Графиня пыталась вспомнить хоть одну молитву. Но не могла. Лишь повторяла.
– Господи, помоги мне.
Конь споткнулся. Неведомая сила перевернула его в воздухе. Александра вылетела из седла, Герцог приземлился на спину. Хруст позвонков – последнее, что прозвучало в тишине.
Несколько секунд, и графиня была мертва. Из ее виска на острый камень сочилась кровь. В открытых голубых глазах застыл ужас последних пережитых минут.
– Маменька!
Сквозь рассеивающийся туман к ней бежала Евдокия.
– Маменька! Маменька! Очнитесь!-упала она на колени.
С надеждой Евдокия заглядывала в глаза матери. Рот Александры приоткрылся. Девушке послышался едва уловимый звук.
Евдокия приставила трясущуюся ладонь ко рту матери. Она не чувствовала дыхания. Голова матери упала набок, и с уголка рта выпал кусок зуба… И еще один. На траву заструилась кровь.
Девушка медленно отползала назад, подальше от этих застывших глаз. Она была не в силах вымолвить на слова.
С трудом Евдокии удалось подняться на ноги. Она побрела в сторону усадьбы, цепляясь за деревья. Несколько раз девушка оборачивалась, надеясь углядеть, что мать ползет за ней. Но та оставалась недвижима.
Туман рассеялся поразительно быстро. Яркое солнце освещало дорогу. Птицы издевательски жизнерадостно запели.
Евдокия вытерла грязной рукой пот, оставив след на лбу.
Она замерла перед воротами усадьбы. В ушах звенело. Она не слышала криков людей, не помнила, как вбежала в дом, оттолкнув прислугу.
– Папенька! Папенька!– закричала она, взбегая по лестнице.
На ее крик сбежались сестры и брат.
– Что случилось?– выбежал из спальни встревоженный отец.
– Маменька погибла!
Евдокия вцепилась в грудь Бориса и разрыдалась. Отец схватил ее за плечи.
– Где она?!
– В поле! Герцог не шевелится! Красавица ускакала! А маменька лежит, не двигаясь! И кровь на камне!
– Иван! Готовь коляску! Выдвигаемся немедля!– крикнул он сыну.
Спустя минуты они добрались до того места, где лежала Александра. Конь, буквально до смерти любимый графиней, умирал рядом со своей хозяйкой.
Борис выскочил из коляски.
– Сын! Не смотри в глаза ей!
Силком он заставил Ивана отвернуться.
– Папа, я должен увидеть!
– Глаза ей закрою и увидишь!
Муж направился к телу жены. Он сел на траву, закрыл ее веки ладонью. Его дрожащие губы повторяли немую молитву. Герцог в эти самые секунды испустил дух.
– Папа!– позвал Иван.
– Иди сюда!
Пока мужчины разговаривали посреди поля, Евдокия сидела в коляске, опустив голову. Волосы закрывали лицо. Только б не посмотреть туда. Нервно девушка теребила в руках платок с рисованными васильками. Внезапно она замерла. Мамина рука…
Глаза Евдокии широко раскрылись от ужаса. К платку тянулась пожелтевшая рука матери. Она узнала ее по перстню с синим камнем. Мать схватила платок. Она начала дергать его на себя, пытаясь отобрать. Девушку бросило в жар. На коже выступили красные пятна.
– Подними глаза,– шептала мать.
Евдокия не смогла сопротивляться. Она медленно подняла голову. Помутневшими глазами на нее смотрела Александра. Все лицо ее было в крови. Зияющая рана на желтой щеке вызывала чувство омерзения. Сквозь эту рану был виден оставшийся болтающийся зуб.
Александра широко улыбнулась, издала нечеловеческий хрип.
С криком Евдокия выскочила из коляски и бросилась бежать в лес. Иван ринулся за ней.
– Стой! Стой!– кричал он.
Она бежала, не разбирая дороги, пока не потемнело в глазах. Голова шла кругом. Евдокия хватала воздух ртом, не в силах успокоить дыхание. Она запнулась о корень дуба и рухнула на землю. Разодранная кожа ладоней горела. Внутрь царапин забилась земля. Девушка смотрела на ладони…Но это были не ее ладони…Чужие…Желтые, как у покойника.
– Несешься как шальная невесть куда! Думаешь, остальным легко?!
Запыхавшийся Иван рывком поднял ее за руку.
– Я не пойду назад!– истерически кричала сестра, вырываясь.
– Пешком до усадьбы пойдешь?! В таком состоянии?! Ума лишилась?!
– Не пойду я обратно! Хоть режь! Убью себя, клянусь!
– Дура!
Иван поволок сестру в сторону усадьбы. Отец в поле с конюхом. А эту одну оставлять-себе дороже. Двух похорон им не выдержать.
Ее ноги заплетались. Иван волок ее почти по земле, как тряпичную куклу.
– Не мои руки…Ваня…Руки не мои…
Бубнила она всю дорогу.
– Степан их отрубит? Пусть отрубит… Не мои…