Дочки-матери

– Ты это… Михалыч, – пряча злость за вымученной улыбкой, бормотал Евгений Петрович. – Ты бы шел, поздно уже… Нам рано утром ехать…

– Понял! – перебил Сухой, сложив руки на груди. – Понял! Мешать не буду! Я для тебя все, что прикажешь. Деньги нужны будут – проси. Хата – баб водить – в любое время. Я их сам тут… знаешь сколько?

И Сухой зашелся пьяным смехом. Наташа вышла в ванную. Сквозь шум воды она слышала, как Бородин что-то втолковывает Сухому. Ему даже удалось привести своего приятеля в прихожую. Наташа слышала их голоса совсем рядом, через дверь. Сухой изъяснялся голым матом, не утруждая себя припоминанием обычных слов. Бородин поддакивал ему, вероятно, помогая одеться.

– Погоди, я сам, – сопротивлялся Сухой.

Наташа слышала возню, чертыхания Жени и пьяные восклицания гостя. Неожиданно голоса удалились, но по звуку Наташа догадалась, что они ушли не на лестничную площадку, а в комнату.

– О Боже… – Она опустилась на край ванны. Ей казалось, что этот кошмар никогда не кончится. Еще несколько минут, и она вылетит в прихожую, схватит свою сумку и побежит куда глаза глядят. Зная ее характер и предполагая, что она может чувствовать, Бородин постучал в дверь ванной.

– Я его уже почти одел, – шепотом сообщил он.

– Я просто счастлива, – буркнула Наташа. – А зачем он потащился в комнату?

– Ботинки надевает. – Женя попытался усмехнуться. – Трудовая мозоль наклониться мешает.

Бородин обнял Наташу и заглянул в глаза.

– Ты расстроилась? Обиделась?

– Понимаешь, я так жду наших встреч! Я бросаю дочь, вру мужу, нервничаю, отпрашиваясь с работы. Я трясусь в вонючем автобусе для того, чтобы несколько часов побыть наедине с тобой, Бородин! Я не могу передать тебе, что я сейчас чувствую!

– А я? Думаешь, мне легко? В этом городе у меня куча знакомых, мать жены, моя мать, оба сына. Любой из них может увидеть нас, доложить жене. И она меня пасет, ни на шаг не отпускает от себя. Я как шпион! Думаешь, легко было найти эту квартиру? И вот – здрасьте вам! Ну Ташка, ну не дуйся. Сейчас он уйдет.

Они постояли обнявшись. Прислушались. В квартире было подозрительно тихо. От недоброго предчувствия у Наташи заныло в животе. Они вышли в коридор и остановились на пороге комнаты. Их ночной гость мирно спал, раскинувшись на единственной в квартире кровати, прямо в ботинках. Из его мясистого носа раздавался свист. Наташа молча вздохнула и перевела взгляд на Бородина. Тот посерел лицом. Свидание было окончательно испорчено.

Глава 6

Весь день Юля с дочкой перетаскивали дрова с улицы и складывали в поленницу. Поленница получалась высокая, почти вровень с сараем. Аккуратные ровные чурбачки отсвечивали белой берестой. Юля с интересом наблюдала за дочерью. Оля быстро освоилась на новом месте, кажется, ее восхищало любое новое открытие, сделанное в Вишневом. Как сказку девочка воспринимала осенний сад, весь желто-красный, как подарок – кучу березовых дров с сочной, песочного цвета, сердцевиной, как что-то манящее и недоступное – пронзительно-синюю полосу реки за забором.

– Понюхай, мам! – Оля протягивала матери чурбак, и Юля послушно нюхала, чем пахнет береза.

Дочь учила Юлю радоваться простым вещам. Очень похожие, с одинаково зелеными, в коричневую крапинку глазами, мать и дочь, обнявшись, смотрели на Волгу, закрытую у горизонта покрывалом неба. А мысли у них в это время бывали разные. Оля думала о том, как здорово, что они оказались в этом красивом месте, и что хорошо бы научиться плавать и еще – завести лодку, кошку и собаку. А Юле думалось, что вот так же мимо нее течет жизнь. Как эта река. Настоящая жизнь, достойная молодой красивой женщины. А она, Юля Скачкова, оказалась безжалостно выброшенной на обочину. Безжалостно и, пожалуй, безвозвратно.

Когда Юля попыталась представить себе, как она станет жить здесь, растить дочь, стариться, глядя на эту же реку, все ее существо противилось. Ей становилось страшно.

– Оля, мой руки, и пойдем ужинать.

Дочка вприпрыжку побежала к рукомойнику, который стоял рядом с темной бревенчатой баней.

– Мама, мама, иди скорей сюда!

Олины косички мелькнули в грязно-желтой листве яблони. Присев на корточки, девочка рассматривала что-то в траве с интересом исследователя.

– Ну что там? – недовольно отозвалась Юля. Ее иногда раздражали эти садово-огородные восторги дочери. – Если навозный жук, то я его уже видела.

– Нет, не жук! Ну мам, ну подойди же!

Ничего не поделаешь, нужно идти разбираться.

Юля стянула с рук матерчатые рабочие перчатки, подошла к дочери и склонилась рядом с ней. В траве валялся окурок. Окурок был свежий, это Юля сразу поняла: и вчера, и позавчера шли дожди. Дождь прекратился только вчера к вечеру. Ночью и сегодня днем было сухо, трава вокруг едва успела высохнуть, окурок не выглядел размокшим. Желтый фильтр не потерял свой цвет, обожженный край хранил остатки пепла по кромке.

У Юли громко стукнуло сердце.

– Ты курила? – Оля строго взглянула на мать.

– Конечно, нет. Раз я пообещала тебе, что курить больше не стану, значит – держу слово. Ты меня знаешь.

Сердце стукнуло еще раз.

– Тогда – кто? – резонно заметила Оля.

«Кто?» – отозвалось у Юли в мозгу. Действительно, кто? Она, как переехали в Вишневый, сигарет в рот не брала. Дел было столько, что бросить курить оказалось для нее не так уж трудно. Да и не курила она такие дешевые никогда. Она курила с ментолом – тонкие и длинные, которые приятно в пальцах держать. А это – «Прима», которая раньше вообще без фильтра выпускалась, а последние пять лет стала выпускаться и с фильтром. Такие курили у их подъезда безработные мужики. Кто-то чужой отирался у них в саду в последние сутки. Но кто? Шофер, что привез дрова, не заходил. Выгрузил дрова кучей у дороги и сразу уехал. Если бы курильщик приходил по делу и не застал их дома, то окурок валялся бы у калитки, у входа в дом, в крайнем случае – у забора. А то – в конце сада, у бани, в заросшей травой части участка. Словно куривший прятался, стараясь остаться незамеченным из окон дома. Внутри у Юли все похолодело.

– Оленька, ты иди, дочка, доставай молоко из холодильника, я сейчас.

Едва дочка скрылась за кустами смородины, Юля осторожно подошла к бане. Темное строение в первых прозрачных сумерках казалось ей зловещим, полным страшных тайн. Но словно кто-то незримый стоял за спиной и толкал ее туда. Она, леденея от предчувствий, подошла к бане. На глаза ей попалась кочерга. Юля прихватила ее для храбрости и потянула на себя дверь. Та со скрипом открылась. Из глубин помещения пахнуло дымом, смесью хвойного мыла и пеньки. Она заглянула внутрь и, не увидев никого, осторожно вошла. Окно в бане было занавешено и плюс ко всему прикрыто плотной грязной тряпкой. Юля нашарила на стене выключатель. Свет вспыхнул. Она огляделась в поисках следов чужой жизни, попыталась обнаружить присутствие чужака. И – о ужас – нашла! В середине, на промятых пружинах, лежала подстилка из ватной фуфайки. За занавеской, на узкой раме окна лежали целая сигаретина «Прима» и неполный коробок спичек. В углу за диваном валялась куча тряпья. Она, конечно, могла остаться от прежних обитателей: какая-то бесформенная тряпка из байки, ватное одеяло, сшитое в позапрошлом веке из цветных лоскутков, мужская рубашка с обрезанными рукавами, застиранные детские ползунки, которыми, похоже, уже давно мыли полы или окна.

Обследовав угол, Юля двинулась из предбанника в баню. В самой бане весь закопченный потолок был увешан пучками трав, валялось несколько старых березовых веников. Юля повертела в руках кусок потрескавшегося хозяйственного мыла и потрогала пеньковую мочалку с одной лямкой. Мочалка оказалась влажной! Юля отбросила ее, словно дохлую мышь. Она вылетела в предбанник и остановилась, с трудом переводя дух. Но уйти не смогла. Словно находок, обнаруженных в бане, ей показалось мало, как сыщику – улик, она подошла к дивану и попыталась приподнять его. С трудом ей это удалось. Она заглянула в ящик под диваном, где обычно хранят одеяла и подушки, и увидела там небольшую стопку газет. Придерживая диван одной рукой и бедром, Юля свободной рукой достала газеты. Уселась на диване и стала листать. Издания были разные. Здесь имелись страницы «Аргументов», несколько фрагментов «Пульса Поволжья», аккуратно оторванные странички «Комсомолки». Номера были относительно свежие, в основном за последний год. Учитывая тот факт, что последние полтора года в доме официально никто не проживал, Юля пришла к выводу, что газеты собирал ее невидимый квартирант. Собирал просто так? На растопку? Почитывал? Почему не полностью газеты, а только отдельные страницы? Юля еще полистала, ничего особенного в них не нашла. Загадки, цепляясь одна за другую, громоздились в голове. Сердце торопливо прыгало в груди.

– Мама!

Голос дочери вернул Юлю к действительности. Она распахнула дверь бани.

– Иду, Оля! Уже иду!

Дочка подбежала и заглянула внутрь.

– Ну вот, я так и знала. Читаешь. А у нас гости. Котенка принесли.

Лариса пришла вместе с детьми. Непоседа Вовчик держал в руках палевого, с черными ободками вокруг глаз, котенка. Окрас напоминал сиамский, но шерсть у котенка была пушистая, мягкая.

– Осенью в своем доме нельзя без кота, – пояснила Лариса. А вглядевшись в бледное Юлино лицо, сообразила: – Снова гости к вам наведывались, что ли?

Юля кивнула. Усадив детей ужинать, она повела Ларису в баню.

– Он всего лишь перебрался из дома в баню, представляешь? Видимо, дождется, когда мы спать ляжем, и потихоньку через нижнюю калитку – сюда.

Юля выглядела совершенно потерянной. Лариса деловито осмотрела баню, изучила все представленные Юлей улики и уселась исследовать газеты.

– Да газеты-то так… Вероятно, заворачивал что-нибудь. Я в них ничего интересного не обнаружила.

– Не скажи… – неторопливо возразила Лариса, изучая какую-то статью.

– Главное, если обычный бомж, то где бутылки? И перегаром в бане не пахнет, и шприцев нигде не валяется.

– А ты в печке смотрела? – не отрываясь от статьи, поинтересовалась Лариса. – Наркотики – это не только шприцы. Там могут быть упаковки от таблеток.