Петля Мёбиуса

– А с мамой моей что стало, как ты думаешь? – внезапно вспомнил паренёк; ему стало стыдно, что за всеми этими событиями он совсем забыл о ней.

Арне посмотрел на него внимательно:

– Да я думаю, всё в порядке с ней. Тебя ищет. Эйрику поселян так просто убивать никто не позволит. Начнёт такое делать, тут за него сразу всерьёз возьмутся и прижмут. Так что старосту он, конечно, убрал, а вот остальные, я думаю, живы все. Поколотили, оглушили, бока намяли, не без того, но не убили. Это вряд ли.

Высокие мачтовые сосны чуть шумели под налетавшими порывами ветра, вздыбив свои кроны на глинисто-красноватых голых стволах куда-то в самое небо. Костёр погас, головни сгорели до серебристого пепла, в неясном отблеске углей над головами проступали тёмные корявые ветви. Лесной мрак, густой и беззвучный, стоял кругом. Томительно тянулись нескончаемые ночные часы. Сон к Ните никак не шёл, и он решил ещё спросить:

– А вот ма?рра? Они кто? Тоже уннумет?

Учитель, видимо задумавшийся о своём, вздрогнул:

– Марра?! – он нахмурился. – Охота тебе об этом спрашивать? Совсем ведь не уснёшь.

– Расскажи!

– Марра – это особый отряд. Можно сказать, специальное подразделение из гэмиус. Слышал про таких? Они заняты только одним…

– Убивают людей!

– Нет, на самом деле они никого не убивают. Только приходят за мёртвыми телами, как правило, по ночам, чтобы не пугать людей. Они просто забирают тело умершего человека с собой.

– Зачем? – глаза у Ниты расширились. – Они их жрут?

Ему показалось, что в лесу наступила абсолютная тишина. Даже ветер перестал трепать кроны деревьев.

– Что за глупости! Нет, конечно! Просто тела людей необходимы гэмиус для своих нужд. Гэмиус… как бы тебе правильно объяснить… они не совсем люди, или, даже так – совсем не люди. Ты ведь знаешь, что селяне называют их двойными, «гэмиус» значит «двойной». Можно сказать, это специальная запрограммированная система. Они все объединены в одно целое. Хотя различить отдельных гэмиус не сложно. Особенно на ранних стадиях развития. То есть начинают они с человека, а уж потом постепенно… модифицируются и, сливаясь с компьютерными программами, превращаются… ну, не знаю, как это правильно выразить, ну, в общем, в гэмиус и превращаются.

– Как это? Я не понимаю. Что значит «система»?

– Ну, например, как пчёлы, что ли, или муравьи. Хотя, конечно, не совсем. Но какое-то сходство можно найти. Попробую объяснить иначе. Вот, например, был у меня ученик, и он был настолько хорош, что после обучения гэмиус решили забрать его к себе. Гэмиус всегда стремятся забрать самых лучших. Тогда они считывают всю его информацию в память квантового компьютера, это такая электронная штуковина: все знания, навыки, опыт, всё до последней самой глупой мысли. И создают его копию – инсана?ли. Точнее, даже несколько таких копий.

– А как создают инсанали? Они что, из железа, из дерева?.. Из чего?

– Нет. Тело у них человеческое – для этого и нужны тела умерших людей – а внутри… внутри тоже вроде бы всё человеческое, но встроены специальные чипы. Механизмы такие очень маленькие. Все инсанали абсолютно подобны, но в каждого вносятся какие-то изменения, очень незначительные, так, чтобы человек и не замечал, что что-то изменилось. И это те изменения, которые, по мнению системы, улучшают этого человека, делают его идеальным. И эти инсанали, они помогают человеку, решившему стать гэмиус, подсказывают ему, чтобы он лучше освоился в мире гэмиус. У них для этой цели специальная программа встроена априори.

– Но ты говоришь, они похожи абсолютно друг на друга, а ведь люди умирают другие… разные.

– Ну, это не важно. Для этого тоже используется специальная программа. Тело особым образом перерабатывается, распадается на составные части, расщепляется на отдельные клетки. Повреждённые, больные клетки удаляются, а из остальных, как из конструктора, собирается инсанали, его новое тело, с виду ничем не отличающееся от оригинала.

– Как всё странно! А потом что же?

– Потом, через какое-то время, когда все программы, установленные на инсанали, испытаны, опробованы, проверены, утверждены, он вживляется в тело оригинала, я не знаю, как это практически происходит. Инсанали и человек сливаются, инсанали растворяется в нём, автоматически обновляя его клетки. Или человек в инсанали растворяется, тут уж как считать. И тогда он уже становится гэмиус. И так может происходить много раз, обычно девять. И, в принципе, через несколько десятков или сотен лет все его изначальные клетки уже будут заменены и от того человека практически ничего не останется.

– О, Великие Звёзды! Какой ужас! Я не хочу быть гэмиус! Ни за что!!

– Но зато, становясь совершенными, гэмиус очень много знают и умеют. Они практически никогда ни в чём не ошибаются. Всё просчитывают, очень хорошо всё организуют, ну, и живут, по сути, вечно. Ведь всегда могут создать ещё одного инсанали и потом слиться с ним, обновив себя таким образом. Считается, что быть гэмиус престижно. У них интересная жизнь, практически бессмертие, – как-то невесело подмигнул мальчугану Арне.

– Нет, всё равно – нет! А чем они вообще занимаются, гэмиус?

– Руководят всем. Некоторые взаимодействуют с уннумет, подсказывая, что делать, и направляя. Иногда помогают никшчэра, но не за просто так… Следят за городами, я не знаю, чем они ещё заняты.

– А их много? Гэмиус?

– Да нет, наверное. Стоящих у власти никогда не бывает много.

– Какая мерзость – слепить своё тело из трупа и получить бессмертие, – негодовал Нита.

Арне пожал плечами.

– Я рассказал тебе то, что есть, ты должен знать правду.

Нита тяжело вздохнул и стал смотреть на чёрные ветви деревьев, качающиеся над ними в неярком лунном свете. На тёмно-синем небе клочками серой ваты застыли облака. Луна освещала местность не хуже фонаря. Не по-летнему холодный ветер шумел листвой, раскачивая стволы высоких сосен. Мальчуган думал о своём сожжённом селе, о матери, об Ате и не заметил, как крепко заснул.

Ему снилась бесконечная тьма с острыми ярчайшими искрами, обжигающими глаза. В душе постепенно нарастало чувство пустоты – холодной бездны, распахнутой перед ним, как развёрстая пасть. Оттуда тянуло сквозняком и тленом. Неслышным пузырём обволакивала всё вокруг хрустящая тишина. Только тьма – непреходящая, изначальная, только тишь – извечная, непоколебимая. Нита висел в абсолютной пустоте, и ледяная тоска когтистой лапой сжимала его сердце, ему казалось, что он умер, умер много лет назад, ещё даже и не родившись.

Пузырь звенящей тишины, сомкнувшийся вокруг него, вдруг лопнул, ворвавшись в уши запредельным, ужасным криком, разрывающим барабанные перепонки, вынимающим душу. Нита тоже кричал и падал, падал в эту развёрнутую бездну и ничего не мог поделать. Он сжался в комок, обхватив себя руками, и летел в бесконечную темноту, где только редкие мелкие огнистые росчерки позволяли осознать весь ужас этого полёта. Какой-то частью себя он понимал, что спит, и хотел проснуться, но не мог. Мрак и тьма затягивали его всё сильнее. Тело Ниты задрожало и начало исчезать в звенящей густой угольно-чёрной бездне, поглощавшей его, уносящей прочь, туда, где каждое мгновение было лишь звеном в бесконечной цепи других таких же, туда, где нет и не было начала и конца. Бездна замыкалась сама в себя.

Глава 6

Нита проснулся, как всегда, рано, после ночного кошмара ему было как-то не по себе. Золотисто-розовое утреннее небо, подёрнутое лёгкой дымкой, проступало сквозь паутину веток. Птицы вокруг отчаянно гомонили, приветствуя утро. Лёгкий ветерок шевелил траву. Арне спал, по-детски подложив ладошки под щёку, укутавшись в свой плащ и укрыв голову капюшоном. Его длинные чёрные с небольшой проседью волосы, перехваченные толстым ремешком с замысловатым узором, растрепались и лежали, словно отдельно, большой лохматой копной. Мальчуган внимательно рассматривал лицо спящего человека. Спокойное, благородное, даже суровое, немного вытянутое; длинный крючковатый нос совсем не портил его. Интересное лицо исполненного достоинства, уверенного в себе человека. Молодое, выразительное и мужественное, не слишком красивое, но с правильными чертами: в нём чувствовались немалая воля, твёрдость и рассудительность. И только сейчас Нита заметил, что лет Арне не так уж много, меньше, чем ему показалось вчера в темноте. Только сеть мелких морщинок, паутинкой разбегавшаяся от глаз, да странного цвета желтоватая кожа, будто долгое время находившаяся на солнце, старили его.

«Кто он вообще такой? Откуда взялся? Зачем я согласился пойти к нему в ученики? Он ведь вчера так ничего и не рассказал о себе. Только наводящими вопросами вынудил меня рассказать почти всё, что случилось. Значительно больше, чем я сперва собирался. Как так?» Теперь ясным солнечным утром паренёк не совсем понимал, что с ним произошло ночью.

Точно почувствовав, что на него смотрят, Арне пошевелился и открыл глаза. Нита быстро отвёл взгляд, словно испугавшись, что его застали за чем-то плохим.

– Ну что же, доброе утро, Нита! Хорошо, что всё хорошо! – произнёс Арне, вставая и подсаживаясь к мальчугану. – Сейчас позавтракаем, и в путь.

Тот ожесточённо пытался раздуть угли потухшего за ночь костра.

– А куда мы пойдём?

– Как решили вчера, в город, – изумлённо взглянул он на ученика. – Или ты передумал? Разве что-то изменилось?

– Нет, просто я хотел узнать, как мы туда попадём? Ты знаешь дорогу?

– О, я знаю множество дорог! – рассмеялся Арне, и морщинки весело разбежались от его глаз. – Давай, быстренько собирайся, путь нам предстоит неблизкий, а сегодня к вечеру нам желательно оказаться за городскими стенами.

Они перекусили вчерашним хлебом и сыром. Допили всё молоко, набрали вместо него воды из ручейка.

Путники шли в лесу по одному Арне понятным приметам. Тут не было тропинок, но пареньку почему-то казалось, что там, где они идут, тропа есть. Идти было довольно легко, деревья расступались, словно бы указывая им дорогу.

– Арне, а расскажи мне ещё про бродящих в темноте, про никшчэра?

– Что же тебе рассказать про них? – улыбнулся Арне.

– А вот мне всегда было интересно: никшчэра – они зачем нужны? Они-то что делают?

– Никшчэра… – Арне немного помолчал. – Они выполняют очень важную задачу.