До утра

До утра
Алиса Бастиан

Здесь царит строгая дисциплина. Здесь пропадают мальчики. Здесь не задают вопросов.

Добро пожаловать в место, где дружба превращается в предательство, а страх – в способ выживания.

В место, откуда невозможно сбежать…

Алиса Бастиан

До утра

– Ты никогда ничему не научишься, – презрительно выплюнул директор Барни. – Никогда.

Себастьян стыдливо опустил глаза и увидел, что затёртый шнурок на левом ботинке снова развязался. Директор Барни проследил за его взглядом и гадко, очень по-взрослому, усмехнулся.

Себастьян присел и стал завязывать шнурок, но мысли его были далеко, а взгляд блуждал, перескакивая с его непослушных рук на чёрные лакированные туфли директора, на трещины в деревянном полу его кабинета, на прожжённую дыру в дневнике, валяющемся на полу между директорскими туфлями и старыми себастьяновскими ботинками. Потому нормально завязать шнурок не получилось, и невнятный скомканный узел вызвал ещё одну усмешку сверху. Себастьян поднял глаза, и его захлестнула обида. Разве он виноват, что присутствие этого человека так на него действует? Разве он хоть в чём-нибудь виноват?

– Неужели ты думаешь, что ни в чём не виноват? Что ты особенный? – директор Барни схватил Себастьяна за воротник рубашки, как щенка. – Неужели будешь отнекиваться? Да я тебя…

Себастьян сжался, будто приготовившись к удару молнии точно в его сердце, но директор Барни бросил его на стул, поднял с пола дырявый дневник и швырнул ему в лицо. Себастьян остался жив, и это его приободрило.

«Дьявольское отродье, – подумал Себастьян. – Сейчас он скажет это, точно скажет. Мне этого не миновать».

– Ненавижу ложь, – прошипел директор Барни.

Себастьян молчал, считая секунды. Сколько он уже здесь? Он украдкой глянул на старинные часы, висящие на стене. Три минуты или около того. Сейчас начнётся.

– Ненавижу, – повторил директор Барни. – Ты, лживое дьявольское отродье, ты знаешь, куда попадают мальчики вроде тебя?

– Нет, – пересохшими губами прошептал Себастьян, но это было неправдой.

Все знали, куда попадали мальчики. Куда они пропадали.

* * *

Себастьян попал в эту школу полгода назад. Тогда всё и началось.

Полгода в аду.

С виду это была ничем не примечательная школа-приют для мальчиков-сирот и тех, от кого отказались родители, существовавшая и на государственные средства, и на частные пожертвования. Невзрачное здание предъявляло миру такие же невзрачные кабинеты и таких же невзрачных учителей, но скрывало настоящее чистилище. Ни фасад, ни начинка не наталкивали сторонних наблюдателей и случайных посетителей на мысли о чём-то таком, что здесь на самом деле происходило.

«Строгая дисциплина», называл это директор Барни, и это было так, хотя и с большим преуменьшением. С каждым годом эта «строгая дисциплина» становилась всё строже, и не было никого, кто мог бы остановить директора. Немногочисленные учителя сами его боялись, и набраны в эту школу они были неспроста. Никто точно не знал, как они были связаны с директором Барни, но то, что они постоянно находились в диком страхе и при этом не могли уволиться или хотя бы кому-то рассказать об атмосфере в школе, наталкивало на определённые мысли.

С каждым годом становилось всё хуже и хуже – безнаказанность зла только укрепляет его. Директор Барни постепенно стал для мальчиков истинным воплощением Дьявола. В год, когда в школу попал Себастьян, потерявший родителей и волей судьбы направленный именно сюда, уже никто из учеников не пытался сбежать, как и не пытался кому-то что-то рассказать. К этому году директор Барни провёл уже достаточно показательных разговоров с провинившимися, и уже достаточно мальчиков бесследно исчезло из школы. Любой, попытавшийся сбежать или выказать неповиновение, или, боже упаси, попытавшийся хотя бы намекнуть приезжающим раз в четверть представителям комитета, что им здесь не очень нравится, вызывался в кабинет директора Барни, и больше его никто не видел. Никому не удавалось сбежать. Из ада нет дороги. С представителями комитета, заезжающими только для галочки, тоже ничего не выходило. Когда рядом был директор Барни, а он всегда был рядом, ни у кого не хватало духу сказать что-то не то, посмотреть как-то не так. Страх парализовывал. А представители и не вникали в дела школы. И с каждым разом директор Барни ужесточал наказания. Выхода не было. Его действительно не было.

Поэтому к тому времени, как здесь оказался Себастьян, все уже смирились с безвыходностью ситуации, и никаких серьёзных происшествий не случалось. Первый месяц прошёл довольно неплохо, и Себастьяну не верилось, что всё, что ему рассказали ученики, было правдой. Да, директор Барни жёсткий и, видимо, жестокий человек, это было видно по нему, и он фанат дисциплины, но в такие невероятные россказни Себастьяну всё же не верилось.

А потом директор Барни показал себя. Ему стало не хватать этих милых сердцу развлечений, этих жестоких наказаний и унижений, к которым он так привык. Стало не хватать, как воздуха. Поганые мальчишки уже довольно долго вели себя идеально, и даже ему не к чему было придраться. Что ж, пусть получат передышку, думал он. Зато потом впечатления будут гораздо ярче.

Затаившаяся змея, выследившая добычу. Затишье перед бурей, не более того. Но мальчики этого не понимали, а если кто и понимал, не хотел об этом думать. Себастьян следовал примеру других и вёл себя безукоризненно, но в итоге этого оказалось мало.

– После урока всем собраться в спортзале, – прогремело в один прекрасный день по внутренней связи, и маленькие мальчишечьи сердца как по сигналу замерли. Кто-то заплакал, кто-то просто очень сильно побледнел, кто-то уронил ручку и тут же до смерти испугался этого. Себастьян беспокойно заерзал на стуле. Он всё ещё не очень верил тому, что ему рассказывали, но реакция мальчиков была показательной. Он видел их страх. Он чувствовал его. И страх этот постепенно передавался и ему.

– Кажется, нам конец, – прошептал Ронни, с которым Себастьян за этот месяц почти подружился и который рассказывал ему про всё происходящее.

– Да не преувеличивай, – покачал головой Себастьян, но голос его прозвучал неуверенно.

– Сам увидишь, – ответил Ронни и отвернулся.

Себастьян глянул на часы – до конца урока оставалось пять минут. Напряжение и страх пропитали весь класс, и даже мел в руках учителя визжал, соприкасаясь с доской, визжал от ужаса.

Себастьян начал прокручивать в голове всё то, что ему рассказывал Ронни и что подтверждали другие мальчики. Директор Барни был сущим монстром. За малейшую провинность тут же следовало наказание. От унизительного мытья унитазов голыми руками до публичного избиения до полусмерти.

«Строгая дисциплина».

Ученики сами поддерживали порядок в школе. Они намывали посуду после еды, вылизывали полы и парты в классах, застирывали постельное бельё и свою форму. Любая крошка, пылинка или пятнышко приводили директора Барни в бешенство и влекли за собой последствия.

– Я даю вам кров, еду, одежду и знания! – гремел он. – А вы, неблагодарные свиньи, устраиваете мне тут хлев! Да кому вы нужны?! Ничтожества, не способные содержать в чистоте даже себя! Всем десять дней!

Наказания, не совершающиеся разом, а длящиеся некоторое время, директор Барни называл по дням. Все отлично знали, что он имел в виду. Не было кого-то, кто бы не знал. Десять дней – это десять дней без крошки еды. Были ещё два дня без возможности прилечь, присесть или даже облокотиться на стену (два дня без отдыха, а ежели у кого-то подкашивались от усталости ноги, то судьба его была предрешена). Три дня без сна (и если кто-то вдруг засыпал, то лучше ему было не просыпаться: да, и в этом случае за нарушение он оказывался в директорском кабинете, откуда, как известно, никто не возвращался). Пять дней без воды (водоснабжение на эти дни перекрывалось, а если кто-то в отчаянной жажде осмеливался пить мочу, это каким-то невиданным образом тут же становилось известно директору Барни, и последствия были обычные). И так далее.

Себастьян мотнул головой, отгоняя мысли. Он не мог не признать – Ронни и другие вряд ли стали бы его запугивать, придумывая такие подробности. Но ему настолько не хотелось верить во всё это, и этот месяц, проведённый в школе, вполне себе спокойный месяц… Но прозвенел звонок, и желудок Себастьяна свернулся в узел, так же, как и у всех остальных. Страх был заразен и распространялся всё быстрее.

Как во сне мальчики побрели в спортзал. Директора Барни там ещё не было, и они начали вставать перед скамейками, попутно машинально проверяя, в порядке ли их форма и вычищены ли ботинки. Всё было идеально. Они и правда очень старались, чтобы этот месяц провести спокойно, но, похоже, спокойствие закончилось.

– Добрый день, директор Барни, – стройным хором прозвучало на весь зал.

– Можете садиться.

Мальчики сели так, что ни один звук не нарушил стоящую в зале тишину.

– Я очень огорчён. Очень, очень огорчён, —начал директор Барни, и ему не нужно было придавать тону зловещности, его голос всегда был пропитан ею. – Я долго закрывал на это глаза, но моему терпению пришёл конец.

Гробовая тишина.

– Тим. – Палец директора указал на пухлого, трясущегося от страха мальчишку.

– Да, директор Барни, – прошелестел несчастный, вскочив со скамьи.

– Ты ведь понимаешь, о чём я тут толкую?

Мальчики зажмурили глаза. Тим пропал, это ясно. На такой вопрос нет правильного ответа.

– Д-д-директор Барни…

– Ну же, Тимми, не бойся, – ласково сказал директор Барни, и эта ласковость прозвучала ужаснее всего, что они слышали.

– Я-я… – Тим громко сглотнул, мечтая только лишь о том, чтобы это всё закончилось. Закончилось для него.