Ну как вскочила – сползла, кряхтя и постанывая.
Теперь младенец кричал где-то за стенкой. Очень близко. Громко, надрывно, как кричат только от боли. Он заходился криком, резко замолкал, и в этот момент мое сердце сжималось так, что я не могла дышать.
В одной сорочке, левой рукой придерживая горячие и твердые груди, а второй цепляясь за стены, поползла к выходу.
Почему ребенок так истошно кричит? Это мой сын? Почему к нему никто не подходит?
Куда все подевались? Там же охрана должна стоять. Дарги эти, чтоб им всем провалиться!
Все это пролетело в голове за секунду. Мозг зацепился за одну фразу: это мой сын! И она осталась пульсировать аварийным сигналом. Как мигалка на «скорой помощи».
За спиной, из глубины комнаты, взметнулся порыв ветра.
Странное дело, окна закрыты, я могла в этом поклясться. Но холодок, пронесшийся по ногам, был вполне ощутимым.
Он скользнул у меня между ног, холодя ступни и икры, а затем пробрался под рубашку и пополз по спине, заставляя все волоски подняться дыбом.
Громко сглотнув, я оглянулась.
У кровати на столике слабо мерцал светильник. В его свете виднелись шторы, уложенные красивыми фалдами. Ткань не шевелилась, а между тем я продолжала ощущать слабый сквозняк.
Пока неожиданный звук не нарушил тишину.
Скрип, заставивший меня вздрогнуть.
Вслед за холодом пришел страх. Борясь с желанием зажмуриться и юркнуть в постель, я обернулась к дверям. И удивленно застыла.
Кто-то открыл их. Совсем немного, всего на ширину ладони. Этот жест невозможно понять превратно. Меня приглашали.
В щель заглядывал слабый свет. Он манил, очаровывал.
Завороженная, я шагнула к нему, почти не чувствуя боли, забыв про слабость и дискомфорт. Ноги сами несли меня.
Коридор. Люстры потушены, только на стенах слабо теплятся бра.
Охрана. Я насчитала пять мужских фигур. Дарги не двигались. Двое застыли возле двери, еще двое у противоположной стены. Пятый стоял в стороне с удивленным лицом. Но никто не сказал ни слова, ни сделал попытки мне помешать!
– Эй! – хрипло выдохнула я. – Слышите, ребенок плачет?!
Мне никто не ответил.
– Вы что, оглохли?
Заглянула в глаза тому, что стоял ближе всех. Его лицо походило на застывшую маску, взгляд остекленел.
– Эй?.. – повторила, чувствуя себя идиоткой. – Ты меня видишь?
Помахала рукой у него перед глазами, коснулась его щеки.
Дарг не шевелился.
А плач немного отдалился. Теперь он раздавался со стороны Габриэля. Я оглянулась на свою комнату, в которой ждала безопасность и теплая кровать, на окаменевших даргов и, тряхнув головой, направилась на зов малыша.
***
Не помню, как добралась до заветной двери. Никто меня не окликнул, никто не остановил. Толкнула массивную дверь, и та легко поддалась.
Едва я вошла, ребенок затих. Плач прекратился, а я очнулась от наваждения. Замерла на пороге, удивленно осматриваясь.
В центре просторной комнаты тихо покачивалась колыбель. Или мне только казалось, что она покачивается? В не зашторенное окно на нее смотрел полный месяц, и в его серебристом свете танцевали пылинки. Из колыбельки доносилось тихое кряхтенье. Рядом в кресле развалилась тучная женщина и, подперев подбородок рукой, храпела, как заправский мужик. Ее огромная грудь посрамила бы любую корову.
Профессиональная кормилица – щелкнуло в моей голове.
Осторожно обойдя ее, заглянула в колыбель.
В тот момент меня вело любопытство. И банальная жалость к ребенку, который кричит. Я нагнулась, разглядывая его.
Совсем крошечный. Я таких маленьких прежде и не видела. Сморщенное круглое личико, носик-пуговка, темные глазки. Плотно закутан в пеленки с кружевом и вензелями. Бедняжку так спеленали, что даже шевельнуться не может.
Уже ни о чем не думая, взяла его на руки.
А легкий какой! Кажется, моя кошка – и то больше весит…
Кстати, о кошке. Мысль о прошлом кольнула – и тут же пропала. Потому что малыш посмотрел на меня.
Наши глаза встретились.
Да, мне сотни раз говорили, что новорожденные ничего не видят и не осознают. Но в тот момент я поняла, что это не так. Я почувствовала его взгляд. Почувствовала, как трепыхнулось его сердечко, и мое собственное с восторгом забилось в ответ.
Малыш скривил ротик, демонстрируя беззубые десны, и сморщился. Захныкал, активно пытаясь вылезти из пеленок. Я испугалась, что уроню, и положила его в колыбельку.
Плач тут же усилился.
Не зная, что делать, обернулась к кормилице, потрясла ее за плечо. Та в ответ басовито всхрапнула, но даже глаз не открыла!
– Да что происходит? – я сама готова была зареветь. – Что за шутки?
Я словно попала в сонное царство, где все превратились в статуи, кроме меня и…
Ребенок закричал еще громче. Недовольно, требовательно, властно.
Не зная, как его успокоить, снова схватила. Прижала к груди, и он потянулся ротиком к влажному пятну на рубашке, зачмокал.
– Так вот что ты хочешь! – окатило внезапное понимание. – Ты голодный!
Больше не раздумывала. К тому же, стоило взять малыша, как молоко потекло сильнее.
Придерживая ребенка одной рукой, свободной я развязала ленту на горле, спустила сорочку с плеча. Неумело зажала сосок, ткнула в подставленный ротик. И ощутила такое блаженство, что едва не расплакалась.