ESCAPE. Изгой

Герман корпел над мелкой работой, водружая на нос причудливые пенсне, также найденные в кабинете, который когда-то принадлежал Джеку, а теперь был личным убежищем отца. Вылазки туда старший сын мог совершать лишь по ночам, несмотря на то что все то, что Николас считал конфиденциальным, его совершенно не интересовало. Главным образом, предметом его страсти становились антресоли, в которых скрывалось то, что Бодрийяр-старший не считал полезным и как-либо применимым. Подобие очков с двойными стеклами скрывалось за кипой исписанных вручную бумаг. Но почерк их владельца был неузнаваем и неразборчив, а потому юноша не решался тратить драгоценное время отсутствия отца на их полноценное прочтение, лишь изредка цепляясь за самые интересные медицинские факты.

Ему случалось быть пойманным отцом всегда один раз, и тогда уговоров Мари хватило для того, чтобы оставить нерадивого отпрыска без наказания. Нянечка сокрушалась и плакала навзрыд, готовая принять любую муку от главы семьи за дорогого сердцу воспитанника. Разбуженный и тогда слегка приболевший Николас сдался быстрее, чем предполагал сын, и оставил их с нянькой в покое. Такого везения ждать снова не приходилось, и ночные вылазки Германа стали явлением еще более редким. В конце концов, все необходимое для работы над чучелами было уже найдено. Теперь играть в «воришку» можно было продолжать разве что из любопытства.

Увлечение старшего отцом, естественно, не одобрялось. То, что он мог позволить жене, считалось штучками дамскими и для мужа, даже юного, совершенно несвойственными. Спасало только то, что посещать детскую всегда было ниже достоинства Николаса, а рабочее время в «Фармации» выпадало на световой день, в который и старался уложить свою работу Герман. Валериан, регулярно становившийся свидетелем создания нового «экспоната», относился к старшему брату с легким скептицизмом, но все же неизбежной теплотой и папе ничего не докладывал. Несмотря на стремления младшего показаться взрослым лучше, чем есть (казалось, этой привычки он понабрался в школе), за периметром родительского наблюдения Вэл все еще оставался озорным и «живым» мальчишкой, который любил коллекционировать тайны и сурово хранить их, словно настоящий джентльмен.

– Фу! Какой же запах у твоего творения! – брезгливо заметил мальчик, расположившись на кровати с книгой.

– Это не от нее… – старший пораженно застыл, словно был в мгновение заморожен невесть откуда взявшимся ледяным проклятием. – Это карболка.

– Ты на руки, должно быть, опрокинул весь сосуд! – весело было хихикнул брат, но вдруг заметил, что длинные руки юноши застыли в неестественном положении. – Герман? Что стряслось?

Худые, угловатые плечи парня дрогнули. Он тряхнул головой, ощущая, как наваждение, окрашенное в кроваво-красный цвет последнего увиденного им монстра, начинает застилать сознание. Вдох. Выдох. И снова вдох. Забывая о том, что лишь с минуту назад обработал руки, Герман поднялся и приоткрыл окно напротив рабочего стола.

– Я бы мог открыть! – насупился Валериан.

– Ты не дотягиваешься, – все еще безэмоционально ответил старший брат.

Еще несколько минут, и то, что являло собой кошмар наяву, начало отступать. Однако липкая, когтистая лапища все еще терзала подсознание, являя собой конечность неясного владельца нечеловеческого происхождения.

– Послушай, Вэл… – как бы между делом начал темноволосый юноша. – Та или тот… кто заходил в аптеку тогда, после того как отец представил нам громил…

– Вуйчичей? – совершенно неуместно, по мнению старшего, отметил мальчишка. – Это была миссис Доусон.

– Миссис Доусон… – Герман посмаковал имя и решительно снял пенсне, чувствуя, что не сможет продолжить работу, пока не выяснит правду. – Она… Эта леди не выглядела… Каким-то причудливым образом?

Младший рассмеялся, и несколько непослушных светлых локонов непроизвольно упали на его хорошенький лоб. Такая картина была способна разогнать любую тьму и в особенности тот тяжкий груз, что висел над домом Бодрийяров. Старший брат считал Валериана одним из самых милых существ на этом свете. Оставалось надеяться, что с таким отцом, как Николас, ребенок не утратит эту чистоту слишком скоро.

– Ну, конечно же, она – чрезвычайно привлекательна! Но можно ли это назвать причудливым, я не имею ни малейшего понятия.

– Хм.

– Как не стыдно тебе хмыкать в адрес такой чудесной и абсолютно несчастной женщины, – мальчик иронично вскинул брови и горделиво глянул на старшего брата, чувствуя свое превосходство в конкретном знании. – Мог бы быть повнимательнее и все давно узнать. Эта леди – вдова.

Неужели тот образ, возникший в глазах юноши, мог быть следствием трагедии, что пережила миссис Доусон? Но почему та масса, что окружала ее естество, стекая с конечностей багровыми каплями, была так похожа на кровь?

Чей грех носила на себе та красавица, чье лицо было скрыто под невидимой другим, обезображивающей скверной?

– Ну и что же ты там читаешь, маленький всезнайка? – по-лисьи усмехнулся Герман. – Да так внимательно, словно прямо в твою кудрявую макушку вкладывают тайные знания.

К удивлению парня, Валериан смутился и наскоро спрятал свое чтиво под подушку, занимая защитную позицию:

– Не скажу тебе!

Брат сдвинул брови и примирительно поднял ладони вверх, словно демонстрируя, что никакого тайного орудия у него не припрятано.

– Я никогда не стану забирать то, что принадлежит тебе, Вэл, – тихо проговорил он, наблюдая за тем, как мальчишка насупился и обхватил колени руками. – Я лишь поинтересовался твоим увлечением.

– Не скажу, и все тут.

Казалось, что младший хотел добавить что-то еще, однако несказанное прервал истошный крик, доносящийся до мальчишек со стороны общего коридора второго этажа.

Валериан не шелохнулся и лишь отвел взгляд.

– Это мама! – в противовес брату Герман не смог сдержать паники и тут же вскочил с места. Открыв один из ящиков под столешницей, юноша выудил оттуда кусок мешковины. С помощью него он разумно скрыл свое рабочее место, прежде чем покинуть комнату бегом.

Плутать по коридору в поисках источника звука долго не пришлось. На втором этаже дома Бодрияйров обжиты были лишь пять комнат: две родительских (потому как мать была обязана иметь собственные покои), детская, кабинет и библиотека. Слуги, как и полагается в подобных случаях, проживали в отдельной пристройке, которая с главным зданием была связана лишь коридором, ведущим прямиком в кухню.

Громкий, тревожащий все естество старшего сына звук исходил из спальни, которую Лина и Николас делили на двоих.

Женский голос больше не был похож на крик, но все еще истошно надрывался, являя собой то ли мученические мычания, то ли стоны. Одно было ясно точно: Ангелина была в беде.

Пересекая пространство прыжками на свои тонких и длинных, как у кузнечика ногах, Герман достиг двери, ведущей в нужную комнату. Но стоило ему взяться за округлую резную ручку, звук словно стал тише.

Спальня была заперта на ключ.

Нервно оглядываясь, юноша искал взглядом знакомый силуэт кого-либо из слуг. Вдруг именно сейчас была затеяна уборка в кабинете? Или, быть может, преподаватели сегодня задержались в библиотеке после занятий? Но, кроме того ужасного вопля, что продолжал доноситься до ушей парня, вокруг царила тишина. Время было послеобеденным, и все домашние были заняты приготовлением ужина.

Успеет ли он добежать до кухни?

Что если матери необходима помощь прямо сейчас?

Единственным способом узнать был метод, строго-настрого запрещенный для всех уважающих себя джентльменов и леди. О том, что так поступать нельзя, было написано во всех существующих предписаниях по этикету:

«Подслушивать и подглядывать – для ребенка абсолютно недопустимо и должно караться самой строгой мерой. Застав свое чадо за этим занятием, назначьте наказание по меньшей мере в тридцать розг».

Герман не знал точно, но был убежден, что правила, которыми руководствовались их учителя и в школе, и дома, выглядели именно таким образом. Разве что розог могло быть больше или меньше – в зависимости от настроения того, кто планировал их раздать.

Однако, если мать действительно нуждалась в срочной помощи, он был готов вытерпеть и сто ударов, только бы кошмар наяву прекратился.

Упав на колени, юноша приблизился к замочной скважине и заглянул туда, напряженно осматривая тот кусочек пространства, что был открыт его взору.

Но Ангелины нигде видно не было.

К огромному ужасу старшего сына, в спальне своих родителей он лицезрел то, что никак нельзя было рационально объяснить.

Прямо перед супружеской кроватью черное липкое существо, что однажды оказывалось в кабинете отца на его месте, сминало под собой схожего монстра, чуть меньшего размера. Их взаимодействие воспринималось глазами, но не могло уложиться внутри головы.

Герман отчетливо видел, как один пожирал другого, еще живого – целиком.

– Мама! – пытаясь избавиться от очередной жуткой картинки, юноша усиленно моргал, тер глаза и продолжал кричать. – Мама, где вы?! Откройте же дверь!

Черная масса, которую образовывали невиданные скользкие тела, все больше обретала единение. Крики старшего сына Бодрийяров тонули в отвратительной сцене, что он лицезрел. Они не могли до него дотянуться – ведь дверь была крепкой преградой, но то, что он видел, задевало его нутро своей неясностью, навсегда оставляя внутри едва заметный темный прогал.

– Ну, будет кричать.

Валериан, покинувший детскую, не выглядел ни испуганным, ни взволнованным. Он смотрел на парня в упор, так, словно надрывные стоны до него и вовсе не доносились.

– Вэл, там мама! – потерянно проговорил юноша, чувствуя, как в уголках глаз начинает жечь. – И я не могу ей помочь!