вместе с жизнью не наделяется безграничными средствами для своего безбедного существования. Ему дается лишь возможность для приобретения этих средств. Остальная же забота целиком ложится на наши плечи. Поэтому ваши заявления о том, что моя служба не должна иметь первостепенного значения, лишены оснований. Кажется, все это время повода жаловаться на материальное положение я вам не давал.

– А вы спросили, нужно ли мне это? – она приблизилась к нему на шаг.

– Могу предположить, что да, если даже ваш любовник адъютант, а не конюх.

Краска, прилившая к ее щекам. Она задохнулась от подобной наглости. Не удивилась даже тому, каким образом ему стала известна личность того, о ком шла речь в ее письме.

– Я всегда была виновата перед вами! Как легко каждый раз указывать на это… Кто дал вам право решать мою судьбу? – казалось, она готова была в любой момент сорваться на безрассудный, бессмысленный крик. Не пытаясь уже подбирать слова…

– К сожалению, существующая между нами связь создает необходимость в определенного рода образе действий, и указывать на то, что в вашем поведении является недостойным и недопустимым – моя неотъемлемая обязанность, – казалось, его терпение готово было иссякнуть в любую минуту. – А прав на вас у меня больше, чем у кого бы то ни было.

Ужас, овладевший ею в эту секунду от его холодных слов…

– Какой смысл состоит в вашей роли в таком случае, если все, что вы считаете нужным делать – это вести праздный образ жизни? Вы не можете предложить ничего другого, отличающегося от того, что могу предложить вам я. О природе своих чувств, «высоком» и «прекрасном» любят думать те, кто имеет возможность смотреть в потолок, рассуждая о своей роли в жизни. У меня такой возможности нет. И вас я бы не счел нужным упрекать ни в этой странной склонности, ни в бездействии, ни в совершенно с вашей стороны естественном обыкновении ни в чем не испытывать нужды, всего лишь сменив дом родителей на дом супруга. Многие считают это для себя приемлемым и крайне удобным.

– Я не понимаю… Не понимаю, зачем это… – устало и нетерпеливо.

Она очень плохо изображала дуру.

– Вы от меня зависите. Это вас не смущает? – Сергей Владимирович отбросил смятую бумагу в сторону. – Быть может, у вас не достает совести считать сложившееся положение недопустимым и оскорбительным, но в чем в таком случае состоит различие между вами и дамой полусвета? – смотря в ее широко раскрытые глаза. Повторяя ее же слова:

– «Разница незначительна»? Зачем же, если вам не хватает впечатлений, в таком случае обходиться одним любовником? Заведите еще кого-нибудь. Так ведь, наверное, даже интереснее…

Она вспыхнула. Осоргин не успел осознать, что произошло, когда рука жены оказалась в опасной близости от его лица, а он машинально перехватил ее запястье, сжав его несильно, но достаточно крепко для того, чтобы ладонь его супруги остановила свое движение. Такой реакции от него Алиса не ожидала и теперь смотрела в его глаза с удивлением. Она часто дышала, и ее грудь красиво вздымалась в достаточно откровенном декольте.

– Вы забываетесь, – угрожающе произнес Осоргин полушепотом.

– Не вам судить меня! – Алиса сделала попытку отстраниться, но он крепче сжал ее запястье. – Я буду поступать только так, как сама сочту для себя нужным. Вы можете превратить мою жизнь в ее жалкое подобие, но вы не заставите меня отказаться от любви. Это то, что не сможете отнять ни вы, ни кто-либо еще. Пустите меня! – она дернулась, но, поняв безрезультатность своих действий, неожиданно прекратила попытки освободить руку и, смотря Сергею Владимировичу прямо в глаза, сказала дрожащим от гнева голосом: – Хотя вы, наверное, понятия не имеете, о чем я говорю. Вам это чувство незнакомо…

Существуют различные способы прийти к взаимному согласию

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. И тут Алиса поняла, что последние слова, сказанные в запале, были лишними. Прежнее хладнокровие оставило Сергея Владимировича. Алиса переступила черту. Наверное, новость об измене жены и ее дальнейшие обвинения ожидаемо могут вызвать ответную реакцию в виде гнева, ярости или желания наказать человека, осмелившегося на подобное. Но именно последние слова нарушили хрупкое равновесие, державшееся между супругами. Ее несдержанность… Алиса почувствовала, как прежняя уверенность начала стремительно таять под взглядом мужа, не предвещавшим для нее ничего хорошего. Чувство окрыленности от собственной смелости уступило место нарастающему страху, и играющие в глазах Осоргина огоньки только усиливали его.

Она начала вырываться. Своей хрупкой ладонью уперлась в его грудь, пытаясь оттолкнуть. Неожиданно муж одной рукой обнял ее за талию, другой притягивая ближе к себе. Алиса задохнулась и приоткрыла рот, намереваясь выразить протест. Взгляд Сергея Владимировича скользнул снизу вверх до ее губ, словно бы вбирая ее всю. Когда он снова посмотрел ей в глаза, у Алисы перехватило дыхание. Жарко… Забывая на секунду о том, из-за чего все произошло… Прекращая попытки вырваться.

Сергей Владимирович, воспользовавшись моментом, толкнул ее так, что Алиса, сделав несколько шагов назад и встретив препятствие в виде резного бортика кровати, потеряла равновесие и упала на простыню. Он навис над ней, и женщина почувствовала, как сбивается ее собственное дыхание. Она все еще пребывала в каком-то странном состоянии, вызванном неожиданностью происходящего. Впервые, быть может, сказав столь много, безоглядно и резко, она испугалась. Алиса смотрела на все как будто бы со стороны и не могла ничего предпринять для своего освобождения. Даже когда ее нетерпеливо и твердо подтащили к середине кровати. Взгляд Осоргина будто гипнотизировал, подчиняя ее хрупкое сознание своей воле. И оставалось только лежать и чувствовать, как его руки расправляются с завязками на ее платье, нервно развязывая их, а те, что не поддавались, разрывая несколькими сильными движениями.

Но странное оцепенение спало, когда Сергей Владимирович, расправившись с шелковыми шнурками корсета, потянул его вниз за край выреза на ее груди. Алиса вскрикнула и, не помня себя, попыталась вывернуться из-под мужчины. Резким движением она перевернулась на живот и, прикладывая все возможные усилия, постаралась отползти в сторону, путаясь в ворохе нижних юбок, хватаясь за простыню и превращая аккуратное убранство постели в полнейшее безобразие. Но поняла всю бесполезность своих действий, когда рука мужа неожиданно с силой придавила ее к кровати. Женщина уткнулась лицом в почему-то пахнущую древесной стружкой ткань одеяла.

Она ахнула, когда он неожиданно перевернул ее на спину, ложась на нее сверху и пресекая все попытки Алисы к бегству. Одним быстрым движением Осоргин избавил ее от корсета, который, не выдержав подобного обращения, порвался в нескольких местах, и от которого откололась и упала на пол перламутровая брошь в виде флокса, скреплявшая ткань на груди. Алиса вздрогнула, почувствовав его влажные ладони, и попыталась хоть как-то воспротивиться невольно охватившему ее трепету.

Она закричала. От невозможности более переносить это напряжение, от унизительности ее теперешнего положения, от неправильности происходящего. Мужчина заглушил ее отчаяние, целуя исступленно, быстро… Ощущение его горячих губ на своих было невыносимо… Невыносимо, потому что это был не тот человек, которого выбрало ее сердце, и потому, что ей все же нравилось это ощущение. Невыносимо, потому что он имел права требовать того, что делал с ней теперь, и потому что он делал это, зная о ее отношении к нему. Невыносимо, потому что она бы не смогла остаться безучастной…. Невыносимо, потому что вместо родных глаз цвета июньского неба она видела свое отражение в других глазах цвета серых осенних облаков.

Бесполезно? Бессмысленно? Люди часто совершают бессмысленные поступки.

Ладонь Осоргина заскользила по ее обнаженному бедру. Алиса закусила губу, отчаянно ища глазами хоть что-нибудь, способное отвлечь от пытки, которой ее подвергали. Но взгляд не встречал ничего, кроме полога темно-оливкового оттенка, а вспыхнувший в голове лучезарный образ Бориса Тилинга не умалил постыдных мыслей, возникнувших в ответ на действия супруга. Не умалил реакции тела…

Сергей Владимирович обхватил рукой ее тонкую талию. Алиса извернулась, но его пальцы властно сжали ее подбородок, заставляя не отводить взгляд. Сколько эти глаза ему лгали… Она смотрела на него, дыша тяжело и часто, в то время как ее ладонь сжала запястье мужа, и Алиса с силой, неожиданной для хрупкой женщины, попыталась оттолкнуть его. Битва двух стихий, в которой никто не собирался уступать… Осоргин резко притянул жену за талию к себе и, придавив ее спиной к шелковым простыням, вошел в ее напряженное, разгоряченное долгой борьбой тело. Ее крик… Громкий, отчаянный, но вместе с тем до крайней степени развратный, стал словно бы предвестником к начавшемуся за окном хаосу. Лицо, освещенное вспыхнувшей на краткий миг молнией. Полуопущенные веки, закушенная губа и разметавшиеся по подушке каштановые локоны… Грудь, вздымающаяся в такт частому дыханию. Кровь, бегущая по венам, закипала и заставляла ее умирать от невыносимого жара. Алисе было невозможно, мучительно и желанно чувствовать его движения внутри себя. И в ее страданиях сейчас был виноват только один человек…

Слышать ее крики. Гнев. Желание…. За окном меньший ад, нежели внутри. Если бы ураган можно было впустить… Холодный ветер. Капли, которые нужно было чувствовать на теле. Слишком жарко…

Живые чувства, убивавшие своей откровенностью. Мрачные. Темные. Отвратительные.

Хотела прокричать, сказать, что никогда больше не позволит с собой подобного, сама не станет… Бессвязные, невнятные слова, срываемые с губ. Не имела значения ситуация в целом, когда между ними не осталось уже ничего. Только ярость. Только отчаяние. Нашедшие теперь свой выход.

Сорочка под корсетом, закрывавшая плечи. Шелк рвется нелегко. Но все же рвется. Особенно, если очень захотеть.

Податься навстречу. Чуть-чуть… Совсем немного… Немного – и этого будет достаточно. Она металась по подушке. Кусая губы. Пытаясь молчать. Пытаясь остановиться.

Хотела по привычке закинуть сверху ноги, прижать к себе… Расцарапать, заставить испытывать боль… Как проклинала она этот момент…

Еще один резкий толчок. Алиса не могла больше выносить эту пытку. Ее пальцы сжимали простыни, на которых Осоргин терзал ее не только физически, но и принуждая ее против воли желать этого. Щекочущее ощущение. И она знала, что за этим последует. Что-то, поднимающееся изнутри… Ее отражение, потерявшееся в тысяче зеркал. Как она потеряла себя. Как терялась теперь между острыми, неровными, подобно граням разбитого стекла, ощущениями и осознанием того, что ее волю просто-напросто ломали…

Губы мужчины переместились на ее грудь, даря жадные, быстрые прикосновения, оставляя следы на нежной коже. Шумный вздох. Она видит стальные глаза прямо перед собой. Снова его рука на ее подбородке, и он страстно впивается в губы женщины. Осознание того, что она отвечает, приоткрывая чувственный рот и позволяя ему беспрепятственно делать то, что он пожелает, опьяняло. Молния… Раскат грома. Сергей Владимирович резко отстраняется. Кажется, впервые за всю ночь в глазах Алисы мелькает озорной огонек, а на лице появляется ухмылка. Привкус крови и запах меди… Ее маленькая месть. Но тут же пришлось раскаяться в содеянном, потому что следующими движениями он перестал жалеть Алису вовсе.

В голове помутилось. Она уже не различала, что происходило в комнате, а что было порождением ее воспаленного сознания, не слышала и шума ливня, и отчаянно колотившихся о стену и крышу дождевых капель. Ее ногти впились в руки Сергея Владимировича, сдирая кожу даже через ткань рубашки, оставляя царапины, ссадины.

Пронизывающее, заставляющее забыть обо всем ощущение. У нее дрожали ноги. Это можно было почувствовать даже так… В этом запале было уже все равно, что могло бы волновать каждого из них. Осоргин сильно сжал ее тело в своих руках.

Безумие… Ей кажется, что еще чуть-чуть, и рассудок окончательно изменит ей. Толкнули в горячую воду… Без разрешения, без спроса. Волны, которые она бы не смогла, не захотела остановить. Выбитая из камня искра, распалившая, обернувшая тепло в жар… Обжигающий… Не зависящий ни от воли, ни от желаний.

Алиса снова прогибается под телом мужчины и словно во сне слышит свой крик. Сдавленный. Ненарочный… Прокатывающийся по горлу, неприятно садня после. Уже не чувствует, как ладонь Осоргина скользит по ее спине, поддерживая, будто оберегая от падения в разверзнувшуюся бездну. Алиса сдается на его милость. Сознание уступает свое место велениям тела. Она совершенно безвольно тонет в его объятии.

Глухой стон, и мужчина опустился на нее, уткнувшись лицом в ее густые волосы… Удовольствие с запахом озона от наэлектризованного воздуха. С привкусом горечи… Ветер стих, и дождь не нарушал более воцарившуюся тишину своим стуком. Мокрые дорожки на стекле напоминали о случившемся безумстве природной стихии. С каким-то отсутствующим выражением Алиса смотрела, как капли воды, сползая вниз, встречаясь, сливаются воедино, затем снова разделяясь и продолжая свой путь. Тепло ладони мужа, лежавшей на талии женщины, не приносило ожидаемого спокойствия. Ей овладела какая-то непонятная апатия.

Сергей Владимирович рассеянно сжал в своей руке ее хрупкие пальцы. Она лежала к нему спиной, и он мог чувствовать только, как неровно было ее дыхание. Осоргин провел рукой по красивым темным волосам Алисы и услышал тихое: «Сергей Владимирович… уйди, пожалуйста…». Она произнесла это едва слышно. А потом почти что одними губами повторила: «Пожалуйста…».

Она почувствовала неожиданный холод, когда он оставил ее. Услышала неровные шаги и скрип открываемой двери. Совсем одна…