Экспресс-метод

Экспресс-метод
Алина В. Крафт

Писателю, находящемуся в творческом кризисе, некая организация предлагает свои услуги по вдохновению и просит за это скромные 15% от дохода и славы литератора. Но всё оказалось не так просто, как в красивом рекламном буклете…

Март. Весеннее обострение

Он выводил слова чёрным карандашом на бежевой гладкой бумаге, преодолевая раздражение: звякала посуда, шаркали туфли, с окна дуло, света не хватало – осветительные приборы в этом заведении как будто бы никогда толком не умели работать, впрочем, как и официанты, ведь свой заказ он ждал уже полчаса. Ему хотелось написать стихи, но мокрые от весеннего снега ботинки располагали только к злобным частушкам. Весна – период обострений и акцентуаций. Старая любовь стряхивает ржавчину, ненависть действительно становится разрушительной, а в каждой линии видна своя история, своя трагедия. Именно весной он хотел писать. Нет, ему нужно, просто катастрофически необходимо писать, потому что близился сезон литературных премий, комиссий, разборов лучших текстов, время кумиров этого года. И он хотел стать этим кумиром хотя бы на такой срок, на триста шестьдесят пять дней вновь быть признанным, быть обожаемым, и получать за это какие-то деньги. Но весна обострила лишь его простуду. Вспыльчивый ум не хотел рождать идеи, он хотел лишь бушевать и жаловаться на несносную погоду, на рассеянный свет, периодическую облачность и постоянно мокрые носки.

– Принесите же мне мой проклятый кофе!

Он крикнул это совершенно неожиданно для самого себя, разглядывая убогую веточку какого-то растения в вазе с водой. Официантка оживилась и подскочила моментально, но улыбаться она не старалась, не пыталась сгладить свою вину, просто поставила на стол чашку с крепким напитком омерзительного цвета и удалилась.

Ника, шикарная девица, появилась в дверях как легкий ветер, очищенный от примеси выхлопных газов и табачного дыма. Она была прекрасна и, заметив цель, без колебаний поплыла в нужном направлении, совершенно не испугавшись недовольного выражения лица мужчины.

– Я слышу, как шедевр выползает из твоей головы прямо в этот блокнот!

Она поцеловала его в щеку, подавив всякое сопротивление. Он словно смягчился, простив всё окружающее его недоразумение, он даже улыбнулся, но не слишком сильно:

– Это было бы приятным комплиментом, если бы не вызывало столько боли.

– Ты знаешь, сегодня прекрасный день, учитывая то, что я не упала на этой ледовой корке и….

Она залезла в сумку, чуть ли не по самую шею окунув туда голову, а заодно и руки. Смеясь как ребенок, поймавший мячик во время игры в пляжный волейбол, она протянула ему глянцевый буклет в минималистическом стиле, надпись гласила: «Вдохновение. Экспресс-метод». Он не успел выразить неодобрение, честно говоря, он не успел даже усомниться – успел только прочесть эти три кичливых слова. Ника тараторила вовсю:

– Послушай, ты в такой депрессии ходишь каждую весну, а я знаю, что ты талантлив, это все знают. У тебя столько авторских сборников, столько рассказов и стихов. Ты помнишь, как жадно их хватали литературные издания и фонды? Тебе просто нужно вдохновение, как витамин С, – чтобы поддержать организм. И если ты спросишь меня, откуда я взяла эти писульки, я тебе отвечу, что этих ребят мне посоветовал очень хороший товарищ. У них такая профессия, понимаешь, они как врачи…

–Психиатры, что ли?

Ника запнулась, пытаясь осознать, что это такое он вдруг сказал:

– Что? Ну, нет же, это я образно. Короче, тебе надо сходить к ним в офис. Индивидуальный подход, любое удобное время, там все написано.

Да, ему было тяжело творить, но он не готов был пойти к бабке-гадалке или сибирскому целителю, лишь бы не сесть в лужу в этом году. В литературном кругу его любили, когда-то. Печатали его работы, хвалили и критиковали, но потом как-то вдруг стало появляться все больше и больше писателей. Сначала это были юные головастики, ничего незначащие в литературном мире новички, но затем они стали превращаться в больших лягушек и в пруду стало тесновато. В наше время пишут больше, чем читают, публиковаться с каждым годом все сложнее, а премии отхватывают те, кто моложе, кто не боится писать пошлятину и потом смотреть читателю в глаза. Он даже думал принять какие-нибудь вещества для расширения границ сознания, но вовремя себя остановил: из такого примитива невозможно рождение чего-то поистине великого. В тот раз он ограничился тем, что просто по–старинке напился и лёг спать, чтобы утром проклинать похмелье и ненавидеть себя за неудавшиеся творческие потуги. Он сложил буклет пополам, сунув его в блокнот и обещая Нике, что обязательно воспользуется советом, прекрасно понимая, что никуда он, конечно же, не пойдёт.

Контора. Первый сеанс

В два часа дня по московскому времени он пребывал в хорошо освещенном фойе, вертел в руках фантик от ириски, сидя на диване, покрытом искусственной кожей. Секретарша вбивала его паспортные данные в базу, щёлкая ногтями и поджимая густо накрашенные губы. Когда писатель разглядывал грязь на своих ботинках, думая, как бы незаметно вытереть её о ковёр, в дверях показался небольшого роста мужчина, довольно неопределенного возраста, лысый, в очках в тёмной толстой оправе и аккуратном костюме, тоже каком-то толстом и тёмном.

– Прошу Вас, пройдём в кабинет.

Мягким движением руки мужчина в очках указал вовнутрь. Там, внутри, оказалось все предельно простым и в то же время странным. Прост кабинет был своей мебелью: такой же минимализм, как и на глянцевом буклете, никаких вопиющих деталей. Странность заключалась в функциональной неоднозначности: здесь было пару мягких кресел, кувшин с водой на столике для журналов, в углу же имелся другой стол, на котором были разложены разные предметы: микроскоп, метроном, ноутбук, стакан с цветными карандашами, колокольчик и рулоны географических карт. Мужчины сели друг напротив друга и молчали. Вскоре тишина стала напрягать и писатель заговорил:

– У нас будет сеанс психотерапии?

– А Вы хотели бы?

Он замолчал. Ему было неприятно, что он, между прочим, клиент, обязан быть инициатором деятельности, за которую платит, хотя и не знает даже, в чем эта деятельность заключается. Он решительно отказался про себя вытягивать клещами из этого господина слова, и условился сам с собою не давать ему права на пафосную загадочность с дурным привкусом. Через какое-то время мужчина в костюме спросил:

– Скажите, какие жанры Вы предпочитаете?

– То есть в каком жанре пишу, или что люблю читать?

– То есть в каком жанре хотели бы написать свою работу, за которую получите премию.

Его удивил такой утвердительный тон по части получения награды, так как было бы странно, что неизвестная никому организация может гарантировать премию писателю, который к тому же ещё ничего не написал. Он подумал, что возможно у этих людей есть какие-то связи и дело не в получении вдохновения, а в дачи взятки нужным лицам. Ситуация становилась интересной. Так или иначе, он вдруг расслабился: вряд ли возможно испортить его положение, и стал говорить.

– Мне бы хотелось, чтобы это была мистика. Разумеется, меня заставят вывести любовную линию, сегодня без этого никуда. Но никакого счастливого конца мне не представляется возможным. Это должен быть роман в черной обложке, понимаете? Минимум слов и максимум потрясений, недосказанность и постоянное желание читать снова и снова. Это должно быть возбуждение, которое удовлетворили, но…

– Но не до конца? – Осмелился предположить мужчина в очках, когда его собеседник умолк, подбирая слова.

– Нет же, наоборот: удовлетворили настолько хорошо, что хочется пережить это заново.

– Чрезвычайно интересно!

Мужчина в костюме резко встал и подошёл к своему столу с различными предметами. За его спиной не было видно, что он там делает. Предположение было брошено как шутка, но прозвучало серьезно:

– Вы что, дадите мне таблетки?

Застучал метроном. Мужчина вернулся на место:

– Таблетки – это не наш метод.

– А что ваш метод, – он покосился на метроном, – гипноз?

Собеседник кивнул:

– Один из вариантов. Многочисленных вариантов, прошу заметить. Но не сегодня. Вы говорили о любовной линии – что это такое?

– А разве Вы не знаете?

– Нет. Видите ли, мы занимаемся не литературой, а вдохновением.

Он начал говорить о том, как ему не нравится любовная линия, о том, как это неприятно и вульгарно, о том, что он не умеет писать красиво об эротических позывах. Его прервал звук падающей карандашницы. Предметы громко рассыпались по полу, но лысый мужчина как будто ничего не слышал, и писатель продолжил. Затем послышался другой звук: кто-то собирал карандаши обратно в стакан, и на этот раз он обернулся.

Его мать в расшитом белом пеньюаре, с волосами, собранными в немыслимую прическу, поднимала с пола предметы. Если это и была галлюцинация, то рассматривать ее было не менее интересно, чем реального человека. Молодая женщина с веснушками и немного полными ногами, то и дело обнажаемыми при движении пеньюара, безмятежно убирала рассыпанные вещи. Белые розочки на груди колыхались, полупрозрачная ткань не давала разглядеть что-то лишнее, но и не закрывала красоту тела. Она была чудесна. Он вдруг вспомнил, как в три года смотрел вот так на свою мать рано утром, тогда он рассыпал игрушки по комнате, и она стала их прибирать. Она была как Венера с картины Боттичелли, и он полюбил свою мать ещё раз, ещё сильнее, какой-то другой любовью, не как сын, а как художник.

Метроном замолчал, и фигура постепенно стала напоминать туман: очертания стирались, оставляя после себя едва заметное облако с запахом лаванды. Только этот запах остался в комнате, и мужчина, внимательно смотрящий сквозь стекла очков на него, говорящего о ненавистной любовной линии.

– Как вы это делаете? Это что, какие-то новые технологии?

– Как это делается – неважно, важен результат. Это был первый сеанс, ознакомительный. Прошу Вас, сообщите нам, как обстоят дела с книгой, как только сочтёте нужным. До свидания.

Как только за его спиной закрылась дверь, он сорвался с места как мальчишка в то самое кафе, в котором плохо с обслуживанием. На этот раз сквозняки и промокшие ботинки его не отвлекали. Он попросил крепкий кофе и сел над блокнотом. Через пару часов, он отхлебнул остывший напиток и вышел на улицу, чтобы выкурить сигарету. С крыш капало, воробьи перечирикивались между собой. Он был счастлив.

Второй сеанс. Кино

– Это было так…так…совсем как тогда, когда вдруг я понял, что писать – мой труд, моя жизнь, моя вечная любовь. Я просто сел, и оно полилось рекой. Это было целое половодье. Это творческий оргазм. Это как через много лет обездвиженного существования начать делать акробатические трюки, понимаете? Теперь я осознал, о чём Вы говорили, что Вы имели в виду под этим таинственным «когда получите премию», потому что я получу её, слышите! Постойте, а я так и не спросил об оплате. Вы умолчали, Вы что, как дьявол у меня попросите душу за такое? Что ж, я не скуплюсь!

Мужчина сменил толстый костюм на одеяние из тонкой мягкой ткани, такого прогулочного типа, годного для лёгкого коктейля, но очки остались те же. Его лысина блестела от пота, с недавних пор заметно потеплело: снег больше не падал, землю орошали прохладные дожди, но лужи быстро высыхали под солнцем. Весна вдруг перестала быть зимой, но становилась летом.