Немир

«Вот сейчас она скажет…»

– Я уже слишком стара и не могу приглядеть за тобой. Жена купила бы тебе телевизор. Не нужно читать так много. Вредно для зрения.

– Телевизор не лучше.

– Это – главная вещь в доме, – настаивала тётя. – Нужно знать, что происходит в мире. Сегодня мы вместе посмотрим вечерние новости.

Именно этого Ленни надеялся избежать. В своих мечтах он нередко уносился назад, в те времена, когда телевидения не было в помине, и древние люди после тяжёлого трудового дня смотрели на звёздное небо. Наверно, тогда и были открыты все известные законы природы. А что может открыть человек, часами лежащий на диване перед говорящим ящиком, внимающий ему с лёгкой душой и детским доверием?

«Кругом одни враги, – говорили тётины глаза. – Мой племянник, и тот меня не понимает».

– Любого в наше время могут клонировать! – гневно сказала тётя и вперила в него такой ожесточенный взгляд, будто он имел, что сказать против. Ленни не сдержался:

– Тётя!!! – это был вопль ужаса. Он перевёл дух и взял себя в руки. Потом сказал: – Я думал о Вас лучше…

– А что? – она удивилась, но смущения скрыть не смогла. – Раньше ты называл меня на «ты» и «кока», ведь я как-никак твоя крёстная…

– Тётя, не смотрите всякую чушь! – непреклонно повторил племянник. – Вы не должны так нервничать – никто Вас не клонирует, – убеждал он, ужасаясь этой мысли. «Клонировать её – значит, обеспечить этому миру преждевременный конец», – мрачно подумал молодой человек.

В душе Ленни не раз раскаивался, что не может относиться к старушке сердечнее. Но её категоричная манера навязывать ему свою волю просто сводила с ума.

– Твой образ жизни меня шокирует, – сказала тётя.

– Ничего такого в нём нет, – сказал Ленни.

– Именно это меня и шокирует, – упрямо повторила тётя. – Если бы ты, как все нормальные молодые люди, пил, курил, дрался, ну, и так далее, я бы не волновалась. Но у тебя есть это, – тётушка сморщила нос и повертела в воздухе пальцем, похожим на сморщенный стручок гороха, – Если ты в состоянии меня понять… СТРАННОСТИ!

– Странности, – повторил за ней Ленни и пожал плечами.

«Ну, спасибо, открыла мне глаза, – подумал он. – А я-то и не знал».

– Пил, курил, дрался… – задумчиво произнёс он, чтобы хоть что-то сказать. – Но, тётя, мне же не пятнадцать лет!

– Старший брат твоего отца, – произнесла тётя, глядя на Ленни в упор, – твой дядя, иначе говоря, тоже страдал этим… Всё произошло так внезапно. Во-первых, он бросил пить и курить. Через несколько месяцев оставил место, на котором трудился целых двадцать три года! Это во-вторых, – скрупулёзно подсчитывала тётя. Ленни заметил, что она никогда не говорила «двадцать с лишним», или «пятьдесят с хвостиком», предпочитая более точные выражения.

– И? – подбодрил он её.

– Ты прекрасно знаешь, чем всё это закончилось.

– Ничего, я всегда рад послушать интересную историю до конца.

– Он купил пароход, – сказала тётя. – И уплыл. – Вне себя от возмущения, она схватила маленькую стеклянную ложечку для варенья и ударила ею по краю стола. У любого другого ложечка тотчас бы разбилась, но нет – тётя всегда точно рассчитывала силы, – всё обошлось.

– Говорят, он обосновался за морем, основал судостроительную компанию и многих безработных трудоустроил, но я в это не верю. При таком начале трудно ожидать хорошего конца.

Так безапелляционно тётя вынесла приговор жизненному пути достославного дяди, легенды о котором сопровождали Ленни с детства. Покончив с этим антипатичным субъектом, старушка умиротворённо опустила веки и принялась раскачиваться в своём кресле, не ведая о том, в какое недоумение повергла племянника. Обычно молодой человек старался не вдаваться в подробности семейных дрязг, сознательно отрешаясь от любых конфликтов, но сейчас ему показалось, что тётя почему-то невзлюбила дядю, а теперь перенесла эту неприязнь на него.

– Каждый человек имеет право… быть странным, – не очень уверенно сказал он (уж больно официально прозвучало – словно строка из какой-нибудь декларации).

– Да, если только он знает, как далеко могут зайти его странности, – подхватила тётя. – А за тебя даже я не смогу поручиться в случае чего…

– Тётя, Вы меня шокируете безмерно, – с досадой сказал любимый племянник.

Он посмотрел на неё и заморгал в недоумении: тётя вдруг представилась ему огнедышащим драконом из какой-то книги, названия которой он не помнил (их было много, таких книг, – что там помнить!). В настоящий момент этот дракон и впрямь готов был пустить слезу, но вместо этого погрозил когтистым пальцем и сказал сварливо:

– Вот ещё эти твои писательские словечки: всё безмерно да бесформенно, видали! Можно подумать, хоть один нормальный человек знает, что это такое!

Поражённый этой трансформацией, Ленни ничего не сказал. Воспоминание детства озадачило его и изрядно напугало. Взглянув на тётю ещё раз, он отметил, что она утратила драконий облик и вновь стала нахохлившейся старой девой. Далее беседа протекала, так сказать, в официальном духе: тётя продолжала высказывать претензии к миру и людям, а Ленни невпопад поддакивал или неопределённо мычал, не будучи в состоянии что-либо соображать. Убедившись вскоре, что такое поведение встречает со стороны тёти агрессивную реакцию, Ленни взял тайм-аут и замолчал до конца обеда. Старушку это не смутило, и она продолжала вести разные разговоры, временами находя в качестве оппонента давнюю подругу, любимую сестру, либо другого гипотетического персонажа. Короче, распрощавшись с родственницей в положенный час, Ленни почувствовал, что его мозг совершенно измучен.

– Это ж надо, а? – восклицал он, стоя посреди дороги, как будто рядом находился невидимый Доброжелатель, готовый его выслушать. Ленни расстроился бы куда сильнее, не знай он, что тётя любит племянника по-своему, да только проявления этой любви таковы, что от них лучше держаться подальше.

«Ей просто не с кем поговорить. Да и не о чем, если на то пошло. Но всё уже позади, – успокоил он себя. – Доволен теперь?»

Вопрос был обращён к внутреннему голосу. Но изнутри ничто не отзывалось, и Ленни понял, что надо идти.

Ленни любил обратную дорогу, потому что она шла под горку, и ступать по ней было легко. А ещё потому, что находил на ней совсем иные мысли, чем по пути туда. Хотя, конечно, дорога была одна, просто воспринималась как две разные, такой вот парадокс. С каждым шагом на сердце становилось веселее. Деревья сплетали ветви над его головой; под шелест листьев хорошо думалось о детстве – том отрезке жизни, когда впечатления неповторимы. Чуть погодя дорога расширялась, и тогда последние из деревьев могли лишь грустно помахать друг дружке, как машут влюблённые, расставаясь на перроне. А сама дорога втекала в равнину, словно живописная жёлтая река в изумрудную ширь океана. Дальше она бежала меж богатых многоцветных трав, ещё больше выделяясь в вечернем пейзаже, и это наводило на мысль, что ни одна река в океане не теряется.

Ленни знал, что дороги бывают прямые, извилистые, проторенные, нехоженые, кружные, тернистые, петляющие, срезающие, тайные, а также большие, кривые… не бывает лишь тупиковых. Главное – это оставлять открытым небо над своей головой, и тогда даже в самой кромешной тьме, на дне самого глубокого колодца звёзды будут светить тебе. А если туча закроет звёзды, небо всё равно склонится над тобой, как заботливая мать, и тогда… Ленни не был уверен, сможет ли он взлететь, но в случае чего был готов попробовать.

Единственное, чего не стоит делать – отступать. «Особенно, когда за плечами у тебя тётин дом», – подумал Ленни, улыбнувшись про себя, и ускорил шаг.

Он ни с кем не делился своими мыслями, и не потому, что стеснялся их. Но памятуя о том, сколько времени прошло, прежде чем удалось дойти до такого своим умом, Ленни чувствовал: вряд ли собеседник сразу ответит пониманием. Только очень мудрый откроется навстречу, но часто люди лишь притворяются мудрыми из страха, что иначе их сочтут никем. Такие для придания значимости своим идеям изобретают собственный язык, пройдёт немало времени, прежде чем ты сможешь овладеть им, и ради чего? А люди обычные, немудрые, и помыслить боятся о подобном, вот и получается, что единомышленников у Ленни не было.

И всё-таки он и понятия не имел, что его могут счесть странным.

«Странности!» Тётушка сморщила нос так, словно принюхивалась к чему-то неприятному…

Странности. Да, у него мало друзей, да и те порой как-то подозрительно на него смотрят. Раньше он не замечал.

«Ты можешь стать великим человеком, Ленни Мантуер, можешь изобрести машину времени, создать роман обо всём лучшем, что есть в людях, но запомнятся, врежутся в память именно они, странности. Благодаря твоей тёте, родным, близким, друзьям. «Он спал стоя, – скажут они, – выращивал вампирский чеснок, курил толчёную мандрагору…» Да мало ли что ещё можно изобрести! Странности, странности, странности!..

СТРАННОСТИ!

Так думал Ленни, и эти мысли, в свою очередь, вызвали к жизни другие, столь же странные, но очень созвучные ночному часу. Он вдруг вспомнил, что в легендах этих мест сохранилось упоминание о ещё одной дороге, которая называлась Опрометчивой, и точно такой была, потому что имя ей давалось в те времена, когда слов на ветер не бросали. Дело в том, что большинство ступивших на неё впоследствии пожалели об этом, и, хотя не совсем честно сваливать на дорогу ответственность за собственный выбор, имя прижилось и стало историей. Когда в детстве Ленни приставал к родным с вопросами, те умело заворачивали беседу в другое русло, словно чего-то боялись. Единственное, что Ленни уяснил для себя, – у каждого существует своя Опрометчивая дорога, поэтому её так сложно обнаружить на карте. Смутно он догадывался, что именно её избрал когда-то знаменитый дядя; дорога подошла к Побережью, пересекла его и утонула в водах залива. Пришлось дяде волей-неволей садиться на корабль, а дальше всё случилось само собой. И то, что он никогда не раскаивался в своём выборе, ещё больше утвердило окружающих во мнении, что он сумасшедший.

«А ведь где-то есть и моя», – подумал Ленни.

Быстро темнело. Дорога в этот вечер излучала то же, что душа человека – в часы успокоения. Невидимая в темноте, она давала о себе знать каждым камушком, который попадался под ноги, изо всех сил стараясь, чтобы Ленни не сбился и не заплутал. Ленни даже чудилось, что это она бежит за ним, успевая оказаться под ногами в последний момент, когда он уже готов упасть в овраг или провалиться по колено в болото. Конечно, это не могло быть правдой, как и лёгкий шёпот у него над головой, будто бы там смыкали кроны невидимые деревья. Рощица давно закончилась, деревья потихоньку отступали к горизонту, оставляя взамен заросли шиповника и жасмина, чьи нежные ветви отливали жёлтым в призрачном свете восходящей луны. Всё это Ленни знал, но ощущал почему-то совсем другое. Он даже стал оглядываться, столь отчётливо ему вдруг вообразилось чьё-то присутствие. Но он не успел толком поразмыслить над этим, потому что вдруг споткнулся, в чём-то запутавшись, и стал падать. Падение тоже было медленным и каким-то неестественным, но всё быстро прекратилось, как только Ленни приземлился.

Земля нанесла ему чувствительный удар, будто специально кинувшись навстречу. Увернуться он, конечно же, не успел, и теперь сидел, потирая свои ушибы, и медленно приходя в обычное состояние.

Тут он сообразил, в чём дело. Дорога подвела его.

Прямо посередине лежала большая покрышка, в которую он ухитрился наступить.

«Смешно-то смешно, – сказал он себе, – а лежу я прямо на проезжей части».

Он отполз в сторону, случайно взглянул на небо – и тут увидел такое, что изменило… нет, перевернуло… нет, опрокинуло – на этот раз не его тело, но разум и воображение: луна внезапно стала расти, превращаясь в огромную расходящуюся спираль света, которая, описывая круг за кругом, приближалась к земле; вот она слегка коснулась, зацепила её поверхность; потом, на следующем круге, один луч чуть задержался, чтобы мягко лизнуть морщинистую щёку старой планеты… Всё это Ленни видел уже на бегу: он забыл о боли и ушибах и нёсся, окончательно потеряв прежнюю дорогу, туда, где творилось доселе Невиданное, Невообразимое… он так хотел попасть туда раньше, чем лунный луч. И он знал, что должен успеть.