Ты предназначена мне

– Мне бы следовало вздернуть тебя, Алиев, – выговорил он. Холодно, спокойно, как говорил почти всегда, но от меня не укрылись сдавленные, хриплые нотки в его голосе. – Ты видишь, до чего довела твоя гребаная самоуверенность?! Решил, что ты бог?! Что рядом с тобой ей ничего не грозит, мать твою?!

Я стиснул зубы. Борис подошел к постели и все-таки посмотрел на Еву. Поджал губы. Глаза его стали темными, черты лица более резкими. В палате воцарилось молчание. Я стоял, неотрывно наблюдая за ним, и в очередной раз чувствовал, как выворачивается нутро. Ревность, ожидающая прикосновений Акулевского к Еве, свернулась внутри огненным шипастым клубком. Смешанная с чернотой и горечью, она превратилась в самый настоящий яд, держащий на грани, но не способный при этом прикончить.

Но к Еве Акулевский так и не прикоснулся. Резко обернулся на меня.

– Если ты продолжишь так дальше, сам знаешь, чем это может закончиться. Тебе мало?

Я смотрел на него, отчетливо понимая, что этот сукин сын прав. Ребенка я потерял и, если бы все зашло немного дальше, мог бы потерять и Звереныша. Огненный шар ревности сжался, позволив взять бразды правления черному гневу и горечи.

– Выследить его не удалось? – спросил я вместо ответа.

– Пока нет. – Борис отошел от кровати и посмотрел в окно. Мрачная, танцующая с ветром темнота на улице постепенно сгущалась. – Полагаю, его предупредил кто-то с берега. Придется хорошенько поговорить с правительственной верхушкой наших соседей. Хотят они или нет, им придется дать нам карт-бланш на своей территории. Раз у них развелись гниды, вывести которых сами они не способны, придется нам давить их.

– Власти могут отказаться, – заметил я, прекрасно понимая, что мало кому захочется пускать чужаков на свою территорию. Мало ли что откроется, когда мы начнем копать. Вполне возможно, что рыльце в пушку не только у мелких сошек, но и у рыб покрупнее.

– Не могут, – отрезал Борис так, что мне стало ясно: у него есть весомые аргументы, которые он выдвинет, чтобы добиться своего.

– Ты все еще думаешь, что ореол твоего несуществующего божественного сияния распространяется и на нее? – продолжил Акулевский. – Если так, то ты не просто самоуверенный щенок, Руслан. Ты глупец.

– Гарантировать ее безопасность не смог бы и ты, если бы она была с тобой.

Сразу Борис не ответил. Только гнев во взгляде стал заметнее, как и его напряжение. Мы смотрели друг на друга точно так же, как и минувшим утром, перед тем как я сел в его машину. Прямо, в упор.

– Возможно, – выговорил он после недолгой паузы. – Но она была не со мной, Руслан. Она была с тобой.

И он вышел из палаты, положив перед этим на тумбочку возле постели небольшую, украшенную пышным жемчужно-перламутровым бантом коробочку.

Я не прикоснулся к ней. Вернулся к окну, предварительно поручив принести мне еще один горький кофе, но на этот раз не с пряностями – с коньяком. Чертов сукин сын Акулевский. Чертов сукин сын, будь он проклят, потому что Ева действительно была не с ним. Она была со мной. Со мной, а сейчас она здесь – в этой безликой больничной палате, покрытая синяками и еще не знающая о том, что под ее сердцем больше нет жизни.

Глава 6

Ева

Мой собственный выдох был первым, что я услышала, когда действительность начала пробираться в сознание сквозь туман. Только после него облизнула губы и постаралась открыть глаза. Окружающий меня полумрак был мягким, почти приятным, и я пошевелилась в надежде, что руки не окажутся связанными. Связанными они не оказались. Вместо жесткого пола – удобная свежая постель, вместо платья – что-то легкое, свободное, вместо запаха соли…

– Руслан… – только и сумела просипеть я. Голоса не было, короткий выдох иглами прошелся по горлу, обжег.

Я тяжело сглотнула. Память подкинула воспоминание о том, как один из тащивших меня по коридору схватил за шею и с силой ударил о стену. Как втолкнул меня в другую каюту. Как одновременно с ударившей о борт волной он швырнул меня снова…

– Рус… – попробовала позвать я снова. Показалось? Запах кедра и пряностей. Кофе…

Застонала, приподнимаясь, и тут же услышала шорох. Ощутила прикосновение к плечам, теплое дыхание на щеке. Локоть подогнулся, и я, обессиленная, упала в такие нужные мне руки.

– Малышка… – Его сдавленный шепот согрел мою щеку. Губы, жесткие, нежные, коснулись скулы.

Руслан прижал меня к себе и выдохнул так, как будто до этого на минуту задержал дыхание.

Не обращая внимания на боль, я уткнулась в него. Руки не слушались, слабость была такой, что я с трудом могла поднять их. Обхватила его за шею, прильнула еще ближе и, не выдержав, всхлипнула. Слез не было – только этот всхлип, царапнувший горло так же, как выдох до него. Я ткнулась носом в шею Руса, подняла голову и почувствовала кожей его жесткую щетину.

– Хорошо, что ты успел, – выдавила, касаясь пальцами его волос. – Я так боялась…

– Успел? – Голос был пронизан горечью, злостью, гнетущей неизбежностью.

Мягко взяв за плечи, он отстранил меня от себя, но руки не разжал. Несмотря на полумрак, я видела его лицо, темные глаза. То, что тронуло линию его рта, нельзя было назвать ни улыбкой, ни усмешкой, ни даже оскалом.

– Нет, не успел. Не успел, черт возьми!

Взгляды наши встретились всего на мгновение. Поднявшись, Руслан отвернулся. Я продолжала смотреть ему в спину.

Удар о стену в каюте там, на корабле, был таким сильным, что у меня зашумело в голове. Вслед за ним я получила следующий – по ребрам. Появившийся Вик закрыл за собой дверь и, закурив, прищурился на меня. То, что я сделала дальше, было ошибкой. Глупой ошибкой. Стоя у стены, я, босая, мокрая, прошептала, обращаясь к нему:

– Пожалуйста… Я беременна. Прошу вас…

Он прищурился сильнее. Затянулся. По тому, что появилось в выражении его лица, я поняла, что мне действительно не следовало этого говорить. Интуиция, подсказывавшая мне молчать еще по пути в порт, была моим единственным советчиком. Стоило прислушаться к ней. Стоило. Потому что реакция Вика сломала последнюю надежду:

– Беременна, говоришь? Тогда Алиеву тем более не следовало мешаться у меня на пути.

Он кивнул своему человеку. В каюте появились еще двое. Удар, удар, острая боль внизу живота. Что-то теплое, побежавшее по бедрам…

Пытаясь отогнать страшное воспоминание, я прикусила губу, сосредоточилась на Руслане.

Грязно выругавшись, он сжал руку в кулак. Подошел к окну и резко отдернул штору. Темень за стеклом была гуще, чем тут, в палате, освещенной слабым ночником, и я различила его размытое отражение. Опершись обеими ладонями на подоконник, он, обычно сильный, сгорбился и отчетливо скрипнул зубами.

– Ты уже сама поняла, да?

Я бы могла спросить его, что именно, но не стала. Хотелось подняться, подойти и обнять его, поцеловать между лопаток. Но сил на это мне не хватило бы. Их было слишком мало даже на то, чтобы просто сидеть.

– Да, – тихо отозвалась я и, когда Рус, обернувшись ко мне, посмотрел загнанным зверем, добавила: – Я сразу поняла. Сразу, как только… – Говорить было трудно уже не из-за боли в горле. – Неважно.

Заметив, как он напрягся, я качнула головой и повторила не только ему, но и самой себе:

– Неважно, Руслан, это… – Перевела дыхание, борясь со слабостью. – Это случилось.

Коснулась ладонью одеяла в районе живота. Не успевшая толком почувствовать, понять, осмыслить то, что внутри меня зародилось наше с Русланом одно на двоих продолжение, я потеряла его.

Сглотнула, облизнула пересохшие губы и убрала руку. Рус налил в высокий стакан воды из бутылки и подал мне.

– Что случилось в сквере?

– В сквере… – повторила я за ним. Сделала несколько жадных глотков. Снова почувствовала боль в горле. Глотать было тяжело, но я отпила еще немного. – Мы со Стэллой… Мы поругались.

Вернула стакан Русу. Тот поставил его на тумбочку. На кровать он не присел – стоял рядом, будто темный ангел, лишившийся крыльев, но все равно способный закрыть меня от бури размахом оставшейся вместо них тени.

– Она… С ней все… все в порядке? – Мысль о сестре заставила сердце тяжело удариться в груди. На корабле были и другие девушки, которых я не видела. Что, если…

– Да.

Короткий ответ Руса оборвал нарастающую тревогу. Облегчение, которое я испытала, было настолько сильным, что сама не ожидала. Выдохнув, кивнула.