Стёжки-дорожки

– В смысле? На фронте. Там, где бой. Где наш отец.

– А машина сразу на фронт?

– По – разному бывает, иногда в другом месте еще гуманитарку догружают, если машину найдем большую. Ведь курьеры тоже добровольцы.

– Тебе зачем?

– Да так, просто спросил.

Через несколько дней ребята заступили в ночную смену. Без сопровождения взрослых на комплектацию не берут. Поэтому Эльба приехала с детьми. До трёх утра упаковывали. Комплектовали. Укладывали и грузили. Спина у Артёма ныла уже через час и гудела, будто на ней проходили соревнования по дзюдо. Эльба пошутила еще, мол, ангельские крылья пытаются прорезаться. Несмотря на усталость и боль в мышцах, Артём все решил. И о своем решении он не сказал никому.

***

Огромная фура съехала с ровной дороги. Он посмотрел на дисплей. В пути уже больше двух суток. Значит. Фронт рядом. Явственно внутренности ощущали бездорожье. Вода закончилась. Хорошо, под тентом было место, а коробки грузили так. чтоб не упирались в брезентовую крышу фуры. Нестерпимая духота и невыносимое желание справить надобности. Мочевой пузырь готов был взорваться в любой момент. «Надо постараться заснуть. Не на носилки же мочиться». Он поймал себя на мысли, что говорит вслух.

– У тебя вода осталась?

Артём взмок мгновенно. От неожиданности и страха.

– Ты совсем дура? Что ты здесь делаешь?

– А ты?

– А если бы ты узнала, что твой отец жив, а ты всегда считал его мёртвым подонком, и встретишься ты с ним или нет, зависит от шального осколка какой– нибудь мины, ты бы не сделала все, чтоб увидеть его? А? Вылезай уже. Слышишь голоса? И бахает где – то, кажется, мы рядом.

– Как ты здесь его найдешь? А если мы нарвемся на чужих?

– У меня рунический гальдстафф на плече, эти идиоты не отличат свастику от него, и я несколько дней на всякий случай изучал карту местности. Смотрел военкоров прямые эфиры и учил произношение «паляниця».

– А чего это такое? – сначала показались вздёрнутые рыжие косички и завиток челки, будто стружка березовая. По коробкам Мира, вылитая Пеппи, перелезла к Артёму, волоча за собой тяжеленный вещмешок.

– Паляница – хлеб по – украински. Но за кого ты они вычисляют по произношению. Шифр понимаешь? Чё ты там тащишь?

– Ну, термос, аптечку. Жгуты всякие. Лекарства, вещмешок. Полотенце. Куртку теплую и ботинки.

– А ты здесь до зимы планируешь? – усмехнулся Артём. Мира хмыкнула и потешно дёрнула плечами.

Резко завизжали шины. Зашипело над брезентовой крышей. Бухнуло спереди, сбоку. Затрещал, загудел тент и открыл пасть, обнажив синее небо с плюшевыми, сбившимися над ними в стаю, облаками. Трясся асфальт, будто по нему шагал гигантский трансформер. Огромная фура брякнула запчастями, подпрыгнула, и сотрясая груз, который начал вываливаться за борт, остановилась. Вибрируя. Дети вжались в коробки, обхватив друг друга. Сухо трещали автоматные очереди, поползли над головами черные прерывистые ленты дыма. Вдруг всё затихло. Оптимус удалялся. Унося с собой содрогание земли. Визжали гиенами рвавшиеся снаряды всё дальше. Артём, колошматясь от страха, выглянул наружу сквозь рваный тент. Возле фуры, со стороны водительской двери, лежал человек. Ничком. В луже крови. Тёма спрыгнул.

– Ты куда? – запричитала Мира. – Не ходи. Убьёт.

– Ты думаешь под брезентовой тряпкой безопаснее?

Он опустился на карачки и пополз.

– Кидай аптечку. Он стонет.

– Ты знаешь, что делать?

– Конечно, зря что ли благодаря папаше уйму книжек медицинских прочёл. Жгут ищи. Ногу надо перетянуть. Иначе от потери крови умрет. Он с трудом перевернул раненого.

Мира выкарабкалась из машины на воздух. Достала аптечку.

– Есть. Я смотреть на это не могу, – слезы катились градом. Она прижалась к раскуроченной шине и тряслась.

– У него голова пробита, блин, надо бинтовать. Бинты давай. Ищи стерильный, начал командовать парнишка, затянув на ноге резиновый жгут.

Единственный глаз человека распахнулся:

– Беги. Оборону, похоже, прорвали. Здесь жарко.

– Так лето же, дядь, мы тебя не бросим.

– Катя, где Катя? – проскрипел мужчина, Мира вытаращила глаза и нагнулась, заглянув под машину. Увидела женскую руку.

– Мы попробуем тебя перетащить с дороги и потом к ней. Рация есть?

– Есть, в кабине.

– Давай лезь и ори, сос, хелп. А мы где, дядь?

– Да, Сартану только проехали. Рядом Вагнеровцы должны быть.

– Я читал, у них и бывшие заключенные воюют.

– Типа того. Вы же дети, тикайте, – раненый сипло вздохнул и отключился.

Артем пополз к раненой с той стороны машины. Мира надрывалась в рацию. Нажимая на все кнопки. Ответа не было. У женщины, раскинувшей руки, на бронежилете поверх футболки нашивка «Пресса». Мальчик пощупал пульс. Крови не видно. Пальцы ее неожиданно с силой схватили руку мальчика, еле слышно прошипела:

– Броник возьми. Там в бронике… – Артём не хотел трогать умирающую, но не мог не проверить, что в бронике. Он отстегнул нагрудные лямки и заглянул под жилет, из внутреннего кармашка торчал уголок фото. Девочка и парень в солдатской форме. Он предположил, что дети её. Сунул фото в карман штанов. И снова достал. Силясь вспомнить. Где видел парня. Крикнул Мире, что женщина умерла. И надо уходить с дороги, иначе машина – мишень для дронов.

Ночь они провели в посадках возле раздолбанной дороги и останков дома. Меняли повязки водителю и давали антибиотики. Пригодились носилки, спасли жизнь, и Миркин спальник. В кабине оказался запас воды и еды. И они протянули. Пока их не нашли Вагнеровцы. Сигнал с рации удалось поймать и вычислить положение.

Сразу после пропажи детей со склада начался переполох. Ангелы пропали. Отчиму позвонила Эльба. Мартика родня подняла все свои связи. Отчим своих бывших сослуживцев. Вместе с ребятами, вояками, возвращавшимися после ранения обратно за ленточку, бить фашистов, Скар рванул искать сына. И нашёл. Злой, скрюченный и нелюдимый Скар плакал и обнимал непутёвого подростка. Плакал, обнимал по очереди то Миру, то Тёму, и шептал, как он гордится ими.

***

На кладбище было тихо. Сосны шептали молитву за упокой, шелестя кронами. Стайка стрижей пролетела стремительно над их головами. Благодать и покой. Тёма сжал сильнее руку Миры. Она ободряюще посмотрела на него.

– Тебе идет новая прическа. Ты стал мужественнее что – ли. И без этих ужасных клыков. Брр.

– Надо было давно налысо, чтоб взрослее казаться, – голос его уже не хрустел, не ломался. Артём улыбнулся. Посмотрел на могилки матери, бабушки. – Мам, я прощаю тебя за папу. И спасибо тебе за Скара. Спи спокойно.

– Ну. Скажи, давай, – тонкие пальчики названой сестры сжали сильней его ладонь.

– Люблю тебя, мама! – слеза побежала по колючей щеке. – Пойдем. Хочу к тому солдату сходить, его в тот же день хоронили. Могила воина утопала в свежих цветах. Ребята постояли молча. Внутри все пекло и трепетало. Артём пригляделся к фото на надгробной плите. И оторопел. Он узнал того парня, которого тщетно пытался найти по просьбе умирающей матери. Нашёл. Прочел надпись на плите. «Любовь к тебе умрет со мной. Спи спокойно».

– Пошли, Мир, Мартик поможет найти его сестру. А ты знаешь, что дядя Лёва помог. Я перевелся в вашу школу. В класс МЧС. Я решил потом поступать в Военно–Медицинскую Академию. Буду военным врачом.