– Заберите ее! Умойте ледяной водой!-приказал Иван слугам.
Он бросил сестру на диван в гостиной.
– Ей нужен лекарь.
Анна вытерла пот со лба Евдокии. Образ мертвой матери мерещился повсюду. Она видела его в отражении зеркал, за шторой…и сидящей на диване в паре сантиметров от нее. Мать заглядывала ей в глаза, наклонив голову. Ее темно- синее платье пропиталось кровью. Евдокия откинулась на диван и потеряла сознание.
Евдокия пришла в себя поздно вечером. Взгляд упал на зеркало, завешанное белой простыней. Край простыни упал и часть комнаты оказалась видна.
– Нет…нет…нет…,– зашептала девушка.
Она нашла в себе силы встать, и выдвинуть огромное зеркало в свой полный рост в коридор. Ножки зеркала оставляли на полу крупные царапины. Скрип истерзанных половиц разбудил Анну.
– Евдокия!
Анна выбежала из комнаты. Евдокия тут же захлопнула перед ней дверь.
– Зачем ты заперлась?! У нас у всех одно горе! Открой сейчас же!
Сестра с силой барабанила по дверям.
– Пожалуйста, Евдокия, расскажи мне, что случилось,– завывала она.
Евдокия пятилась назад. Стук отдавался в ушах так, что казалось барабанные перепонки лопнут. Девушка закрыла уши.
– Анна, уйди! -выкрикнула она.
По щекам полились градом слезы.
– Мне нужно знать, как она умерла! Расскажи мне! Почему ты не спасла ее! Ты с ней уехала! Ее смерть – это твоя вина!
– Оставь ее!-не выдержал Иван.
– Почему она не открывает?!
Иван схватил сестру за запястья.
– Образумься, Анна! То, что она видела, одному Богу известно! Отойди от двери, иначе я могу не сдержаться!
– Она знает, что там произошло! Герцог не мог так упасть! Это бесы! Она их видела!
– Не видела…Ничего не видела…Отче наш сущий на небесах..,– сбивчиво зашептала Евдокия, заглатывая воздух.
Обычно теплыми майскими вечерами было полно гостей. Детский смех звучал со всех сторон. Играла музыка. Барышни кокетки флиртовали с кавалерами на балах. Столы ломились от разнообразных кушаний. И страшно было смириться с тем, что больше никогда этого в усадьбе Ярославцевых не случится. Этой ночью усадьба утопала в слезах.
– Сколько звезд на небе, столько слез мы по нашей графине прольем. Добрее нашей Александры Петровны в век не сыщешь,– рыдала в голос Аглая.
Ефросинья положила голову ей на колени.
– Это что ж получается? Призрак графини тут сорок дней ходить будет?– испуганно спросила девка.
– Тьфу на тебя…Дурная. А даже если и будет ходить, пущай… Так положено.
Аглая гладила черные растрепанные волосы Ефросиньи. Обе они думали о том, что их ждет. Борис не был так добр к прислуге. Теперь совсем с ума спятит.
В комнату Аглаи заглянули Паранья, да Любава.
– Тетушка Аглая, разреши у тебя побыть. Хозяин воет, словно волк. Страшно нам,– потупя взор попросила Паранья.
– Не уснуть этой ночью,– вздохнула Аглая.– Проходите.
Девицы залезли на кровать кухарки. Так и сидели вчетвером, глядя на тень, отбрасываемую свечой, вздрагивали от каждого скрипа.
Борис, сморщившись, опрокинул очередную рюмку водки. Он страстно любил погибшую жену. Любил с такой силой, что готов был отдать в адово пламя всех своих четверых детей, лишь бы вернуть Александру.
– Александра моя…Неугомонная глупая баба..,– повторял он портрету, висящему на стене.
С портрета, весело улыбаясь, глядела огромными голубыми глазами Александра. Он ясно помнил день, когда был закончен портрет, потому- что ненавидел эту шляпу с несуразными розовыми перьями, обожаемую ею. Жена называла ее чудной.
– Она подходит к моему розовому платью,– крутилась как девчонка перед ним Александра.
– И платье нелепое. Отвратительно поросячий цвет.
– Мне не понятна твоя ненависть к розовому, Борис,– смеясь, она поправила локоны.
В ответ он лишь покачал головой. Женщины…
Воспоминания захлестнули его. В ушах он явственно услышал ее голос. В носу стоял сладостный аромат ее тела.
Жар не давал дышать. Борис с яростью разорвал на себе ворот рубахи.
– Как жить без тебя?! Для чего?! Пойти, да утопиться!
Граф разрыдался не в силах совладать с собой. Он колотил себя по голове, рвал на себе волосы. Он бы задушил ее в объятиях, если бы она возникла перед ним прямо сейчас. Да хоть из самой преисподней. Он отрекся бы от веры, сжег кресты и иконы, лишь бы вернуть ее. И он не боялся гнева Господнего за свои мысли. Бог не может судить любовь.
– Папенька,– заглянула к отцу в кабинет Анна.
– Иди вон!– в ярости он ударил кулаком по столу.
Анна захлопнула дверь. Девицу колотило мелкой дрожью.
– Что теперь будет?– прижалась к ней Марфа.
Старшая сестра поцеловала ее в макушку.
– Не знаю, Марфа. Ох, не знаю. Вся надежда на Ивана. Пойдем.
Анна взяла Марфу за руку, и повела в комнату брата. Обе замерли в гостиной. Деревянный гроб стоял среди свечей. Длинные тени отплясывали на стенах усадьбы. Святые наблюдали за мамой с икон.