Победивших нет

Как прекрасно, когда все на своих местах.

Длинной? Похоже на то. Если уж на то пошло, лучше бы он убил его сразу. Быстро.

Он уставился в потолок. Сил совсем не осталось. Сколько он ни пытался освободиться, сколько ни пытался кричать, всё было бесполезно. Конечно, он отдохнёт и продолжит, он не сдастся так просто. Только почему он не слишком-то удивлён? Подсознательно ждал чего-то подобного? Расплаты. Может, стоило тогда сесть в тюрьму. Может, не лежал бы сейчас в луже собственной мочи, истекая соплями и слезами.

Вечно визжащая по любому поводу соседка уехала вслед за остальными, у всех отпуска, мать их, и затяжные, так что его ещё долго не найдут. Скорее всего, найдут, когда уже будет поздно. Если каким-то чудом нос не забьётся соплями и он не задохнётся, что в его положении весьма маловероятно, он умрёт от обезвоживания.

Это как минимум.

Симфония №3

Басы отдавались по земле. Туц-туц-туц. Он полз на локтях, ничего не видя от боли, оставляя за собой широкий кровавый след, размазывая его по липкой земле. Туц-туц-туц. Песня закончилась. Толпа взревела восторгом, дикой одержимостью, неистовством. Началась другая песня. Туц-туц, туц, туц-туц. Пот заливал глаза. Он же именно поэтому перестал различать дорогу? Ещё вчера у него было всё нормально. Без особых проблем подцепил ту дамочку в синем платье. Или в зелёном? Чёрт, да какая разница? Он же сейчас отключится, истечёт здесь кровью и сдохнет, как дворняга, так почему он думает о её платье?

Наверное, чтобы как раз не отключиться.

После дамочки был провал. А потом – холод земли под задницей и какое-то напряжение внизу живота. Напряжение стало болезненным, а уровень адреналина в крови подскочил, когда он опустил глаза на свой пах. Вернее, туда, где он должен быть – он, а не какая-то тяжеленная металлическая штуковина, отдающаяся острой резью ниже пояса, сковывающая его до середины бедра. Средневековье, мелькнуло у него в голове. Громоздкая штуковина и правда смахивала на какой-нибудь средневековый пояс верности. Вокруг были ночь, земля, песок и какой-то далёкий шум. И ещё метрах в двух от него лежал золотой конверт. Пресса уже про них распиналась. Но он никого не убивал.

Он поднялся на ноги, стиснув зубы от боли. Вцепившись руками в устройство, попытался его снять или хотя бы понять, как это можно было бы сделать, но ничего не вышло. Огляделся – ни души. Похоже, он на дне заброшенного карьера. Издалека доносились шумные смешанные звуки, очевидно, бывшие музыкой. Ночной рейв? Рок-концерт? Он закричал, оглушительно громко и пронзительно, но вряд ли кто-то это заметил. Поразительно, не так далеко от него толпы людей, скандирующих под агрессивную музыку, он может их слышать, но им нет до него никакого дела. Он покричал ещё. Похоже, его не слышали. Надо выбраться из карьера.

Надо прочесть письмо.

Он сделал два шага, успел удивиться, поморщиться, вскрикнуть, упасть на колени и только потом – испугаться. Пах словно прожгли калёным железом. В бёдра впилось что-то острое. Похожее на иглы. По ногам потекла кровь.

До конверта было не дотянуться. Он со стоном поднялся, замер, прислушиваясь к устройству, боли и ощущениям, подождал. Сделал маленький шажок. На этот раз вопль был гораздо громче, от души, из самых её глубин. Ноги его подкосились, голова опустилась на землю прямо около конверта. На золотом квадрате расплывались капли крови. Его крови. Каждый шаг приводил устройство в действие, и если бы он понял это раньше, может быть, сохранил бы своё достоинство. Может быть, не извивался бы сейчас на дне карьера, захлёбываясь криками, непроизвольно вцепившись скрюченными пальцами в орудие его пытки.

И, вероятно, убийства.

Ночное небо было усеяно яркими звёздами. Это точно где-то за чертой города, иначе смог заслонил бы их. Он понятия не имел, где он, как он сюда попал, как долго он ещё протянет, что ещё может сделать эта штуковина (продолжит впиваться ему в бедренную артерию? начнёт скручивание? расплющивание? боже, нельзя об этом думать). Что делать ему. Он лежал на спине, хватая ртом воздух, и белое, как и луна над его головой, лицо контрастировало с тёмной лужей крови вокруг него.

Осторожно, стараясь не шевелить проклятое устройство, он нащупал конверт, вскрыл его и поднёс письмо к глазам. Слишком темно. В этом адском механизме установлен датчик движения или какая-то подобная дрянь, но у него нет другого выбора. Придётся повернуться. Резкая боль, стон, проклятия, ругань, и вот лунный свет достигает поверхности бумаги, высвечивая на ней тёмные печатные буквы.

Твоё время, третий.

Насильник, выпущенный досрочно за хорошее поведение. Подумать только! Ты никого не насиловал в тюрьме – вот что теперь называется хорошим поведением? В любом случае, теперь ты точно будешь вести себя хорошо, если выживешь. В чём я, по правде говоря, сомневаюсь. Ты истечёшь кровью и умрёшь здесь, в грязи и одиночестве, и никто не придёт тебе на помощь – так же, как и твоим жертвам. Пора поменяться с ними ролями. Такова моя третья симфония. И твоя последняя партия. И как бы громко ты ни кричал, от фальши в ней ты не избавишься.

Но я тебе помогу.

– Сука! – выкрикнул он. Щёки обожгло какой-то кислотой, и он не сразу понял, что это слёзы.

Кричать действительно бессмысленно. Надо выбраться из карьера. Как это сделать, когда ты не можешь идти и твои причиндалы раскурочивает машина-убийца, он не имел ни малейшего понятия. Собрав все силы, что у него остались, он поклялся найти этого психопата и лично оторвать ему яйца. Своими руками. И потом много чего ещё сделать. Злость открыла в нём второе дыхание, и он пополз. Метр удачно, второй – не очень, и на этот раз в устройстве что-то щёлкнуло. Он замер. Толпа затихла.

Потом взорвалась воплями, от неожиданности он дёрнулся, щелчки возобновились, и его вопли добавились к их. Боль изменилась. Стала ослепительной. Это что, действительно устройство для оскопления? Такое вообще возможно? Он решил, что умрёт от болевого шока, настолько пронзительным было действие этих щелчков, решил, что там уже ничего не осталось, одно кровавое месиво, по крайней мере, именно так ему казалось. Решил, что хуже уже не будет.

Через две минуты он всё ещё был жив и в сознании. Чёрт, его не так-то просто сломить! Он рано сдался. Если он продолжит ползти, эта штука прикончит его. Если останется здесь, умрёт от потери крови, это он уже понял, глядя на землю, свои штаны и главное – чувствуя, как организм легчает. Сколько в нём, пять литров? Уже меньше. Он покричал ещё, но уже бесцельно, скорее, для успокоения. Надо выбраться. Потом его услышат, увидят, найдут, спасут. Пусть даже они далеко, всё равно, здесь, внизу, у него нет шансов. А там – будут. Может быть, ему удастся доползти, не приводя больше эту адскую машину в действие.

Он прополз половину пути. Ещё столько же, и он выберется на поверхность. Он сможет. Локти стёрлись, подтаскивая его тело, волоча его по земле. Лицо онемело. Сердце в панике билось, качая кровь усиленнее, чем было нужно, ускоряя её побег из тела. Бросало то в холод, то в жар. Ещё немного. Туц-туц, туц, туц-туц.

Ещё чуть-чуть.

Туц, щёлк, щёлк, щёлк.

Защёлкало в такт, в ритм с далёкой музыкой, защёлкало – и уже не прекращалось.

1

Серийный убийца, прозванный журналистами Дирижёром, продолжал список своих жертв. Адель была назначена главным следователем по этому делу, и она всеми силами пыталась оправдать это назначение, пыталась найти разгадку, спасти ещё чью-то жизнь. Пыталась, но всё ещё безрезультатно.

– Чёртов псих! – стукнул кулаком по столу Матвеев, в очередной раз перечитав письмо новой жертве. – Ублюдок! Я бы ему собственными руками шею свернул!

– Марк.

– Что? Что, Адель?! Этому маньяку нравится развлекаться со своими жертвами и с нами, его безнаказанность меня с ума сводит! Почему мы до сих пор его не поймали? Мы-то? Я не позволю этому психу ещё кого-нибудь убить. Я лично его убью, только бы найти этого больного подонка побыстрее!

– Он не просто убивает, Марк, – Адель устало опустилась на стул. – Все его жертвы имели какой-то грех, преступление за спиной. Фактически он не обычный убийца…

– Ты себя слышишь, Адель?! Не убийца? Господи!

– Я лишь хочу сказать…

– Он просто больной извращенец!

– Возомнивший себя судьёй. Дирижёром человеческих жизней. Взявший на себя ответственность судить людей за их поступки. Позволивший себе отнимать у них жизнь. Я знаю, Марк. Я не оправдываю его! Лишь подчёркиваю, что он не просто убийца, здесь совершенно другое дело, именно поэтому мы не можем пока его вычислить, именно поэтому у нас опять новая жертва…

– И именно поэтому дело ведёшь ты, Адель. Ты найдёшь его. Мы найдём.

Адель лишь вздохнула.

– Конечно, только мне хочется одного – чтобы это произошло побыстрее. Но пока ни одно из моих предположений не подтвердилось.

– Из моих тоже. Уже три жертвы. И останавливаться он не собирается.

– Да, это точно. Хочет очистить этот мир от греха…

– Мир станет лучше, только если этот урод получит по заслугам.

– Получит. Для этого мы и работаем.

– Ты сегодня ночью опять в отделе?

– Нет, больше не могу. Я забрала копии материалов домой, буду работать там.

– Все?

– Все. Нельзя упустить ни малейшей зацепки. Она обязательно должна найтись.

– Я сегодня дежурю, может, тоже что-нибудь найду, ведь у нас теперь на одну жертву больше… Он должен допустить промах. Должно быть хоть что-то.

– Да, Марк.