Третья палата от Солнца

– Я справлюсь с этим. У меня есть пара идей, – она снова трясёт блокнотом, и я закрываю глаза. Пусть думает, что я снова уснула.

Когда я возвращаюсь в себя, сестра сидит в углу, Хриза уже ушла, а дверь закрыта снаружи.

Кит приносит мне поесть. Меня не морят голодом, кормят, как остальных, но он залезает на подоконник и проталкивает через решётку маленькую банку смородинового джема.

У него красные от недосыпа глаза и кудряшки немного растрёпаны. Кроме джема, он даёт мне записку.

Кит не разговаривает. Это только к лучшему.

Я разворачиваю бумажку и понимаю, что писал не Кит, а Эда. Это у неё буквы больше похожи на закорючки или кляксы. Я минут пять разбираю несколько строк, и всё равно не уверена, что прочитала правильно.

– Что пишет? – спрашивает сестра.

– Она ругает меня за то, что взяла её бинт и за то, что пыталась повеситься. Хочет, чтобы мы поскорее вышли отсюда, пишет, что скучает по мне и ненавидит тебя.

– Враньё, этого она точно не написала бы.

– Откуда ты знаешь?

– Покажи!

Но я уже надёжно придавила записку к полу подушкой. Да, для сестры даже подушка это надёжно. Её руки неосязаемы для всего, кроме меня.

Она призрак, но только мой призрак. Остальные её не видят.

Я знаю, что сейчас она обидится и будет доставать меня всю ночь. Если Птичник услышит это и расскажет Хризе, то утром меня будет ждать дополнительная порция таблеток и ещё несколько дней в Клетке. Но оно того стоит.

Обмакиваю пальцы в банку с джемом и облизываю их. Кит, как всегда, такой милый. Надо будет поблагодарить его. Сестра, надувшись, сидит в углу, под гипсом чешется, но никто не даст мне спицу. Они боятся, что я проткну себе горло. Или сделаю ещё что-нибудь опасное.

Смородина кислит на языке, вокруг слишком тихо. Только с улицы доносятся голоса. Но никто больше не рискует залезть на подоконник, чтобы меня навестить.

Меркурий

Синдром исчезнувшего близнеца на самом деле встречается достаточно часто.

Я объясню вам, что это, без терминов и занудства. Это когда в утробе формируется два эмбриона – два близнеца, но рождается только один. Причин может быть много. Возможно, тело матери понимает, что не сможет выносить двоих, и уничтожает один эмбрион. Жертвует одним близнецом, более слабым, чтобы второй смог выжить.

«Исчезнувший» близнец поглощается другим близнецом или плацентой. Один пожирает другого, получая шанс на жизнь. Естественный отбор в действии. Так, что мы из этого вынесли?

У меня была сестра близнец.

Я её съела.

Но дело в том, что она решила остаться. Она всегда, всегда была рядом. Сначала ехидно улыбалась мне из зеркал. Потом начала появляться в тёмных углах. В конце концов, она выбралась из них и начала везде ходить за мной. Ей всегда было мало, мало всего! Я думаю, она хочет занять моё место, перебраться в это тело и начать жить вместо меня.

Да заткнись ты уже! Ненавижу тебя.

Да, сейчас она тоже здесь.

Вы не об этом хотели поговорить. А о чём? Сами же попросили рассказать что-то о себе.

А, хотите чтобы я вспомнила своё прошлое до больницы. Нечего там вспоминать.

Большую часть жизни я провела в больницах. Со мной всегда что-то было не так. Сначала я родилась недоношенной. Потом были какие-то детские болячки. Потом от туберкулёза умерла мама, в качестве прощального подарка заразив меня.

Многие вещи стёрлись из памяти, слились в один длинный коридор с белыми стенами, но я ясно помню отделение для туберкулёзников. Помню лекарства и бесконечные капельницы. Помню, как люди из моей палаты временами исчезали куда-то.

Я долго кашляла, они кашляли вместе со мной. Днём, ночью, всегда, там не было тихо. Больницы никогда не спят, и самыми глубокими ночами по коридорам кто-то ходит, провозит штативы с капельницами или каталки. Или кашляет. Или кричит. Всё равно это лучше, чем тишина.

Я ненавижу тишину.

У нас дома всегда было тихо. Может, до смерти мамы квартира и была наполнена звуками, но не после неё. Отец каждое утро бесшумно уходил на работу и бесшумно возвращался. По вечерам сидел перед телевизором с выключенным звуком и что-то читал. Он не умел или не хотел поддерживать разговор. Тихие соседи. Тихая улочка под окнами. Долгими ночами, лёжа без сна в кровати, окружённая тишиной, задавленная ею, я чувствовала, как перестаю существовать.

В школе было не лучше, там меня игнорировали. Казалось, что призрак – я, а не моя сестра. Я всё ждала, пока кто-то пройдёт через моё тело, может, вздрогнет от холода, и не почувствует ничего больше. Я начала забывать, как говорить. Это было грустно, и смешно, и страшно.

И однажды утром понедельника я поняла, что не могу терпеть. Сняла бельевую верёвку с крючков, сделала петлю и накинула её себе на шею. Первая попытка. Тогда я тоже надеялась, что всё получится и я исчезну из этого мира.

Отец вытащил меня из петли и вызвал скорую.

Я рассказала психиатру всё. Про свою отвратительную жизнь, про тишину, про больницы и – про сестру, которая, как настоящий злобный призрак, преследовала меня. Психиатр смотрела на меня огромными, удивлёнными глазами, будто в первый раз такое слышала.

Через неделю нас с сестрой привезли в отделение.

Сначала мне казалось, что здесь тоже слишком тихо. Я впервые лежала одна в палате и почти не могла спать. Первую неделю я часами смотрела в потолок, ни с кем не разговаривала и могла потерять сознание днём. Из-за недосыпа, говорил мне Ян.

Через неделю Хриза, обдавая меня волной кофейного запаха, прочитала вслух мою первую схему лечения. Я не поняла ни слова, но этого от меня и не требовали. Только глотать таблетки и терпеть уколы.

Эда с Ником начали заглядывать в нашу палату, разговаривать, вытаскивать нас в общую комнату или лабиринт. Нас было всего четверо, Ольга и Кит появились позже, но я даже к такому вниманию не привыкла.

Бессонница прошла. Но это не значит, что жить стало легче.

Я всё ещё хочу избавиться от всех своих проблем разом. И от сестры. Если бы мне дали просто уйти из этого мира, было бы легче.

А вы, может, вы мне поможете?

У вас нет при себе бритвы или пилочки для ногтей?

2

Из Клетки меня выпускают в следующий понедельник.

Ещё до завтрака – Птичник звенит ключами и, зевая, говорит мне освободить палату. На нем синяя футболка, под цвет кругов под глазами, и мятый белый халат. Ещё он ходит в старых вьетнамках, и можно увидеть татуировку на левой ступне – маленького снегиря с алой, похожей на кровавое пятно, грудкой. Мы всегда спрашиваем, что она значит, но он не говорит. Он вообще не очень разговорчивый, и всё, что я слышу это:

– Иди завтракать. Только умойся сначала.

Ян, так зовут нашего Птичника на самом деле, не идеален, но мне он нравится больше Хризы. Многим из нас. Поэтому я не пререкаюсь, хотя и хочется спросить, зачем выходить, если вскоре я снова отправлюсь в Клетку.

А лучше сразу на тот свет.