Ночь темна перед рассветом

«Антонис, ты – настоящий эллин, а главное для нас, эллинов, – это свобода и демократия, мы принесли её в мир и должны стоять за неё до конца», – напутствовал маленькому Антоше дед Афанасий, до самой смерти до смешного кудрявый старик с живым не по годам, острым умом. Антон любил дедушку и обещал ему не изменять принципам великой Эллады.

В Москве их времени – гигантском разросшемся мегаполисе – вариантов для таких принципов оставалось немного. Антон, яро поддерживающий оппозиционные настроения, подал заявку в Общество борьбы за право, начав там сначала помощником юриста, потом став непосредственно юристом, а спустя пять лет достиг должности главного юриста организации, за это время разросшейся на всю страну, возглавляемой Калининым – человеком, чьё имя гремело на весь интернет как имя главного борца за справедливость, равенство и свободу слова.

В ОБП просто так не попадают, туда приходят только идейные молодые активные люди, готовые жертвовать всем – семьёй, временем, молодостью, здоровьем, свободой – ради правого дела за сущие копейки. Лишь став главным юристом, Антон смог позволить достойную жизнь без родительский помощи себе и своей молодой супруге. Поначалу он, мальчик, выросший на Арбате, был в тихом ужасе от нового района и квартиры, доставшейся ему от двоюродной прабабки Софы, у которой никогда не было детей, единственным наследником являлся он – любимый внук её родного брата – деда Афанасия.

Мальчиком, приезжая к ней в гости, Антон наблюдал, как, с каждой минутой удаляясь от родного и понятного ему района Старого Арбата, город растёт ввысь, сереет и нависает над человеком, втаптывая его в землю. Это подавляло его, а самым ужасным впечатлением, увенчивающим это детское понимание жизни, была коптящая небо ржавая труба старого бумажного завода, видневшаяся из бабкиного окна.

В революцию родители бабушки лишились своего загородного поместья и были переселены в коммуналки на окраине города, потом прадед Антона умудрился по связям Греческого московского общества получить неплохую должность профессора в МГУ, чудом избежал репрессий, выбил квартиру в сталинке на улице Строителей, удачно выдал дочь замуж и умер в один год со своей женой, прабабкой Антона. Никто из них так и не узнал, что брак родной дочери не принёс счастья. Оставшись одна в девяностые, она заложила квартиру в сомнительный банк, купила небольшую квартирку в строящемся доме на окраине города; несмотря на то, что была ещё достаточно молодой женщиной, переехала коротать остаток дней в одиночестве и отчуждении от остальной семьи. Всю жизнь существующая на средства с квартиры и содержание сначала деда, а потом отца Антониса, обещала именно внуку оставить свою квартиру после смерти, что, собственно, и сделала, и как бы Антонис ни плевался, как бы ни пытался остаться с женой в просторной родительской квартире, его родители, сразу после смерти бабушки Софы, сами намекнули ему, что пора уже создавать полноценную ячейку общества, но делать это явно лучше не под их крышей.

– Да тут не такая уж и дыра… – медленно произнёс Антон во время их первой прогулки по району.

Всё выглядело совсем не так, как на картинках из детства, застывших в его памяти.

– Я же говорила тебе! Этот район считается очень хорошим!

– Пф-ф, да что тут хорошего, перестань, всё равно кудыкина гора, до центра едем час!

– Антон, ну зато своё, отдельно.

– Слушай, ты только этого и хотела, лишь бы не быть с моей мамой.

– Антош, ну сколько мы это уже обсуждали!

– Обсуждали, обсуждали, сына давай мне роди сначала, потом будем разговаривать. Поймёшь тогда меня.

Антон жену выбирал себе обстоятельно и вдумчиво. Девушки со школы увивались за ним, он воспринимал это как должное, привык быть обожаемым везде и всеми, поэтому жена ему нужна была не та, к которой больше всего ляжет сердце, а именно «подходящая» под определённые требования. Избранница должна:

1) 

иметь семью обязательно полную, приличную, образованную, не бедную, исконно московскую («семья – это самое важное в жизни человека» – искренне считал он);

2) 

жить в пределах Садового кольца;

3) 

иметь образование высшее, работать, к чему-то стремиться;

4) 

быть здоровой (Антон с юности понимал, как это важно для рождения себе наследника);

5) 

не отличаться особенной красотой, но выглядеть миловидно; красавицы любят только себя, а ему нужно, чтобы любили его;

6) 

быть хозяйственной; быт – дело женское, мужчина никакого участия в нём принимать не должен, лишь помогать на своё усмотрение;

7) 

не иметь вредных привычек; нет ничего ужасней вида курящей или пьющей женщины;

8) 

совпадать с ним по взглядам на политику (это относится и к семье будущей жены).

Как человек, любящий всё систематизировать, он даже записал эти пункты и, знакомясь с очередной претенденткой, безжалостно вычёркивал её за несоответствие хотя бы одному из них.

Аня же была девушкой совершенно простой: интеллигентная, небогатая, но приличная семья, весь ресурс которой был положен на взращивание дочери. Мама и папа её были журналистами, работающими на крупное интернет-издательство. Либералы до мозга костей, походники, рокеры, они совершенно не соответствовали представлениям Антона о родителях будущей жены, но он пошёл на эту уступку, увидев их красивую старую квартиру с видом на Москву-реку и обсудив с ними в первый же вечер политическую повестку.

Аня росла бунтаркой, диким полевым цветком, это и привлекло Антона, но неизбежно зародило в нём желание и азарт сделать из неё садовую розу. Она закончила журфак, грезила карьерой политического обозревателя, не пропускала ни одного митинга, и её будущей муж, напрямую относившийся к тем, за кем она мечтала следовать, сразу стал для неё чем-то вроде кумира. Она полюбила Антона всецело и беззаветно, с полной готовностью слепо следовать его идеалам. Антона полюбили Анины родители, он казался им наилучшим вариантом, родители Антона приняли Аню, она была скромной и аккуратной, – в общем, все звёзды сошлись удачно для будущего брака молодых людей.

Однако, когда первая волна полнейшего очарования человеком прошла, она стала постоянно натыкаться на камни их несоответствия, а точнее, на его требование: «Соответствуй!» Не до конца понимая, чему и почему она должна соответствовать, но слыша это слово чаще всего, в ней то поднималась былая волна противостояния любым рамкам, то затишье святой веры, что он прав и она должна быть «за» мужем.

С Антоном она и правда изменилась: стала более женственно одеваться, тише смеяться, меньше говорить. Будучи светом от природы, она стала будто его тенью, с тайным стремлением отстоять своё право светить так же ярко, как и супруг, которое он всячески подавлял.

– У нас нет ребёнка, потому что ты его не хочешь!

– Да, я хочу сделать себе хоть какое-то имя, прежде чем исчезнуть в декрете!

– Да какое имя, таких «талантливых» журналистов, как ты, – полным-полно, а годы уходят, чем раньше ты родишь, тем лучше!

– Будто это от меня зависит, почему ты всё время будто винишь меня!

– Ну ты же не можешь забеременеть!

Аня хотела было возразить: «Это ты не можешь зачать!» – но осеклась, зная, в какое бешенство это его приведёт. Он весь побагровеет, даже его залысины, начнёт кричать оскорбления, она не сможет сдержаться и начнёт кричать в ответ, они оба окончательно выйдут из себя и наговорят такого, о чём потом будут жалеть. И Аня проглотила его реплику… губы дрогнули, она развернулась и вышла из их комнаты на кухню, где свекровь, скорее всего услышав весь разговор, наверняка уже сидит с каменным лицом, олицетворяющим полную поддержку сына.

***

Иногда ей казалось, что они слишком разные. По-настоящему едины они были в горячей политической полемике с друзьями, во время судебных заседаний, в которых он участвовал, а она приходила слушателем, и на митингах. Однажды на одном из них его даже повязали вместе с Калининым, грубо запихнули в автозак и посадили на трое суток. Это были самые тяжёлые и самые счастливые трое суток их брака, она чувствовала себя настоящей женой декабриста и просто сгорала от страха, тоски, восхищения и нежной любви к своему мужу.

Там, на сцене перед толпой в несколько сотен тысяч человек, держащих плакаты, транспаранты, флаги, скандирующих кричалки в поддержку стоящих на этой сцене, будучи даже не первым лицом, не главным персонажем, а тенью, второй рукой, – человек всё равно чувствует себя героем сегодняшнего дня. В этом действе много азарта, смелости, веры, воодушевления, совершенного внутреннего ликования. Кулаки взлетают вверх, сотни улыбок смешиваются в одно общее настроение.

Антон любил заходить на площадь с самого дальнего от сцены конца, как обычный митингующий, через кордоны полиции, рамки. Заходишь, толпа ощущается не сразу, сначала люди разрозненно бредут в сторону центра, стремятся примкнуть к массе, слиться с толпой. Кто-то побаивается и стоит в стороне, кто-то целенаправленно лезет в самую гущу, стремясь оказаться в центре событий.

Антон лезет через людей, протискиваясь, кожей ощущая их присутствие, поддержку, чтобы наконец взобраться на сцену и, триумфально окинув взглядом всех стоящих под ней, гордо подняв голову, за руку поздороваться с Калининым.

Редкие люди в толпе его узнают, что-то говорят, ободряюще похлопывают по плечу, задают вопросы. Он участливо останавливается и каждому уделяет время, хотя стоит признаться, что это случается нечасто, поэтому этими моментами Антон особенно дорожит. «Однажды все будут знать, кто я, – размышляет он ночью после митинга, – может быть, мы учредим министерство права… и я буду министром, а может быть, я буду судить этих собак-судей, продавших свою честь!» Он сладко улыбался в подушку, как маленький мальчик, мечтающий о новом роботе. Антону так нравилось крутить в голове кадры своей славы, почёта, торжества! Он делал это каждый вечер перед сном, пока сознание не начинало путаться, прерываться бредовыми мыслями и воспоминаниями дня, а слюна – непроизвольно течь на подушку… и тогда засыпающий понимал, что пора просто отдаться забвению.

Иногда Антона звали дать интервью на небольшие политические ютюб-каналы, потихоньку вытесняющие телевидение из ума масс. В ночь после одного из интервью он прокручивал в голове сказанное, критически разбирая свои ошибки, гадая, что войдёт в монтаж, сокрушаясь, что не сказал чего-то важного, и придумывая, что нужно было сказать. Так и не смог заснуть до самого утра, беспокоясь о том, как будет выглядеть в кадре и что подумают люди, а утром, разбитый и злой, поплёлся в московских пробках в главный офис ОБП.

Часто Антон представлял себя на месте Калинина. «Хватило бы сил, смелости, знаний, упорства бороться так же, как он?» – спрашивал себя. За эти годы, что Антон являлся его соратником, произошло многое. Юрий Калинин был на пике популярности, выдвигался в губернаторы Пермского края, терпел крах, баллотировался в президенты, совершал ошибки, терял поддержку людей, сидел в тюрьме несколько месяцев.

Его избивал ОМОН, на него покушались, за ним следили, его обвиняли в предвзятости, популизме, в том, что он марионетка Запада, подставной оппозиционер, что он оружие во внутренних кулуарных войнах. Его ловили на вранье, лицемерии, но и признавали его смелость, преданность делу, отмечали, что соратники идут с ним с самого начала движения «Организация борьбы за право».