Где же Лизонька?

– Ну, хорошо, милый, завтра утром пойдем в парк, но только когда станет светло, и желательно, чтобы на платформе было побольше народу. Надеюсь, никого ненужного нам мы не встретим.

Хвост вильнул и опять исчез в кустах.

Ненужная встреча

Всю ночь опять шел снег, но утро было прекрасным! Тучи разошлись, и впервые за много дней сияло солнце.

Злодей Мартин все утро напоминал мне о моем обещании. Сначала стягивал с меня одеяло, потом поругался с Кубриком и наконец демонстративно улегся посредине кухни на самом проходе и не спускал с меня глаз, пока я резала куриное мясо для кошек, пила кофе, убирала посуду. Он мешал проходу и не делал ни малейшей попытки убраться с дороги. В общем, лежал над душой. Выхода у меня не было! Закончив дела, я произнесла, наконец, заветное слово:

– Гулять!

Мы дошли до железнодорожных путей, я остановилась и прислушалась к себе: никакого предчувствия опасности, никакой тревоги или страха. Платформа была полна людей, собирающихся в город. На противоположной платформе, – на той, что была на стороне парка, – куда приходили электрички из города, тоже были люди, солнце светило ярко, прекрасно освещая куст за путями, мимо него по тропинке вглубь парка скользнули пара лыжников и подростки с санями.

Пути перейти мы не успели, запищали предупредительные сигналы – подходила электричка из города.

И я, и Мартин, и мои внучки любим смотреть на проходящие электрички, только пес ведет себя неприлично – он машет хвостом, прыгает от восторга и громко лает, соревнуясь с поездом: кто громче.

Электричка прошумела мимо, и вдруг Мартин насторожился. Я проследила его взгляд и увидела на другой стороне путей, среди сошедших пассажиров, человека в черной куртке, по фигуре и походке очень напоминающего того, кого я видела и испугалась в тот злосчастный вечер.

Сейчас пугаться было нечего – позднее утро было солнечным и ярким, платформа полна людей, в парк по тропе идут люди, да и не видел меня никто, поэтому и узнавать некому. Но привлекать к себе внимание на всякий случай не хотелось.

Я натянула поводок, и мы с псом, пройдя небольшое расстояние до платформы, поднялись на нее и присоединились к ожидающим поезда. Отсюда, с высоты платформы, было очень удобно наблюдать за подозрительной личностью на противоположной стороне. Большинство сошедших с поезда пассажиров уже перешло железнодорожные пути и направилось к улицам нашей деревни. Сама же подозрительная личность прошла немного дальше вдоль парка, подошла к тому самому кусту и начала внимательно осматривать снег вокруг. Нисколько не скрываясь, человек в черном присел и стал методично и неторопливо разгребать руками снег вокруг куста. Со стороны выглядело, как будто он что-то потерял и просто пытается найти. Теперь я уже не сомневалась, что это тот самый человек, который нес женщину. Таких совпадений не бывает.

Я подошла к расписанию – электричка в город придет через пять минут, все войдут в поезд, и я останусь торчать в одиночестве на высокой платформе как маяк, видимый со всех сторон. Надо срочно сваливать, пока поезд не пришел, и не дожидаться окончания его поисков. Да и Мартину трудно объяснить, почему, находясь около вожделенного для него леса, он торчит на платформе и до сих пор не разрыл ни одной норы и не грызет ни одной палки.

Я уже развернулась было к лестнице, чтобы спуститься и войти в парк с другой стороны платформы, как вдруг подозрительная личность отошла от куста, быстрым шагом перешла пути, поднялась на мою платформу и пошла в моем направлении. В груди непроизвольно ёкнуло, я быстро повернулась к нему спиной, взяла пса за ошейник и заняла место на платформе, где народ стоял поплотнее.

Личность тем временем быстрым шагом прошла мимо меня и окружающих меня людей. Я увидела его удаляющуюся спину. Он повернул голову, и я смогла заметить его профиль, правда, невнятно и мельком. Я увидела черную щетину, прямой нос, жесткий подбородок. Быстренько отойдя от уже приготовившихся к посадке людей и проследив взглядом за удаляющимся человеком, я увидела, что, пройдя вдоль всей платформы и спустившись по лестнице с другого края, он подошел к стоявшей там машине. Машина завелась и, постояв еще пару минут, отъехала по единственной дороге, по которой можно подъехать к станции.

В этот момент запищали предупредительные сигналы, и вдали показалась электричка.

Конечно, я хорошо рассмотрела автомобиль и запомнила его номер.

*

Память у меня куриная, то есть никакая. Все время прогулки и по дороге домой я как попугай судорожно повторяла номер машины, чтобы донести его до бумаги, наивно полагая, что автомобиль может открыть полиции дверцу в коридор расследования моего происшествия. Увы, позвонив Пряхе по телефону, номер которого он мне любезно оставил, я поняла, что ошибалась, и происшествие так и осталось «моим». Я, похоже, рассмешила несмешливого майора своим предположением. Запинаясь и строя фразы по только ему понятным правилам, он втолковывал мне, что состава преступления нет, и я напрасно трачу его и свое время, подозревая бедного мужичка, потерявшего что-то под кустиком, возвращаясь после баньки в соответствующем состоянии, получившего за это нагоняй от жены и пытавшегося восстановить мир в семье. Впрочем, это было только мое толкование его малопонятного спича.

– Иван Авдеевич, вы совсем мне не верите? – спросила я наконец.

– Почему, верю. Я верю, что в стране коррупция и можно сажать каждого пятого чиновника, если не второго… Давайте рассчитаем всех на первый-второй и под каждого второго начнем копать… Понятно, о чем я говорю? На все есть правила и законы.

– Понятно… Но все-таки вы же можете определить владельца машины: вдруг он окажется страшным-престрашным бандитом, и у вас появится повод открыть дело? Это же не секретная информация, и вы не затратите на это много времени?

Пряха тяжело вздохнул:

– Да, могу, конечно… И не секретная, поскольку не является следственной тайной. Хорошо, наведу справки и позвоню вам, может, это вас успокоит…

– Да, именно этого я хочу! – воскликнула я.

Не прошло и получаса, как Пряха перезвонил и сообщил мне, что машина, десятилетний синий опель, принадлежит Семену Алексеевичу Коробову – женат, детей нет, – зарегистрированному в деревне Мёдуши Ленинградской области, и за последние десять лет провинившемуся перед законом всего один раз, превысив скорость, за что и был оштрафован. Штраф оплачен через два дня после его выписки.

– Теперь вы успокоились? – устало спросил он.

А что мне оставалось… Утро кончилось, пора было заняться уборкой и приготовлением хоть какой-то еды. Твердо решив выбросить все из головы и заняться делом, я уселась в кресло. На колени тут же забралась Машка и, включив урчальный аппарат, заглушающий шум холодильника, начала месить мои колени. В голове крутились мутные, плохо определяющиеся мысли. Мёдуши… Я знаю эту деревню. Примерно в двадцати километрах отсюда. Когда-то мы с дочкой ездили туда за грибами и набрали рыжиков.

Повинуясь все тем же малопонятным мыслям, я встала и кликнула Мартина:

– Вставай, лоботряс, выходные все равно пропали, сегодня твой день! Поехали в Мёдуши!

Мёдуши

Население Мёдушей составляет около ста человек. В паре километров от деревни расположено небольшое озеро. Мёдуши избежали участи многих маленьких деревенек, которые были покинуты своими жителями и в которых в лучшем случае остались доживать свой век несколько стариков. Произошло это благодаря близости к городу и, главное, тому, что на берегу озера было обустроено предприятие по выращиванию рыбы, где нашло работу большинство деревенских жителей. Какой-то советский чиновник районного масштаба, насмотревшийся подобных ферм в соседних скандинавских странах, решил, что у советских людей это выйдет не хуже, чем у буржуев, и надумал прославиться как рачительный хозяин. Закупив оборудование и мальков на деньги районного бюджета, лишив тем самым район новых дорог, ремонта школ и больниц, он настроил подобных ферм на всех прудах и озерах района. Однако все вышло как всегда. Оборудование вскоре стало выходить из строя, рыбу воровали, мальки дохли, не получая необходимого ухода, поскольку на обучении работников было сэкономлено. Да и, правду сказать, зачем советскому человеку чужой опыт, советский человек горд, и не нужно нам было никаких уроков – невелика наука, сами с усами!

Рыбные фермы грустно окончили свое существование. Бюджет был опустошен, руководителя района срочно перевели на вышестоящую должность, а затраченные средства списали на полученный ценный опыт. Но некоторое время они все-таки просуществовали, и для Мёдушей это сыграло существенную роль. Рыбная ферма на соседнем озере продержалась дольше всех, проработав в каком-то виде до перестроечных времен. Затем ее постигла участь всех остальных хозяйств. Но времена уже были другие. Не все оборудование, пристани и садки успели сгнить, и ферма через некоторое время была выкуплена каким-то предпринимателем и восстановлена.

Я ехала по дороге, почти пустой по случаю зимы и выходного дня, и переваривала информацию, выкачанную из интернета. Нагулявшийся утром Мартин дрых на заднем сиденье. Разные мысли и воспоминания лезли в голову. Я вспоминала пустоту и разруху девяностых, думала о стариках и старушках в брошенных деревнях… И еще мне было очень жалко мальков.

Двадцать километров – это почти ничто для автомобиля на пустой трассе. Вскоре я увидела разрушенную церковь с поникшей маковкой и указатель «Мёдуши». Деревня располагалась вдоль дороги, как и огромное количество других русских деревень; но отличалась от прочих наличием второго ряда домов, через узкую разделяющую ряды улицу. И эта деревня так же начала преображаться, как преображаются сейчас многие из них – особенно расположенные около мегаполисов, жители которых скупают в деревнях дома для обустройства загородного жилья. Да и сами деревенские стали обновлять свои домишки, пользуясь появившимися новыми материалами и их относительной дешевизной. То тут, то там уже виднелись дома, обшитые сайдингом, с новыми крышами из ондулина или металлочерепицы. Ряд домов вдоль дороги разрывался небольшой площадью, в глубине которой располагалось типовое здание деревенского продуктового магазина. Точно такое же здание сельского магазина сохранилось даже в моей деревне и находилось на параллельной улице.

И все же чем-то эта деревня отличалась от многих, которые я только что проехала. Я припарковалась на площади и осмотрелась. Во-первых, внутренняя улица деревеньки и некоторые проезды между домами, которые были заметны с площади, были заасфальтированы и тщательно очищены от снега. Во-вторых, здание затрапезного сельского магазинчика прекрасно отремонтировано, сделан пандус для колясок, крыльцо накрыто навесом. И – да! – заборы… Нет старых покосившихся заборов – непременного атрибута российской деревни. В Мёдушах почти все видимые заборы были новые, сделанные по одному образцу. Я обратила внимание, что деревенская площадь, если так можно назвать площадку перед магазинчиком, была также хорошо очищена от снега и обсажена ровным рядом живой изгороди, которую осенью тщательно подстригли. Стояли скамейки и урны! Последнее было совсем удивительно. Впрочем, может, я просто давно не бывала в деревеньках… только проезжала мимо, – а, проезжая мимо, много не увидишь…

Вдоль всех дорог в России – рыночки на ящиках, табуретках, а то и просто на земле на постеленной клеенке.

И Мёдуши были не исключение, но здесь для торгующих были сооружены небольшие прилавки с пластиковыми крышами, прикрывающие от дождя и снега нехитрый деревенский товар. Был разгар дня, и у прилавков стояло несколько закутанных бабушек.

Мой порыв приехать в Мёдуши был ничем не объясним. У меня не было ни одной мысли или идеи, что я, собственно, здесь собиралась найти. Даже если бы я и увидела знакомую машину, мне и в голову бы не пришло подойти и поинтересоваться… м-м-м, а чем, собственно? «Скажите, это не вы ли тащили женщину третьего дня около университетской платформы?».

Да я и расспрашивать никого не собиралась: «А не знаете ли вы Семена Коробова, он мне исключительно подозрителен!».

Напротив, все, что я знала точно – это что ни при каких обстоятельствах нельзя ни намеком выдать себя. Меня никто не видел, и никому и в голову не должно было прийти, что я интересуюсь кем-либо или чем-либо, имеющим отношение к тому происшествию или к его участникам. Я как бы приехала на разведку, зацепившись за единственную существующую ниточку, известную мне, связывавшую происшедшее с каким-то реальным человеком. Но что разведывать, я и представления не имела. Мне хотелось убедиться, что мое ночное приключение – не плод моего воображения, – на что явно, насколько он вообще мог быть понят, намекал Пряха. Что моя тревога – это не неврастения уставшей задерганной тетки. Впрочем, пусть неврастения, – но мне надо было убедиться в этом. Приключение не выходило из головы, мешало спать, воображение рисовало всевозможные сценарии происшедшего. Картины увиденного и пережитый ужас уже измучили меня совершенно. Я чувствовала себя в противной липкой паутине, которая вроде существовать и не мешает, но душит и сковывает каждое движение. Мне хотелось освободиться, и я интуитивно искала выход – лазейки, щелочки, проходы, в которые можно выскочить.

Об этом я размышляла, стоя у деревенского магазина. А вдруг в этой деревне что-то случилось, произошло какое-то событие, которое может быть именно той, искомой мною стрелкой, указывающей на выход из оплетшей меня паутины? Надо поговорить с местными жителями…

Бабушки с маленького рынка – вот кто мне нужен!

Оставив Мартина в машине, я подошла к прилавкам. Н-да, как раз бабулек там не было. Дородные румяные от мороза тетки торговали вязаными носками, маринованными и сухими грибами, разными соленьями и вареньями – я не очень обратила внимание на товар. Впрочем, одна бабушка была, расположившаяся у самого края ряда. Как два пузатых стража, перед ней стояли две трехлитровые банки с солеными огурцами.

Я взглянула на старушку – сердце мое ёкнуло и почти остановилось. Бабушка была исключительно похожа на мою собственную бабушку, мамину маму, моего милого ангела, мою бабунечку с Кубани, светлую память о которой я храню всю свою жизнь. Даже старенький пуховый платок был повязан точно так, как носила бабунечка – впрочем, наверное, как и очень многие деревенские бабульки. Старушка сидела за своими огурцами как нахохлившийся воробей на жердочке. Наверное, устала, бедная, такая родная…

В носу защипало, в глазах стало мокро. Я непроизвольно сделала шаг по направлению к ней, чем вызвала призывный оклик тетки, занимавшей место рядом:

– Дамочка! Дамочка! Так вам огурчиков? Берите мои! У баб Ани они мягкие и кислятина, а мои крепкие, острые; под водочку после бани – мужик крепче любить будет! Подходите, подходите, дешево отдам! – масляным голосом увещевала она.

От злости слезы мгновенно высохли! Я сделала восторженные глаза и громко возрадовалась:

– Да что вы! Кислые и мягкие? Мои любимые! Нигде не могу таких найти! Спасибо, что подсказали! Дай вам Бог здоровья! Баба Аня, а у вас только две банки? Я бы еще взяла парочку!

– Ох, доченька, дома еще есть, я недалече тут, – засуетилась бабушка, – не дотащить мне больше двух банок. Может, дойдешь, заберешь? А то подожди, я сбегаю…