Под турецким небом

Найдя несколько точек соприкосновения, я попросила Алту, чтобы он собственнолично показал мне ее и рассказал их историю. Мне было стыдно признаться, что я рылась в его вещах, но еще сложнее мне было молчать. Я просто села ему на колени, положила голову на плечо и сказала: «А расскажи мне про Дениз. Ты же любишь Море?»

Так я узнала о том, что его девушка в свободное от учебы время ходила на аэробику в студенческом спортзале, где, собственно, они и познакомились. Однажды преподаватель посреди урока подвернула ногу и попросила Дениз, которая никогда не пропускала аэробику, заменить ее. Одно дело – ходить на урок, а другое – вести его, но девушка отлично справилась. Она осталась замещать преподавателя на следующие занятия и в конечном итоге стала их давать сама. У нее прекрасно получалось! Природная грация, гибкость и чувство ритма сыграли ей на руку. Алту учился на тренерском факультете, одним из специальных предметов как раз-таки и была аэробика. Прекрасная возможность, чтобы видеться с черноволосой сиреной, которая ему уже давно нравилась. Так они и познакомились. Как он ее очаровал, как быстро они стали встречаться – все это осталось за кадром моей памяти. Слушая эту историю, я проникалась все больше и больше, и в конечном итоге фотографии Дениз перекочевали из коробки в шкафу в фотоальбом с твердой обложкой, куда я вклеивала карточку за карточкой, чертя летопись нашей с ним истории. Эти фото нашли место в нашем «семейном» альбоме. Я настояла на этом сама, сама аккуратно их вложила в альбом, хотя в груди щемило, но мне казалось, что так будет правильно. А еще мне казалось, что он до сих пор ее любит, и во мне его привлекали именно те качества, что он узнавал… я была мазохисткой или просто дурой?

Мы любим людей, которые либо похожи на нас, либо являются нашими противоположностями. Невозможно сказать наверняка, что лучше и какие пары существуют дольше.

Отношения с Алту напоминали пороховую бочку – при каждой искре раздавался взрыв. В ход летели тарелки, столовые приборы, еда, вещи и даже техника. Он – горячий турецкий парень, я – только что вступившая в совершеннолетие сопля с замашками. Как страстно мы ругались! Это было лучше секса, я серьезно! Конечно, у меня случались истерики в духе «кому я себя отдала?», но оно того стоило. Я безумно его ревновала, патологически: к настоящему, прошлому и будущему. Он же свою ревность пытался прятать, но настолько бездарно, что его не взяли бы ни в один, даже российский, сериал.

Мне нравилось ходить по острию бритвы, и после случая с моим пляжным Аполлоном и коробкой с письмами в комоде мне хотелось щекотать свои и его нервы. Я стала безбожно флиртовать с туристами.

В обязанности аниматора входило создание атмосферы на ночной дискотеке. Кто торчал на танцполе и собирал самых красивых мальчиков, абсолютно не умея танцевать? Я, конечно же! Какое же удовольствие я получала, ловя его грозный взгляд со сцены (надо сказать, пел Алту изумительно, и до сих пор в моих ушах «My way» Синатры в исполнении некогда любимого голоса). Сейчас я думаю, что это был своего рода выпад в «наказание» ему за то, сколько туристок ему писали. А может, таким образом я защищалась от съедающей меня изнутри ревности. Это разрушающее чувство, но мне кажется, оно идет рука об руку с любовью. Или я не права?

Как я уже говорила, у моего Алту была сестра, Дидем. Она была на несколько лет старше меня, симпатичная турчанка с хорошей спортивной фигурой. Несмотря на то что она была абсолютно глухой на оба уха, девушка категорически не хотела учить язык глухонемых, мотивируя это тем, что не хочет выглядеть, как инвалид. Она говорила как умела, но понять ее было довольно сложно. Мама Гюльнур шутила со слезами на глазах: у нас есть две девочки (она меня называла «кызым» – «дочка»), и обе разговаривают как иностранки.

Дидем родилась абсолютно здоровым ребенком, но в раннем детстве переболела каким-то инфекционным заболеванием, которое дало такое осложнение. Папа занимался с ней каждый день артикуляционной гимнастикой, учил говорить, чтобы дочь чувствовала себя полноценным членом общества. Дидем ходила на дискотеки, общалась со сверстниками и даже звонила маме по телефону. Она выучила, что нужно говорить сначала «Селям!» (Привет!), а затем ждать какое-то время и спрашивать, как дела, и, хотя она вообще ничего не слышала, мама Гюльнур вела с ней диалог.

У меня каждый раз было чувство, как ножом по сердцу, и тогда я еще больше окрепла в своем желании во что бы то ни стало выучить турецкий – и язык, и жесты, и менталитет. Я хотела стать настоящей турчанкой: стала читать Гюнтекина, истории Ходжи Насреддина, смотреть старые турецкие фильмы и проникаться турецкой музыкой, культурой и, конечно же, реформами Ататюрка.

Помните фильм «Королек – птичка певчая?» Кто его не смотрел в детстве, кто не любил и не переживал вместе с прекрасной Фериде? Но книга Ришада Нури Гюнтекина – это другое измерение, это первый турецкий роман, переведенный на русский язык. Мне так хотелось узнать больше о восточном менталитете, сформированном веками, что я вцепилась в эту историю любви и взросления, находя что-то общее с главной героиней. Каждый раз я ждала этих «свиданий» с романом, которые были так коротки. Я предпочитала чтение сну, еде или каким-то другим занятиям. Каждую свободную минуту я проводила наедине с книгой, узнавая новые турецкие слова, которые то и дело мелькали на страницах русского текста, новые подробности характера турецких мужчин и женщин… Пусть несовременных, но многое объясняющих… Книга закончилась очень быстро, я ее проглотила, наверное, за неделю… Нужно было найти что-то еще.

И однажды, когда я искала в книжном магазине учебник по турецкому, мне на глаза попалась тоненькая книжечка «Турецкий с Ходжой Насреддином». Это было самое настоящее пособие, методика чтения Ильи Франка (если вы с таким не знакомы, срочно это исправьте, метод весьма любопытный!). Особенность ее была в том, что все тексты были написаны на языке оригинала с подстрочным переводом. «То, что нужно!» – подумала я и принялась с упоением читать забавные истории из жизни мудреца Насреддина. «Ходжа», кстати, по-турецки означает «учитель». И действительно, было у него чему поучиться, некоторые истории я выписала себе в дневник и перечитывала, когда чувствовала в этом потребность…

Немного грустные, местами смешные, когда-то глупые, а когда и филоссофские, эти зарисовки из жизни Насреддина Ходжи (в турецком слово, обозначающее отношение к человеку или его статус, ставится после имени) заставляли задуматься…

Эмир заказал Молле сделать надпись на перстне, которая поддерживала бы его в несчастье и сдерживала бы в радости. На следующий день Молла пришел к Эмиру и молча протянул тому перстень с надписью: «И это пройдет»…

Я читала и думала: а ведь и правда, и грусть проходит, и радость тоже, поэтому не стоит впадать в уныние и терять почву под ногами. Вроде одна фраза, но гениальная же?

Я стала искать в телепрограмме старые турецкие фильмы. Оказалось, турки пересняли абсолютно все киноленты с Мэрилин Монро: «В джазе только девушки», «Джентельмены предпочитают блондинок» – я смотрела знакомые истории на своеобразный турецкий лад и удивлялась, насколько иначе они переливались яркими красками! Фильмы были 60–70-х годов, но европейская открытость и отсутствие типичных стереотипов меня поражали. Мне кажется, я пересмотрела пару дюжин турецких кинолент, мне удивлялись даже родители Алту: «Это фильмы нашей молодости, неужели тебе они интересны?» Конечно, интересны! Они помогали мне заполнить тот пробел, который так или иначе возникает со временем между друзьями разных национальностей.

В каждом доме и в каждом офисе висел портрет Мустафы Кемаля Ататюрка. Этот голубоглазый и светловолосый первый президент Турецкой республики выглядел абсолютной противоположностью той внешности, которую мы представляем, говоря об этой национальности. Вы будете удивлены, но древние чистокровные турки – именно такие: блондины с голубыми глазами! Кемаля называют «турецким Петром Первым»: он стремился модернизировать свою отсталую в экономическом и культурном отношении, разъеденную коррупцией страну, модернизировать ее, опираясь на достижения европейской цивилизации. «У нас есть единственный путь – Европа», – убеждал он своих соотечественников. Именно благодаря Ататюрку Турция поборола безграмотность населения, основным письмом взамен арабского стала латиница, в обиход вошли модифицированные французские слова. Внешне эта страна стала вполне европейской, большинство женщин отказались от ношения тюрбана и паранджи. Точно не помню, но мне кажется, что кто-то говорил о том, что если женщина хотела получать образование, она должна была отказаться от покрытия головы. Кемаль всегда говорил о силе и величии своего народа: «Народ, который отдает все свои силы во имя жизни и свободы, непобедим». Он старался быть ближе к людям, применяя, однако, авторитарное правление. Благодаря ему Турция из исламского государства превратилась в республику, и турки этим очень гордились, отмечая 29 октября День Турецкой Республики.

Я читала, изучала и впитывала, словно губка, любую информацию, которая бы помогла мне лучше понять этих людей. Я безумно хотела говорить с ними на одном языке. Чтобы выучить язык, особенно турецкий, нужно понять ментальность этого народа, иначе никак. У каждого языка есть душа, и у каждой души есть язык. Языком моей души навсегда остался турецкий, ведь на нем так красиво звучит «sevgilim» – «моя любимая».

«Sevgilim» по-турецки значит и «любимый» (в турецком нет родов, поэтому в женской версии слово будет то же). Но он называл меня «ашкым» – «любовь моя». До сих пор при этом слове у меня мурашки по телу. Я не помню, когда услышала его от Алту впервые и не помню уже, когда им были сказаны заветные «я тебя люблю». Просто до сих пор ощущаю его крепкие объятия, когда он их произносил. Он обнимал меня так сильно, что перебивалось дыхание и сердце начинало бешено колотиться и выпрыгивать из груди. Он говорил, что без меня не может больше представить своей жизни, что я тот самый ангел, который исцелил его душу. Да, звучит слишком пафосно, но на то есть свои причины.

Все эти годы безудержного флирта с туристками его душа страдала от несчастной любви. «Я люблю море, поэтому я уехал работать в Анталию», – говорил он постоянно. Но только после его истории я поняла, ЧТО на самом деле значили его слова. Алту любил прекрасную Дениз, поэтому уехал из Анкары. «Deniz» означает «море». Они учились с ним в одном потоке в университете ODTÜ. Эта парочка была довольно интересной: он едва доходил ей до подбородка, но вместе с тем они как-то по-своему гармонично смотрелись… После расставания с Дениз у Алту по какой-то причине не поднялась рука выкинуть ее фотографии, а я любила их пересматривать снова и снова. У него были серьезные планы на эту красавицу, но в один момент все рухнуло. Эту историю я услышала не от него, но после этого я стала смотреть на его поведение и отношение к женщинам по-другому. Как говорят, прежде чем судить человека, надень его обувь и пройди его путь.

Дениз училась на художественном факультете, после учебы вела аэробику, была на голову выше Алту и пользовалась популярностью среди мужчин. Она была художницей на всю голову со всеми свойственными творческим людям причудами. Турчанка с самого начала обозначила свою свободу и заявила, что ей не нужны серьезные отношения. Мой друг же добился своего, и они начали встречаться. Однажды, через несколько лет отношений, когда Алту собирался сделать ей предложение, он уехал на некоторое время из студенческого городка.

Дениз не теряла время даром и продолжала вести богемный образ жизни, ходить на студенческие вечеринки и веселиться. Была ли она на вечеринках пьяна, я не знаю, но ее пару раз обнаружили в постели с кем-то другим. Среди соблазненных ею мужчин оказался и однокурсник моего жениха. Девушка же на полном серьезе считала, что все в порядке вещей, у них же «свободные отношения». Ах, как же страшно, когда двое влюбленных находятся на таких разных ступенях развития отношений!

Он выбирал кольцо, чтобы сделать ей предложение, она спала с его друзьями, и оба думали, что они поступают так, как полагается.

Узнав о случившемся, Алту взял академический отпуск и уехал. Дениз звонила, писала, объясняла, но он не отвечал. Поняв, что потеряла, она даже ездила к нему, но безрезультатно. Он не давал людям второго шанса. В Анталии, устроившись работать аниматором, он стал цинично относиться ко всем женщинам, разочаровавшись в одной из них.

«Ты все еще ее любишь?» – спросила я его. «Давай не будем об этом, это прошлое. Я люблю тебя», – отвечал он мне.

Глава 5

Держи мое сердце

Гуляя, мы всегда держались за руки. Над нами даже подшучивали, что так мы и состаримся, и будут два дряхленьких старичка гулять за ручку по пляжам Анталии и мило ворковать, любуясь на волны.

Я помню тот день, когда мы познакомились на отдыхе. Мне тогда едва стукнуло 17, я отдыхала с родителями и младшим братом в отеле. Я была довольно обособленной и самодостаточной девочкой, не любила ни с кем знакомиться и повсюду ходила одна. И вот однажды вечером, возвращаясь с дискотеки в главный корпус, я споткнулась на лестнице. Было очень темно, и я не решалась шагнуть вниз, потому что в сумерках и темноте я становлюсь слепым дальтоником (эта болезнь называется гемеролапия). Вдруг кто-то меня обогнал и остановился передо мной на лестнице. Он хотел помочь мне спуститься. Спустившись на несколько ступенек вперед и видя мою нерешительность, незнакомец обернулся, протянул руку и сказал: «Доверься мне». И я доверилась. Тому взгляду было невозможно не поверить, а его загорелая рука так сильно сжала мою ладонь, что у меня не оставалось другого выбора, кроме как последовать за ним.

С тех пор держать его за руку было самым большим проявлением чувств. Для меня это значило «я тебе доверяю».

Наблюдали ли вы за собаками, как расслабленно они в присутствии хозяина откидывают свою голову, обнажая самое ранимое место – шею? Это признак полного доверия. Для меня вложить свою ладонь в его было равносильно обнажению моего сердца.

Эти прогулки – рука в руку – я запомнила на всю жизнь. Это было одновременное «ты моя», «я тебя оберегаю» и «не бойся, я с тобой»: он сжимал мою руку сильно, но нежно. Его рука не отпускала мою ни на минуту, а моей совершенно не хотелось вырываться. Мне было с ним хорошо и уютно, и я, несмотря на свою патологическую ревность, в эти моменты понимала, что доверяю, что вот он, со мной, а не с какими-то девушками на фото. Вот он, настоящий, с которым ничто не страшно. Я верю, что Алту был со мной самим собой – и был он именно таким: без масок, без напускного позерства, с теплыми и нежными руками, сильно сжимающими мое сердце. Я иногда себя спрашиваю: что же такое могло произойти, что руки этого восточного мужчины вдруг его выронили, и каким чудом оно не разбилось? Чтобы найти ответ на этот вопрос, я начала записывать свои воспоминания. Копаясь в себе, я зачастую ответы нахожу, и они гораздо полнее, чем взгляд со стороны…

«Бош вер!» – говорила мне моя турецкая мама, когда я грустила. По-русски это что-то типа «не обращай внимания, это того не стоит». Она вообще была прекрасной женщиной, о такой свекрови можно было только мечтать. Гюльнур любила меня, как родную дочь, если не больше, и я постоянно слышала от нее только самые теплые слова. Его родители вообще святые люди, люблю их и сейчас, как своих собственных.

Даже когда мы с Алту совсем разругались, я ушла из нашей квартиры… к его родителям. Жила у них несколько дней, сына они ко мне не пускали. Эти прекрасные люди заботились о том, чтобы мне было хорошо, как родной. В тот раз ссора произошла на пустом месте. Мои родители передали со своими друзьями из Питера отличную пару уличных кроссовок в подарок для Алту. Друзья в тот день ездили на экскурсию, и на обратном пути их автобус сломался, мы их прождали часов пять точно. Нет, мы не сидели у их отеля, а гуляли по зеленому городу, ели вареную кукурузу и подставляли лица теплому бризу… В конце концов, мы смогли забрать коробку и со спокойной совестью поехали домой. На обратном пути Алту устроил мне разнос, я так и не поняла почему. Когда мы доехали до нашей остановки, он отстал от меня, потому что нужно было купить хлеба, а я быстрым шагом дошла до дома, схватила кошелек, в котором было несколько лир, и села в долмуш. По дороге из Лары в Коньяалты, а ехать было достаточно долго, минут сорок, я думала о том, как болит мое сердце. Слезы катились из глаз, а я себя спрашивала: «почему? Ну почему он позволяет себе меня постоянно обижать?» Я ехала и спрашивала себя: что я делаю не так, почему я во всем не права? Вопросы были почему-то только ко мне, и я списывала это на возраст и неопытность… Когда мама Гюльнур открыла дверь, мои глаза были на мокром месте.

– Дочка, не стоит он ни одной твоей слезинки! Поговорить с ним?

– Нет, тетушка, не надо. Можно, я у вас переночую?

Я знала, что двери их дома открыты для меня всегда, и это было так естественно – приехать и рассказать, что на душе.