Под турецким небом

Глава 27

Новый взгляд

Все шло своим чередом, моя мама уехала, а я продолжала работать: когда в первую, когда во вторую, а когда и в обе смены. Денег по-прежнему было в обрез, поэтому я старалась продавать гостям дополнительные услуги: с каждого заказа такси, с каждого букета или торта нам платили комиссию 1–2 евро, у меня за месяц набегало почти ползарплаты, так хорошо я умела убалтывать людей. Еще в свободное время я подрабатывала беби-ситтером там же, в отеле.

Мне нужны были деньги на университет, поэтому все, что я зарабатывала дополнительно, было отложено на образование в секретный конвертик. В то время я постоянно ходила в линзах, мое зрение было минус 3,5, но очки я категорически не любила. Алту это очень раздражало, потому что, когда мы приезжали, например, к его родителям или к кому-то из друзей, я никогда не могла остаться с ночевкой, потому что постоянно забывала взять с собой контейнер и жидкость для линз.

– Такой хороший вечер, ашкым, давай останемся у родителей? Давай? Ne olur? – он брал меня за плечи и смотрел прямо в глаза.

– Ашкым, я без линз. Ты же знаешь, что я без них, как слепой крот, а спать в них нельзя… – с сожалением отказывалась я от заманчивого предложения.

– Опять твои дурацкие линзы! И почему ты в очках не ходишь, у тебя же есть! – Каждый раз в его голосе чувствовалась нотка раздражения и досады.

– В очках я как училка, а я хочу быть красоткой, – кокетливо парировала я.

Однажды в один из понедельников Алту встретил меня с рабочего автобуса и сказал, что мы идем к окулисту в местную поликлинику. Помню дикую очередь, капли в глаза, осмотр доктора и вердикт: «Я беру вас на операцию в четверг». «На какую операцию?» – я испугалась, но не столько самой операции, сколько того, что у меня не было на нее денег, стоила лазерная коррекция тогда 400 евро.

«Дочка, не волнуйся ты так! У меня на сберегательном счете как раз есть эта сумма. Твои глазки дороже!» – сказал мне папа Эмин. И на той же самой неделе мне сделали коррекцию зрения.

Помню как сейчас, как мне приклеили верхние веки к бровям, чтобы я держала глаза открытыми, как срезали лазером роговицу и надо было смотреть в одну точку. Мне было страшно! Домой меня везли Алту и его папа, даже с закрытыми глазами мне казалось, что слепит солнце! Я ехала в солнечных очках и под пледом и весь вечер не могла открыть глаза. Я донимала Алту вопросами типа «а что сейчас происходит?», «а кто звонил?», «а какая погода за окном?». Все-таки зрение – это самое важное чувство! Алту терпеливо отвечал на все мои тупые вопросы и закапывал мои глаза по расписанию, выданному доктором, – каждые полчаса. На следующий день после операции я открыла глаза, и – о, чудо! – все вокруг было таким четким!

До сих пор, хотя зрение и подсело немного после родов, я благодарна и Алту и папе Эмину за то, что избавилась от близорукости.

Глава 28

Особый колорит

Совсем недалеко от нашего дома в Ларе есть одно чудесное место – водопад Дюден. Туда автобусами привозят туристов, и посещение водопада включено во все обзорные экскурсии по городу. Район Лара, где мы жили, был еще большой деревней, обустройство только начиналось, и парк Дюден, который сейчас известен своими зонами отдыха и невероятными видами, был большой неухоженной лужайкой с двумя одиноко стоящими деревянными столами и скамейками. Вид оттуда открывался невероятный: море, водопады и радуга, которая была всегда в солнечные дни.

Я безрезультатно упрашивала Алту прийти туда на пикник позавтракать, но он не поддавался. «Давай купим лепешек, возьмем с собой сыр, оливки и мед? Это же так романтично!» – «Мне больше нравится завтракать дома», – говорил он мне, как бы я ни упрашивала.

Когда я была дома одна, я любила дойти до ограды, отделяющей спуск к морю от зеленой лужайки, сесть на нее и смотреть на Дюден. Вскоре на этом месте появились тренажеры для активного отдыха, и там стали гулять турецкие тетушки в одеждах до пят. «Какие молодцы», – думала я про себя, выходя на пробежку по велосипедной дорожке, идущей вдоль теперешнего парка.

А однажды вечером в православную Пасху мы с Ларисой (да, той самой, с которой мы воровали ликер) уговорили наших турецкоподданных мужчин чокнуться крашеными яйцами. Там, в Турции, соблюдать православные традиции было особым колоритом. Мы взяли с собой небольшой куличик и четыре яйца, крашенных в луковой шелухе, сели за один из деревянных столиков: «Христос воскрес!» – «Воистину!»

Прохладный апрельский ветер, небо, полное бриллиантовых россыпей, поздравления с Пасхой на турецком и безумно вкусный кулич с изюмом. Какое счастье на вкус? Вот такое, пахнущее ванилью и морской водой…

Все без исключения турки очень любят «Кока-колу». Я не знаю ни одной турецкой квартиры, в холодильнике которой не было бы литровой бутылки сладкой газировки.

Помню бабушку из Анкары, она после обеда выпивала половину широкого стакана колы со словами: «Это мой щербет, вместо десерта». Забавно, что спустя много-много лет я переняла ее привычку. Правда, я после обеда пью диетическую версию колы, когда мне жутко хочется сладкого.

А еще турки любят белый хлеб и выпечку со сливочным маслом. Так же как и без «Кока-колы», невозможно представить турецкую семью, которая не покупала бы булки каждый день.

Рядом с нашим домом на бульваре Свободы был небольшой магазинчик, где можно было купить свежую выпечку и бублики с кунжутом (симит). В каждом городе был свой особенный способ их печь: симиты в Алании, например, были с хрустящей корочкой и супернежным мякишем, а в Анталии они пеклись более равномерно. Ах, этот запах! Честно, на этих булочках я и набрала оставшиеся килограммы. И если с 36 до 48 набор для меня был мучением, то еще десятку я накинула, жуя булки, суджук и бёрек со шпинатом (погуглите, это нереально вкусно).

Алту больше не попрекал меня за щеки, а наоборот, щипал за них и повторял, что я хорошенькая. Он смотрел на меня совсем иначе (неужели разглядел мой внутренний мир?). Именно тогда я всерьез начала качаться, до этого был лишь фитнес, страсть к железу проснулась вместе с аппетитом. Мы ходили за ручку, пили айран на улице Гюллюк, и все вроде бы было прекрасно, пока он не устроился работать в «Тез Тур».

На новой работе Алту пропадал по вечерам, так как он заступал во вторую смену. Мы стали с ним пересекаться днем на полчаса: до глубокой ночи он трудился в офисе в аэропорту, а днем спал. Помните, да, что он у меня любил поспать? Боже, наверное, с тех пор у меня аллергия на вечно сонных людей, просто какая-то физическая реакция, аж до чесотки.

На своей работе каждый день я сталкивалась с жалобами гостей отеля. Сложность была в том, что руководство отеля никак не хотело меня слушать и как-то менять качество обслуживания. «Туристы – наши гости, мы должны сделать все возможное, чтобы им было комфортно и они приехали к ним снова», – говорила я. «Отель – твой дом, и он дает тебе хлеб. Интересы отеля превыше всего. А туристы? Ну эти не приедут, приедут другие!» – отвечал мне директор.

Однажды мое терпение лопнуло, и я сказала, что раз так, то такой дом мне не нужен и я ухожу, давайте мне заявление на подпись. Я знала, что я ценный работник и координатор всей сети отелей «Лимак» очень дорожил таким менеджером, как я, и прочил мне перспективы и карьерный рост. У меня были самые лучшие условия по зарплате, я получала на 300 турецких лир больше, чем мои коллеги Озлем и Раиса. Я была уверена, что никто не даст мне написать истекче (заявление). Но, к моему удивлению, директор почувствовал свою власть и, пока координатор был в другом отеле, оперативно подготовил бумаги.

Когда вышестоящая инстанция узнала об этом, был скандал. Я не помню, как звали координатора, но он приехал через полчаса и вызвал меня к себе.

– Ты точно решила? Подумай! Я скорее его уволю, чем тебя.

Я не могла повернуть вспять. Гордость не давала.

– Да, эфенди, подпишите последнюю бумагу, чтобы я получила расчет.

Это был наш последний диалог. Меня рассчитали в тот же день и даже выплатили премию за хорошую работу.

Домой я ехала с понурой головой и сердцем в пятках. Я боялась, что Алту будет ругаться – он только устроился в «Тез Тур», и была очень большая вероятность, что его зарплаты нам будет не хватать. Нет, ругаться он не стал, лишь сказал: «Оффф, оффф («ой-ой-ой»), но ты все правильно сделала, ашкым».

Когда я уволилась, у нас началась очень интересная песня! Я не умею сидеть дома, а уж что говорить о двухкомнатной квартирушке, где даже убираться нужно от силы час, и я, конечно же, стала рассылать резюме во все возможные отели, причем под конец сезона, как обычно. После очень напряженного графика, который у меня был всю весну и все лето, я хотела воспользоваться образовавшейся паузой и отдохнуть. Что было в моем понимании отдых? Полежать тихонечко на галечном пляже (терпеть не могу песчаный), позагорать в сентябрьских лучах и помочить ножки в морской воде.

– Ашкым, я пойду завтра на пляж в Коньяалты!

– Одна ты никуда не пойдешь!

– Хорошо, пойдем вместе, какая разница, где спать? Дома или на пляже?

Думаю, мне даже объяснять не стоит, что тут же находилась тысяча причин, чтобы не пустить меня и не пойти со мной. Но мне кажется, что одна главная причина тут все-таки была – лень. И с этих пор у меня еще и на лентяев аллергия. Как интересно вспоминать какие-то эпизоды из жизни, столько нового о себе узнаешь! Так же было и со всем, абсолютно всем, чем я предлагала заняться.

Да, кстати, секса это тоже касалось. Зато в его жизни появились какие-то игры на компьютере, где нужно было строить кланы и на кого-то нападать. В свой выходной он мог просидеть часов пять за компьютером, а мне из квартиры выходить было нельзя. Я не верила в то, что происходит: легкий на подъем веселый парень, который ездил со мной на голубом кабриолете по разным городам Турции, чтобы показать, насколько многогранна и удивительна его страна, который знакомил меня со своими интереснейшими друзьями, стал апатичным ленивцем! Вот ведь не зря у меня было странные чувство, когда он гостил у меня в России. Но там было холодно, незнакомо и ново, а тут же его страна, которую я так любила, привычное для него окружение, климат и менталитет. Порой мне казалось, что я пытаюсь его интегрировать в его же жизнь и создать для него благоприятные условия. Не он для меня, а наоборот.

Я снова стала ощущать, что наша совместная жизнь меня опустошала, отнимала у меня все силы. Я чувствовала себя рыбой в воде, но подо льдом. Я билась, билась, билась из последних сил, но ничего не выходило. Снаружи мой водоем будто заморозили и не оставили мне ни единого шанса.

– Я не могу так больше жить. Ты изменился, я тебя не узнаю.

– Мы все меняемся со временем, это нормально. Ты тоже изменилась.

– Да, но… – я понимала, что он прав, но внутри меня была черная дыра, пустота, которая съедает изнутри, куда хочется что-то положить, заполнить ее эмоциями, но все тут же проваливается куда-то вниз, в пустоту. И я добавила: – но мы с тобой даже не пытаемся узнать друг друга заново, новых нас.

Алту промолчал. Я думаю, что в глубине души он понимал, что я имею в виду, но не знал, что нужно делать.

Через несколько недель, проведенных взаперти, я не выдержала, купила билеты на последние заныканные деньги и улетела к родителям в Петербург. Импульсивный и нелогичный поступок? Возможно. Я просто не могла больше терпеть, я набила слишком много шишек, а руки опускались от сознания, что я ровным счетом ничего сделать не могу. Я не могла посадить себе на шею тридцатилетнего мужчину и позволить ему свесить ноги. Внутри себя я рыдала, решение не далось мне просто, но и дальше так продолжаться не могло. Алту отвез меня в аэропорт, мы попрощались без эмоций, но, отвернувшись и пройдя паспортный контроль, я разревелась. Соленые слезы катились по моим щекам, я чувствовала на губах вкус моря. Уезжая, я точно знала, что вернусь, я чувствовала, что Турция меня просто так не отпустит, слишком сильной была моя к ней любовь…

Примерно через неделю после моего отъезда мне пришел ответ от строящегося отеля «SuSesi» («звук воды») в Белеке. Предлагали отличную должность менеджера по работе с клиентами и зарплату выше, чем платили в «Лимак Лара». «Если не поеду, буду дурой!» – мечта сделать карьеру в турецком отельном бизнесе все еще владела моим разумом. Денег на билет обратно не было. Родителям я не смогла бы толком обьяснить свои метания, поэтому не допускала возможности взять деньги на билет у них. Помню, как я переходила дорогу на Светлановском проспекте и думала о том, где взять денег. Я задумалась настолько, что не заметила поворачивающую на красный свет машину…

Водитель разговаривал по телефону и не заметил меня. Все сошлось, и я получила удар под лопатку и очень красиво скатилась по капоту. Сидевший за рулем молодой человек тут же впихнул меня в машину и с извинениями куда-то повез. «Остановите машину сейчас же!» – заплетающимся от шока языком стала говорить я. «Девушка, я отвезу вас в травму… или давайте угощу коньяком! Мне так жаль, я вас не увидел, отвлекся. С вами точно все в порядке?» А я твердила: «Стоп-машина, я хочу выйти».

Игорь – так звали высокого симпатичного брюнета в очках – пытался предложить помощь, отвезти меня куда угодно, но меня трясло после падения, и я наотрез отказывалась. Тогда он остановил машину, вытащил бумажник и положил мне в руку пачку тысячных купюр. «Как будто мысли мои прочел», – подумала я. В пачке было 20 тысяч (не помню, сколько стоили билеты, но явно этой суммы не просто хватало, а хватало с лихвой). Свой номер телефона я ему оставлять отказалась, я же замужем. Какая же я была дура! О чем я думала? Почему я не хотела вылезать из токсичных для меня отношений и упорно не хотела смотреть на других мужчин? До сих пор не знаю ответа на эти вопросы.

Практически сразу я купила билеты и улетела к Алту, который за время моего отсутствия мне даже ни разу не позвонил. Цеплялась ли я за него или за свою взрослую самостоятельную жизнь? Наверное, за все вместе. И еще я очень любила Анталию. Тогда, в Петербурге, после столкновения с прекрасным незнакомцем на черной иномарке, я возвращалась домой на метро и, выйдя на Маяковской, вдруг подняла глаза. «Как ж тут красиво! – у меня аж дух перехватило от величия родного города. – Но как же хочется домой…» Моей душе было уютно у Средиземного моря, там был мойдом.

Алту работал в аэропорту, и, кажется, на своем рабочем месте он меня и встретил по прилете. «Ашкым, как здорово, что ты прилетела!» – вопроса, откуда я взяла деньги на билет, у него не возникало, а о предложении работы я его проинформировала по электронке.

Глава 29

Разрыв

Нас было трое: молодой турецкий парень, девушка, у которой мама была турчанкой, а папа русским, и я. Вместе мы считались отделом по работе с клиентами.

Отель еще строился, гостей в нем не было, а огромная сцена и детский амфитеатр представляли собой руины и склад мебели и техники.

Когда мы приезжали к 8 утра на сервисе (это бесплатный автобус, курсирующий по побережью и собирающий персонал конкретного отеля), нужно было зарегистрироваться в специальном устройстве с помощью отпечатков пальцев, получить униформу и бейдж. Для меня это было сродни космическому кораблю! Никогда в жизни мне не приходилсь бывать в отеле такого уровня: ни на работе, ни на отдыхе, поэтому я чувствовала, с одной стороны, ответственность, до этого мне не ведомую, а с другой, невероятное любопытство, щекочущее меня изнутри. Подобно ребенку, впервые пришедшему в огромный магазин игрушек, я смотрела на происходящее вокруг меня с неподдельным интересом. Вместе с тем я чувствовала себя немного не на своем месте.

Осенью было еще тепло, однако рано утром приходилось надевать куртку, шарф и перчатки. Солнце начинало греть в районе 10 утра, и наш отдел выползал из офиса на территорию комплекса. Целыми днями мы шатались вместе по недостроенному отелю и учили текст экскурсии для инфотуров. Надо сказать, они должны были вот-вот начаться, и наша задача как раз и состояла в том, чтоб преподнести «СуСеси» турагентствам в очень красивом свете, поэтому я зубрила все: от вместимости номеров и баров до куболитров воды, количества бассейнов и предлагаемых в каждом баре напитков. Все было на словах, и представить было очень и очень непросто.

– Вот здесь располагается бассейн президентского сьюта, посмотрите на прекрасный вид! – делая широкий жест рукой, говорил мой коллега, стоя на краю котлована, где должен быть стеклянный бассейн. – Стоимость данного номера 18 тысяч долларов за ночь. Персональный дворецкий и 24-часовой рум-сервис, разумеется, включены в стоимость. Вместимость номера – 12 человек – прекрасный вариант для большой семьи или компании друзей! – Потом он как бы отвернул голову в сторону и тихо добавил: – Для друзей Пэрис Хилтон! Ни один здравомыслящий человек не отдаст столько бабок за ночь в отеле!

Мы с напарницей прыснули от смеха:

– Ты смотри не скажи это при турагентах или при мюдюре! Ишь какой весельчак!

Поскольку отель находился в самом отдаленном уголке Белека, дорога туда и обратно со сбором людей занимала больше часа, из дома я уходила рано, а приходила поздно. С Алту мы практически перестали пересекаться, я видела его только спящим. Когда я пыталась с ним поговорить, он ссылался на свою усталость и необходимость отдохнуть перед работой. «О чем ты хочешь говорить? Давай как-нибудь потом, я сейчас устал», – отвечал он мне каждый раз и переворачивался на другой бок.

Рано утром я просыпалась, напяливала шерстяные носки и халат, в полудреме заваривала себе горячий чай. Кипяток обжигал мой язык, но я не могла согреться, тряслась как осиновый лист. «Надо же, так холодно где-то там внутри… Я сбежала от петербургской осени, но холод привезла с собой. Странно». Когда я сидела в самолете Пулково – Анталия, мне казалось, что я вернусь и случится чудо, все встанет на свои места, теплый средиземноморский ветер окутает меня и будет хорошо, как раньше.

Влажный воздух дунул мне в лицо, когда я спускалась по трапу самолета. Мне было тревожно, но я гнала тревогу от себя. Анталия была такой же, как и два года назад, – гостеприимной и солнечной, турецкий язык – ласковым и приятным слуху, люди улыбчивыми и готовыми прийти на помощь. Но куда делась та магия, которая была в моем сердце?

Да, все было таким же, как и прежде. Я была другой.

Мое состояние в тот момент можно было охарактеризовать так: эмоциональное выгорание и нестабильность. С одной стороны, неопределенность в отношениях, недосказанность и опустошение. То самое состояние, когда хочется биться головой о стенку, чтобы тебя выслушали и обняли, но тебе не дают ни единого шанса. Конечно, зачем что-то обсуждать и тратить нервы, если все и так, кажется, работает? Как странно, что в отношениях всегда участвуют двое, и двое могут находиться на совершенно разных ступенях одних и тех же отношений. Одного все устраивает, а другого – нет. Плюс моя работа в тот период была очень трудная и опустошающая еще больше, хотя, казалось бы, некуда. Видимо, я не была готова к бесконечным инфотурам, странноватым коллегам и неуравновешенному и строгому директору. И даже то, что отель толком еще не открылся и мы в основном изучали документацию и системы бронирования, меня выжимало, как лимон. Ежедневное обучение на турецком, сложные особенности управления, специальные термины и определения – повышение квалификации было обязательным пунктом моего контракта.

Каждый день я чувствовала, что мой мозг кипит и растворяется в новой версии программы «Фиделио», но мысли улетают куда-то в личную жизнь, сконцентрироваться было практически нереально. Впервые в жизни я не смогла доучиться до экзаменов. Я помню, как сидела на зачете, вдруг встала и вышла из аудитории, села за свой компьютер в бэк-офисе и рыдала. Рыдала о том, что я не в состоянии настроиться на учебу, о том, что я безвольная тряпка, что ничего в жизни не достигну, что не в состоянии сохранить семью, что моя жизнь закончилась… Столько всего было в моей голове в тот день, все напряжение, накопленное за долгое время, вырвалось наружу в истерику. Я сослалась на плохое самочувствие и уехала на служебном автобусе к родителям.

– Дочка, что случилось? Ты в последнее время грустишь, – говорила мне мама Гюльнур.

– Тетушка, я больше не знаю этого человека, я потеряла с ним всякий контакт, я себя не узнаю с ним! – отвечала я и просила совета.

– Уезжай, дочка, к семье, проси на работе отпуск, ты себя не щадишь, и он что-то расслабился, думает, ты никуда не денешься, я с ним поговорю, пока тебя не будет. Так дело не пойдет.

– Как уехать? Бросить все, вернуться в Россию? – повторила я вслух вопросы, терзавшие меня много недель.

– Посмотри на себя, – сказала мама Гюльнур, проведя своей ладонью по моей щеке. – Ты несчастлива, ты устала. Если ты сейчас продолжишь, то сломаешься – у тебя не осталось сил, я это вижу. Не дай себя сломать.

Через несколько дней скрепя сердце я написала мюдюру (директору) эсэмэс и отключила мобильный, а про себя думала: «Если я уеду, если с Алту покончено, как же я буду без его семьи?» Для меня они были родителями, и это чувство скорее всего стало тем якорем, который я не могла никак поднять.

Нет, я не улетела в тот же день, я просто не вышла на работу. Я сидела в пустой гостиной в розовом кресле, слезы текли ручьями, я не знала, как быть. Жить так дальше я не могла и не хотела, а что-то менять было страшно. Я боялась не просто совершить ошибку, а похоронить все те усилия, что я вложила в эти отношения. Говорят, что человек любит другого тем больше, чем больше для него делает. Алту не сильно дорожил нашим союзом, а я цеплялась за каждую соломинку, за каждый едва видимый шанс на наше совместное будущее. Любила ли я его? Сейчас мне кажется, что нет. Скорее это была просто привязанность, которая держит порой сильнее, чем любовь. Сейчас я не могу сказать точно, когда я все же решила улететь, события перемешались в моей памяти (кажется, это был ноябрь), но я снова оказалась в Петербурге с непонятным чувством незавершенных действий. Мы с Алту вроде не были вместе, но и не расстались, я носила кольцо на безымянном пальце. На душе скребли кошки, но обратно ехать было бы большой ошибкой, поэтому, чтобы оградить себя от плохих мыслей, я, как настоящая девочка, покрасилась в блондинку и записала нас с мамой на шейпинг. Как говорится, в любой непонятной ситуации меняй прическу.

Где-то в глубине души, наверное, я ждала от Алту какого-то сумасшедшего поступка. Если бы он приехал, снова взял меня за руку, снова сказал бы: «Доверься мне!» – без упреков и дурных воспоминаний, я решилась бы вернуться. Все мы ждем, что однажды на горизонте появятся алые паруса и прекрасный и благородный Грэй скажет: «…жить мы с тобой станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали…» Но он не приехал. Он изредка звонил и присылал эсэмэски, ничего не значащие, без стремления выяснить, что же нам делать дальше.

– Котенок, как ты? Что делаешь?

– Спасибо, все хорошо, смотрю объявления о работе, хожу на спорт.

– Аааа, ну молодец. Я скучаю.

– Я тоже… Алту?

– Да, котенок?

– Передай привет родителям, очень прошу…

Пауза повисла на неопределенное время. Что я чувствовала тогда? Наверное, мне было хорошо, я вернулась в детство, у меня отпала необходимость решать бытовые вопросы, думать о том, как сэкономить… Нервозность рождалась лишь от постоянных вопросов знакомых: «Ну что, когда свадьба?» Я не знала, как ответить на этот вопрос, и пыталась отшучиваться. Вспоминая прошлое, рассказывая вам эти маленькие истории, я сама потихонечку пытаюсь разобраться и ответить на этот вопрос, могло ли сложиться все иначе. Говорят, что отношения – это фарфоровая ваза: не удалось разбить сразу – на ней появляются трещины, и как ее ни склеивай, прежней она не станет. Наша с Алту ваза, видимо, была заклеена вдоль и поперек, и однажды она просто-напросто не выдержала дуновения легкого анталийского бриза – разлетелась на тысячи осколков. А может быть, был еще шанс? Ведь мы не расстались навсегда, не завершили наши отношения. Без замирания сердца, веры в бесконечное счастье и без радости от мечтаний я продолжала быть его невестой… Статус, которым я так гордилась и который лежал тяжелым грузом на моих хрупких плечах. Мысли о том, а будет ли свадьба, я старалась оттолкнуть от себя и сконцентрироваться на настоящем.