Алекс в стране Советов. Серия «Русская доля»

Алекс в стране Советов. Серия «Русская доля»
Алив Чепанов

60—90-е годы. Основанная на реальных событиях история жизни простого парня с окраин Москвы. Реалистично, без прикрас. О попытках воспитания в советском обществе поколения строителей Светлого будущего. Шпана. Законы московских улиц. Советская армия. Рабочий класс. Первая любовь, предательство, ненависть, становление личности, борьба за своё место под солнцем, формирование жизненных принципов. Все имена реально существующих людей изменены, любые совпадения считаются случайными. Книга содержит нецензурную брань.

Алекс в стране Советов

Серия «Русская доля»

Алив Чепанов

© Алив Чепанов, 2023

ISBN 978-5-0059-5544-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

С приобретением ещё советскими гражданами всё больших и больших свобод, моральные приоритеты былого революционного времени, установленные ещё в начале прошлого столетия, за десятилетия Советской власти постепенно, но неуклонно извратились настолько, что стало модным и правильным быть: карьеристом, приспособленцем, ловкачом, рвачом, взяточником и даже продавцом-спекулянтом, по-народному – барыгой. На протяжении всей советской истории все моральные ценности постепенно переворачивались с ног на голову, менялись с плюса на минус. Уже в семидесятых стало нормально и даже престижно повышать любым способом своё благосостояние по сравнению с другими гражданами и даже за их счёт. Человек умеет жить, говорили про таких с завистью. Главным общественным правилом стало: хочешь жить, умей вертеться.

Никто из советских людей и не заметил, когда именно началось это необратимое внутреннее разложение внутри самой правящей партии в первую очередь, а от неё и во всем советском обществе. Наверное и влияние западных спецслужб на это внутреннее разложение Советского Союза изнутри сыграло далеко немаловажную роль, но рыба гниёт с головы, говорят в народе. Старые коммунисты постепенно уходили в небытиё, а оставшиеся были уже физически не в состоянии сражаться за завоеванную ими когда-то социальную справедливость и за Светлое будущее, которое так и в итоге и не наступило. Не настал обещанный народу коммунистический рай из-за предательства идеи всеобщего равенства и братства, прежде всего внутри самой партии. Да и социализмом в полной мере тот советский строй нельзя было назвать, так как при нём имело место выделение и отделение от народа некой группы, находящейся у власти и действующей исключительно в своих интересах. Группы некой коммунистической элиты, накапливающей свои материальные блага за счёт всего остального общества, прикрываясь громкими коммунистическими и социалистическими лозунгами. Эти же партийцы, на самом деле, в глубине своей души, просто члены без какой-либо партии, в дальнейшем с успехом безо всякого стеснения пересели почти в полном составе из одних – социалистических кресел, в другие – капиталистические, по сути оставшись при власти, только поменяв название партии и получив на новом месте уже гораздо большие возможности для приобретения личных материальных благ.

Отличие социалистической морали от капиталистической в том, что первая – несёт благо для всех граждан страны, а вторая – только для группы избранных, находящихся во власти и приближённых к ним. К концу 20-го века это различие стёрлось почти совсем и социализм перестал существовать по факту. Каждый разрушавший Союз на стыке восьмидесятых и девяностых, рассчитывал на то, что уж он-то точно попадёт в группу избранных, но увы… Как задуманный революционерами 20-го века коммунистический рай почему-то так и не наступил, так и капиталистический рай наступил только для очень узкого круга лиц, приближённых к новому трону и несметным богатствам огромной страны.

Наш герой Алексей Иванович Животов происходил из семьи простых интеллигентов москвичей первого поколения, выходцев из глубинки с, мягко говоря, очень скромным достатком. Папа Алексея – Иван Андреевич Животов был родом из деревни Писаревки Епифанского уезда Тульской области, мама Светлана Николаевна из города Гжатск (Гагарин) Смоленской области. Отец Алексея воевал и весной 1944-го в ходе боёв на Ленинградском фронте получил тяжёлое осколочное ранение в грудь и ногу. Первый осколок немецкой мины попал в коленный сустав. Ногу не отняли, но коленный сустав собрали так, что нога перестала сгибаться. Второй осколок, засел, да так и остался в груди Ивана Андреевича между сердцем и лёгким. Осколок в груди медики решили вообще не трогать, так как к нему невозможно было подобраться, имеющимися в то время инструментами и любая попытка вынуть осколок или хотя бы сдвинуть его с места могла привести к мгновенной смерти пациента. Иван Андреевич стал инвалидом с палочкой и с осколком в груди. Он не выпал из активной жизни, продолжил работать, правда уже не в его любимых геологоразведочных партиях, а во Всесоюзном геологическом фонде. И несмотря ни на что, женился во второй раз на своей сослуживице Светлане Николаевне, которая была моложе него на восемнадцать лет. В пятьдесят четыре года он снова стал отцом уже в третий раз. У Ивана Андреевича и Светланы Николаевны родился мальчик, назвали его Алексеем. Мальчик, несмотря на врождённый порок сердца, выглядел вполне нормально, хотя и с некоторым превышением веса. Отец был счастлив.

Алёша рос в большой дружной интеллигентной семье. Мужчины в семье по материнской линии в основном были кадровыми военными, в отличии от отца Алексея, который был совершенно гражданским человеком, специалистом геологом, горным инженером третьего ранга. Только волей случая он одел военную форму и офицерские погоны. Этим случаем была Великая Отечественная война 1941—1945 годов. Он так и закончил войну в звании старшего лейтенанта. Отец Алексея – Иван Андреевич Животов всегда был и оставался убеждённым беспартийным, более того, по ночам слушал, заглушаемые спецслужбами Советской власти, передачи западных радиостанций и считал сам себя настоящим оппозиционером к существующей власти.

Все же военные в семье дослужились до старших офицерских званий и естественно являлись коммунистами, так как в то время все кадровые офицеры просто обязаны были вступить в партию. Мама Алексея также была членом КПСС. Коммунистическое настоящее мамы Алексея как-то легко уживалось не только с позицией и убеждениями мужа, но так же и с тем, что родной дедушка Светланы Николаевны был до революции священнослужителем – отцом Александром. Тети матери Алексея, которых маленький Алёша с самого раннего детства называл бабушками, были дочерями священника, как и его родная бабушка, они все с отличием окончили ещё ту – царскую гимназию. Тётушки пошли в Советское время по бухгалтерской линии, но как настоящие дети священнослужителя, были глубоко верующими и регулярно посещали храмы всю свою жизнь. Его родная бабушка, которая умерла так и не увидев внука, Иллария Александровна, всю жизнь довольствовалась тем, что была женой офицера НКВД – алёшиного дедушки, находящегося на руководящих должностях в отделах охраны важнейших государственных объектов столицы. Как только дедушка и бабушка Алексея расписались, им от Народного комиссариата внутренних дел были выделены две смежных, но довольно просторных, по двенадцать метров каждая, комнат в густонаселённой коммунальной квартире. Квартира располагалась на четвёртом этаже в служебном доме на Ленинградском проспекте в непосредственной близости от Белорусского вокзала – места службы дедушки. Дедушку тогда назначили начальником охраны первого участка Белорусско-Балтийской железной дороги. Живыми ни дедушку Колю, ни бабушку Алю Алёша не застал. Больше он про них ничего не знал. Вероятно ему просто никто никогда ничего про них не рассказывал.

У алёшиной мамы Светланы Николаевны было большое количество дальних родственников и знакомых по всей Москве и как было принято в то дружное время, родные и знакомые люди часто ходили друг другу в гости и жили одной большой дружной семьей. Все коммунисты в семье, за исключением дедушки священника, отца Алёши и тётушек-бабушек, были настоящими коммунистами, еще той, старой, ленинской закалки. Это были порядочные, честные, идейные партийцы и настоящие большевики – принципиальные люди с большой буквы. Таких сейчас можно увидеть разве что в старых кинофильмах пятидесятых – семидесятых годов. В такой сложной психологической атмосфере идеологических противоречий, родился и рос маленький Алёша Животов. С одной стороны: офицеры-коммунисты и мама член КПСС, с другой стороны – прадедушка священник, служитель культа, глубоко верующие тётушки-бабушки гимназистки, с третьей стороны – папа – ветеран и инвалид Великой Отечественной войны, убеждённый оппозиционер и атеист.

1.ЗНАКОМСТВО С МИРОМ

Из самого, самого раннего детства, уже будучи взрослым, Алексей Животов всегда отчетливо помнил одну картину, которая периодически возникала перед ним в течении всей его жизни и очень часто представлялась во сне. Он маленький, какой-то на половину раздетый, без штанов, в какой-то белой рубахе, только начинает ходить, постоянно падает, но идет двигаясь только вперёд по бесконечному как ему кажется длиннющему лабиринту комнат. Это комнаты коммунальной квартиры, в которой живёт не менее десятка семей. В лабиринте длинный, длинный коридор и комнаты, комнаты в разные стороны. Маленький Алёша заходит в них, в одну за другой по порядку. Некоторые из них смежные, некоторые смежные комнаты замыкаются, другие соединяются, по ним можно ходить по кругу. Когда мальчик заходит в тупик, не находя дальнейшего прохода вперёд, он начинает злиться и плакать. Тогда кто-нибудь из взрослых направляет его по нужному маршруту, предлагает взять на руки, но ребёнок яростно отталкивает чужие руки и выбирает идти самостоятельно, он торопится домой, но не может найти дорогу и от этого злится ещё больше. Комнаты в многонаселённых коммуналках, принадлежавших разным семьям, в основном не закрывались, так было принято, тем более когда хозяева были дома. Маленькому человечку, если дверь в комнату была просто прикрыта, нужно было только толкнуть дверь, и если ему хватало сил, то перед ним открывался новый, ещё им неизведанный, мир – новая комната, ещё им неизведанная. Это был первый бесценный опыт путешествия и познания окружающего мира новым его жителем. Алёша еще не мог понимать, что что-то в этом мире ему не принадлежит, куда-то нельзя заходить и что-то нельзя трогать, это было пока ещё выше его понимания, он был убеждён что всё вокруг это его и для него.

Государство хоть социалистическое, хоть капиталистическое всегда стремилось и всегда будет стремиться к объединению своих граждан в группы: к коллективизации, к кооперации, к созданию артелей, бригад, отрядов и т. п. Объединёнными по какому-либо признаку или даже по интересам гражданами намного легче управлять, чем когда каждый гражданин представляет собой индивидуальность со своими, порой отличающимися от общественных, интересами. Любое государство все-таки есть инструмент насилия в руках какой-нибудь господствующей общественной группы, как бы оно само себя не позиционировало: демократическим, социалистическим или каким-нибудь ещё.

Насилие над взрослыми гражданами – физическое и психическое, проявляется в виде: строгих законов, обещающих жесткие приговоры за их нарушения: смертную казнь, пожизненное или длительное лишение свободы, ограничение деятельности, штрафы и тому подобные меры устрашения. Для законопослушных граждан действуют такие инструменты воздействия на сознание как: пропаганда, агитация, массовый гипноз через собрания, съезды, митинги и средства массовой информации. Любая власть старается почаще собирать народ в как можно больших количествах и не важно по какому поводу. Важно лишь одно, что толпа представляет собой уже один большой организм, а на один организм гораздо легче воздействовать. Толпу проще гипнотизировать, чем каждого в отдельности, ей проще управлять и её проще направлять туда, куда нужно власти. Так государство работает с взрослым населением. Что касается детей, то и они не остаются без влияния агитации и пропаганды со стороны государства. Дальновидные власти уделяют подрастающему поколению достаточно внимания на всех этапах его развития и начинают ковать нужных им граждан с самого раннего детства.

Насилие, и не только психологическое, через родителей, воспитателей, преподавателей и старших товарищей, в советское время – пионервожатых, но и даже физическое над маленьким человеком – ребёнком начинается с самого его рождения. Это насилие исходит от взрослых и старших, отталкиваясь от общественных традиций, без особых размышлений о моральной стороне дела. В то же время – в самом раннем возрасте начинается ломка воли ребёнка под старших, которые находятся ближе всего к ребенку: мать, отец, бабушки, дедушки, тёти, дяди, иные родственники или вообще посторонние воспитатели, на которых родители доверчиво оставляют своё чадо. Таким образом власти заботятся о воспитании лояльного власти гражданина составляющего гражданское общество. Когда государство хоть немного ослабляет контроль за этим процессом, пуская его на самотёк, оно получает в ответ от самоопределившегося общества, которое хоть частично развивается само по себе разнообразные сюрпризы в виде дворцовых переворотов и даже народных революций.

…Алеша родился на следующий год после первого полёта человека в космос. Мир вокруг еще был под впечатлением воссоединения человека и космоса. Главные новости дня, после разнообразных съездов и выступлений руководителя партии, были космические. Из репродукторов, висевших в каждом доме, а радиоточка находилась в каждой квартире и даже почти в каждой комнате, звучали патриотические, написанные под заказ, порой под страхом, но от этого даже ещё более талантливые, музыкальные и вокальные произведения о покорении советскими людьми космоса. Можно с уверенностью сказать, что под эти песни и родился Алёша. Под них он делал свои первые шаги. Уже в более зрелые годы, он всё равно ещё хорошо помнил себя ползающим на четвереньках перед стареньким черно-белым телевизором «Авангард», который показывал всего одну первую программу с соответствующим репертуаром: новости съездов и заседаний, обязательно про космос и про успехи Советской власти на полях, заводах и фабриках. Ребенок неосознанно ещё впитывал советскую пропаганду и агитацию на подсознательном уровне, и там, где-то в самой глубине этого подсознания уже начинался процесс формирования у маленького человечка отторжение ко всему правильному, официальному, общественному, в общем ко всему советскому. Почему излишне назойливая пропаганда и агитация получает в ответ обратную реакцию? Неизвестно, но это так. В любую эпоху всё, что насаждалось насильственно, чрезмерно, через чур, все вызывало обратный эффект неприятия особенно у подрастающего поколения.

Маленький мальчик Алёша ещё неосознанно, интуитивно, но уже чувствовал, что всё то, что льётся в уши ежедневно и даже ежечасно, да так настойчиво по телевидению и радио, это ненастоящее, искусственное, придуманное, вроде детской игры. И главное – этому нельзя верить. Значит настоящее где-то по другую сторону, по ту сторону, о которой или молчат взрослые и средства массовой информации, или выставляют в негативном свете. Постепенно Алёша, просматривая кинофильмы по официальным государственным программам, а других и вовсе тогда не было, стал ассоциировать себя с отрицательными героями: белогвардейцами, кулаками и бандитами. В конце каждого такого советского фильма ребёнок всегда расстраивался, что его герои проигрывали. Уже тогда в раннем детском возрасте мальчик отнёс себя в лагерь оппозиции к власти, а власть в то время была советская. Следовательно маленький Алёша занял сторону антисоветчиков без всякого влияния со стороны Запада. Этому влиянию просто неоткуда было взяться в ранние детские, ещё дошкольные годы, а отторжение всего советского в сознании ребёнка уже произошло. И произошло это благодаря именно советской пропаганде и агитации со всех сторон. Произошёл совершенно обратный эффект.

Радио в те далёкие годы было одним, если не самым главным средством массовой информации, пропаганды и агитации. Оно работало целый день, электричества для обычной радиоточки было не нужно, поэтому радио никогда не выключали, даже уходя из дома. За радиоточки, в отличие от электричества и прочих коммунальных услуг, взималась какая-то чисто символическая плата, не зависящая ни от времени работы, ни даже от количества таких точек. Радиоприемник представлял собой пластиковую коробку, простейший динамик и переменный резистор для регулировки громкости, да ещё провод с электровилкой, вставляемой в специальную радиорозетку. Радиорозетки в советское время находились практически во всех жилых и производственных помещениях на предприятиях и во всех организациях. Такие розетки зачем-то обычно размещались рядом с электрическими на расстоянии примерно не более десяти сантиметров от пола. В связи с чем иногда при подключении какой-либо бытовой техники в такую радиорозетку, расположенную рядом с электрической, создавалось впечатление, что бытовой прибор не работает, а в случае ошибки в обратную сторону, когда в электрическую розетку по ошибке подключали радио, происходил разрыв динамика с характерным хлопком. После чего радиоприёмник можно было выкидывать. Так иногда развлекались детки – Алёшины ровесники. Сам же он никогда не повторял за сверстниками то, что представляло для него хоть малейшую опасность. От некоторых действий его останавливало какое-то непонятное ему тогда внутреннее чувство, что-то вроде инстинкта самосохранения. Радио передавало тогда только одну центральную первую программу. Начиналось радиовещание в 06:00 гимном СССР и прекращалось в ноль часов – также исполнением гимна СССР, всю многомиллионную страну приучая к одному, утвержденному где-то в Кремле, распорядку дня. Крайний срок, когда советский человек должен был отойти ко сну, это ноль часов. Радиотрансляция после гимна прерывалась на перерыв до 06:00. Из радиодинамика слышалось только тихое тиканье. Подъем же у этого среднего советского человека должен был произойти вместе с началом радиотрансляции в шесть часов утра с расчётом, чтобы он никак не мог опоздать на работу, кем бы он не работал. Это была страна тружеников, победивших царизм и капитализм, и строивших новое светлое будущее для всех. Поскольку до этого никто и никогда ещё не строил коммунизм, то считалось, что строить надо именно так, как решит коммунистическая партия и главное лицо в советском государстве – генеральный секретарь ЦК КПСС.

На проходных заводов и фабрик злые тётки в полувоенной форме после 08:00, обычное время начала работы большинства предприятий Советского Союза, фиксировали опоздавших хоть на одну минуту. По факту опоздания составляли докладную записку, которую строгие и вредные тётки направляли в цех, в котором работал нарушитель. Опоздавших и прогульщиков обязательно разбирали на собраниях парткомов, профкомов и на заседаниях товарищеских судов. Нарушителей ждало депремирование – лишение месячной премии на сколько-то процентов, они отодвигались в бесчисленных повсеместных очередях: на квартиры, детские сады, пионерлагеря, санаторно-курортное лечение, на приобретение бытовых товаров и тому подобное. Некоторые мелкие казалось бы детали очень характерны для эпохи строителей коммунизма и кажутся сейчас непонятными, а то и совершенно дикими для нового поколения, рождённого при новом капиталистическом строе. У поколения же рождённых в пятидесятые – семидесятые эти мелкие детали советского быта записаны на подсознательном уровне, помимо их собственной воли. Они надёжно зафиксированы в их памяти именно в том возрасте, в котором любая информация очень хорошо воспринимается и запоминается – в детстве и юности. Старшее поколение не мыслит себе опоздать хоть куда-нибудь, прогулять рабочий день или даже сесть на больничный лист при небольшом недомогании. У них в крови коллективизм и твердое с детства, зафиксированное в сознание правило, что ни в коем случае нельзя подвести своих товарищей. Популярный тогда лозунг: сам погибай, а товарища выручай. Это было правильно и прекрасно, если бы не было просто лозунгом, ничего не имеющим с реальностью.

Уже в первые годы жизни маленький Алёша столкнулся с высшей волей, которая переламывала его собственную и принуждала к тем или иным действиям, которые, мягко говоря, не вызывали особенного восторга у маленького человечка, уже имеющего свою точку зрения и свои собственные какие-никакие симпатии, антипатии, желания и мечты. Так, почти с пеленок, мальчик ощутил, что значит насилие над личностью и ещё то, что есть силы с которыми ему не справиться. Насилие он испытал сначала со стороны родителей и родственников: это можно, а это нельзя; так хорошо, а так не хорошо; так следует поступать, а так – нет. Просьбами и слезами не всегда можно было отстоять свои желания или хотя бы нежелания делать то, что ну совсем маленькому мальчику не хотелось делать. Когда же Алёша оставался на попечении материных тётушек-бабушек, то вот у них-то он встречал столько понимания и сочувствия, сколько ему требовалось. Бабушки нарадоваться на него не могли, за неимением других внуков. В отличии от родителей, все его желания бабушками сразу удовлетворялись и уже точно на их территории никто его не принуждал делать то, чего он совсем не хотел Это была настоящая воля для маленького человечка – большей воли он в своей совсем ещё тогда недолгой детской жизни не видел.

Мальчик с ранних лет имел возможность сравнивать индивидуальное отношение к себе со стороны любящих людей и максимумом свободы со строгим общественным подходом в дошкольных заведениях, куда он попадал на довольно продолжительное время по воле жизненных обстоятельств. Бабушки в то время были еще молоды и работали, родители тоже работали. В Советском Союзе не было место тунеядцам и бездельникам, такие несознательные элементы считались отбросами общества, привлекались по уголовному законодательству и после отбытия наказания выселялись за сто первый километр от Москвы. Сто первый километр – это условное число, на самом деле, как правило, выселялись такие морально неустойчивые граждане гораздо дальше.

Так как все родственники работали, сидеть с малышом было некому и Алёшу с самого раннего возраста стали отправлять в различные детские дошкольные учреждения – ясли. Зачастую это были заведения, типа пятидневки, откуда его забирали домой лишь на два выходных дня в неделю, пять суток подряд маленький мальчик жил в чужом доме с чужими незнакомыми ему людьми в совершенно ненавистных ему условиях.

В воспоминаниях раннего детства, касающихся пятидневных дошкольных учреждений перед уже взрослым Алексеем всегда возникала следующая картина… Наверху, очень высоко проходит мост, по мосту время от времени жутко грохоча, проносятся зеленые или синие, точно цвет он не помнил, электрички. Они громко стучат колесами, но ему нестрашно, мальчик ждёт их всегда с надеждой. Мальчик ждёт, что к нему на одной из них кто-нибудь приедет. Электрички с мелькающими в них огоньками, одна за одной улетают в даль, даже не притормозив, а он – ещё ребёнок стоит внизу рядом под мостом и всё смотрит, и смотрит с печалью им в след. На глазах у него слезы, казалось они текут независимо от его желания или нежелания. Они появляются сразу после того, как смолкает грохот, очередной проехавшей мимо электрички. Маленький Алёша впадает в отчаяние и заливается слезами, всхлипывая, он продолжает упрямо ждать в надежде, что уже со следующей электричкой к нему точно кто-нибудь приедет. Мальчик мечтает только об одном, что когда-нибудь, кто-нибудь его наконец заберет из этого ужасного места, где он никому не нужен и брошен на произвол судьбы в границах опостылевшего бетонного забора проклятого детского заведения. Ему кажется, что слёзы у него на лице не высыхают никогда. Ему даже непонятно, в какую сторону отсюда бежать. А очень хочется. От безысходности и неизвестности Алёше становится ещё тоскливее и снова подступают слёзы. Такое впечатления, что его бросили все и навсегда, он так думает и снова, и снова текут по детским щекам слёзы бессилия. Он плачет над своей несчастной судьбой. Неужели так будет всегда, в отчаянии думает он.

Постоянная тоска, боль одиночества и уныние, тем более усиливали радость приезда кого-нибудь из родни. Мальчик искренне радовался приезду дяди Володе, двоюродного брата мамы, военнослужащего-офицера внутренней службы – своего крёстного отца. Маленький Алёша тогда ещё не разбирался в воинских званиях, хотя сам вид формы его интересовал и привлекал с самого раннего возраста. Мальчику нравились погоны, звезды, фуражка, он в был в восторге от всего форменного. Дядя Вова привозил обычно клубнику, несмотря на то, что у Алёши после клубники всегда появлялась аллергия. Но мальчик никогда не отказывался ни от чего вкусного, тем более от клубники. Алёша очень любит клубнику, несмотря ни на какую аллергию, он жадно уминал её всегда за обе щеки. Дядя Вова – мамин брат, был очень любим и уважаем маленьким Алёшей, а ещё, у него был сын Лёня, старше Алёши на четыре года. Когда встречались взрослые, встречались и двоюродные братья. В то время родные старались почаще встречаться по различным поводам и даже просто без всякого повода. Можно считать, что двоюродные братья росли вместе. Лёня был старше на два года, шустрым и ловким, и конечно же всегда доминировал и шефствовал над младшим братом Алексеем. Первым делом при встрече братья уединялись от взрослых и занимались своим любимым занятием – борьбой. Это была смесь самых разнообразных приёмов из разных стилей. Каждый отрабатывал свои, где-нибудь подсмотренные и понравившиеся приёмы. Старший брат Лёня знал от своего отца много приёмов и конечно же побеждал, но ему был интересен спарринг с таким упорным, никогда несдающимся противником как Алёша. Тем более, что по весу Алёша был равным Лёни и если бы знал столько же приёмов, сколько их знал Лёня, то в борьбе, наверное, ни в чём бы ему не уступал, несмотря на свои врождённые проблемы с сердцем. Для Алёши такие спарринги также были интересны, в них он учился, оттачивал свои знания, узнавал новые приёмы и закалял свою волю к победе с более сильным противником. Несмотря на то, что он никогда не побеждал брата, он никогда и не сдавался, пыхтел, задыхался, но продолжал бороться до полного изнеможения. Сдаться он считал самым большим позором, хуже любого проигрыша. В борьбе со старшим братом Алёша набирался опыта и совершенствовался. Умение бороться ему частенько помогало с самых ранних лет при физическом отстаивании своего места под солнцем в мальчишеском коллективе в различных дошкольных учреждениях, в школе, в пионерлагерях и просто во дворе. Первое, что уяснил для себя с самого раннего возраста Алёша, общаясь со своими сверстниками, это то, что в жизни нужно быть главным в любой компании и просто необходимо уметь драться, иначе главным не стать. Второе, что произросло и укоренилось в душе маленького мальчика после периодического пребывания в дошкольных учреждениях, школе и пионерлагерях, так это ненависть к любым общественным формам объединения людей. Любые объединения людей и в дальнейшем вызывали глубокое искреннее отторжение у Алексея всю его последующую жизнь. Он искренне считал, что объединяться люди должны только добровольно, например, по примеру дворовой команды, без всякого, даже малейшего принуждения сверху.

С самого рождения и на всём протяжении формирования гражданина, сначала ребёнка, потом юноши, затем молодого человека, государством усиленно навязывается такая модель существования, как общественные объединения, как традиционная и единственно верная форма существования общества: группа, класс, факультет, курс, команда, колхоз, бригада, коммуна. Другой какой-нибудь формы существования кроме объединений будто бы и вообще не существует. Хотя даже школьнику начальных классов ясно, что мнения у разных людей – разные и люди все разные, и по характеру, и по пристрастиям, и по отношению к тем или иным мероприятиям. Бывают конечно близнецы, казалось бы похожие друг на друга люди, но даже они думают и действуют по-разному. История же часто демонстрирует, что именно уединенные индивидуалисты чаще других добиваются невиданных результатов в отрыве от общей серой массы. В этом можно убедиться изучая достижения в различных направлениях науки, искусства и техники. Очень рано в социалистическом обществе ребенок сталкивается с резкими контрастами, черным и белым, при чём, черное зачастую связано с участием его в каких-нибудь общественных объединениях. Именно там в толпе человек испытывает насилие над собой, при чём со всех сторон: как со стороны руководства, так и со стороны таких же как и он. Даже в большей степени со стороны самого объединения – окружающего общества – толпы. Сообщество, группа, толпа – это уже новый организм, который живет и действует, порой вопреки мнениям его отдельных членов. Впрочем есть люди, которые чувствуют себя на своём месте именно в толпе. Значит и место таких людей в толпе. Это люди: либо лидеры, упивающиеся властью и умеющие подчинять себе волю других; либо безвольные сомневающиеся в своих личных оценках добряки; либо психологически, физически сломленные несчастные, забывшие про свою индивидуальность и плывущие по течению обломки общества, которых сплочает и даёт новую жизнь, именно общественная – коллективная система существования. Такой системой в СССР было, так называемое, социалистическое общежитие – такая большая «общага», огромная коммуналка, площадью во всю страну. Красиво это выглядело лишь в теории и на словах пропагандистов и агитаторов. На самом деле в советском обществе чуть ли ни сразу после революции возникло и стало разрастаться неравенство как положенческое, так и материальное. Вскоре после народной революции и отмены сословий, чинов и званий, всё стало возвращаться правда под другими названиями, но с той же буржуазной сутью. Постепенно уже при как бы народной власти начался процесс постепенного разделения общества на тех кому всё можно и на тех кому можно далеко не всё. Таким образом советская власть постепенно отказывалась от своих главных революционных завоеваний: свободы, равенства и братства. При разделении общества на классы ни свободы, ни равенства, ни братства быть уже не может. Свободы у правящих классов всегда больше, чем у остальных, а равенства и братства между материально больше обеспеченными и менее обеспеченными вообще быть не может. Отсюда и закономерный конец Советского Союза – все завоевания революции сошли на нет. И закончил великий СССР так, что хуже просто невозможно было себе представить – полным крахом коммунистической идеи и совершенно безыдейным госпереворотом, разрушившим почти все великие достижения советского народа.

Причём разложение великого СССР происходило не только сверху в стане власти имущих, но и снизу, чем и стал невольным свидетелем маленький Алеша. Особенно жуткую для маленького человека ломку он испытал со стороны «воспитателей» ещё в детском саду или даже ранее в детских яслях-пятидневках. Воспитатели, в основном ленивые и малообразованные девицы, искавшие для себя теплое место чуть ли ни с самого своего рождения, ограниченные, вследствие своей природной лени, в возможностях чего-либо существенного добиться в этой жизни были далеки от педагогики и выстраивали весь воспитательный процесс по своему личному разумению. Этим, необремененным высоким интеллектуальным уровнем и моральными принципами, легкомысленным девицам, было весьма легкомысленно со стороны государства доверено воспитание маленьких строителей «светлого будущего». Воспитание подрастающего поколения ни в коем случае нельзя доверять абы кому, это большая ошибка Советской власти. Советские дети в большинстве своём вопреки своей воле с самого раннего детства попадали под различные формы коллективного объединения: ясли, детские сады, школы, пионерлагеря, а дальше уже во взрослой жизни в технические и высшие учебные заведения, в армию, в рабочий коллектив. В любом коллективе тон задаёт старший: воспитатель, учитель, вожатый. командир и так далее. Именно воспитатели в детских дошкольных заведениях представляли государство для маленького члена общества. Какие бы великие цели не преследовались в процессе детского воспитания, насилие, ни в каком его проявлении совершенно недопустимо. Тем не менее оно активно применялось и продолжает применяться в детском воспитании. Так проще и легче для недобросовестных и некомпетентных воспитателей.

Какие же методы ломки и уничтожения индивидуальности в обществе при воспитании среднего советского человека, готового для построения в общий строй, шеренгу, колонну, применялись ещё в детских дошкольных заведениях. Самая изощренная пытка, придуманная в детских воспитательных учреждений для воздействия на психику ребенка, один из методов его подчинения и дрессировки – это, конечно же, выставление ребенка в угол за какую-либо пусть даже незначительную провинность, или просто из личной неприязни воспитателя к тому или иному ребёнку. У каждого педагога всегда были свои любимчики и нелюбимчики. В число нелюбимчиков обычно попадали самые активные дети, интеллектуально и физически от природы более развитые, в отличие от других воспитанников. Они больше других раздражали воспитателей, так как выделялись своим активным поведением из общей массы воспитанников. Постановка в угол в качестве наказания, это по сути временное лишение маленького гражданина свободы передвижения, в месте где он и так уже ограничен в свободе – в детском дошкольном заведении, из которого он не в состоянии даже бежать просто по причине молодости лет. Был бы старше, убежал бы. За какую-нибудь провинность или даже просто ослушание ребенка ставили в угол, скорее даже загоняли в угол, как правило при этом истеря и используя зачастую грубую физическую силу. Наиболее популярны подзатыльники и удары по заднице – тут уже взрослые, особенно чужого ребёнка, бьют почти во всю силу. Через некоторое время ребенок, который уже и так в слезах от грубого с ним обращения и рукоприкладства, начинал нараспев, захлёбываясь слезами и почти завывая, просить прощение, с трудом выговаривая имя и какое-нибудь, как правило корявое и трудно произносимое отчество злой воспитательницы. Воспитательница же в это время в душе наслаждалась своей властью над малолетним ребенком, особенно если это мальчик. Эта молодая, но уже чем-то обиженная на весь мир женщина, через маленького мальчика мстила всему мужскому роду за свои жизненные неудачи. Такую работу в основном выбирали психически неуравновешенные и болезненно властолюбивые женщины, потерпевшие фиаско на любовном фронте. Они упивались безграничной абсолютной властью над маленькими мальчиками, будущими мужчинами и таким образом подпитывали свою гордыню их страданиями и слезами.

В ребенке же от такого отношения начинало формироваться такое мощнейшее из человеческих чувств как ненависть не только к любым общественным объединениям, но за одно и ко всем женщинам, включая свою мать, безжалостно отдающую своего ребёнка в дошкольное заведение, обрекая его на моральные унижения и физические мучения. Сколько раз маленькому Алёше приходилось испытывать подобные унижения просто за то, что ему хотелось немного побольше подвигаться и немного повеселей сделать свою несчастную серую жизнь в унылом дошкольном заведении, в котором всё расписано по планам, расписаниям, режимам, построениям, дням, часам и минутам. Сколько раз он сам испытывал или видел на примере своих друзей, как после продолжительного уничижительного стояния лицом в угол, маленький мальчик, даже со здоровым мочевым пузырем начинал проситься еще и в туалет, чередуя две просьбы: пописать и простить. Женщина-воспитатель, как правило, была просто кремень, она железная, она не сгибаемая и не подкупная никакими детскими слезами, и потому не реагировала ни на какие просьбы осуждённого ею же маленького ребёнка. А чаще всего бывало даже наслаждалась своей полной властью над маленьким человеком. Если же мучительница не в настроении или у неё трудные дни, то все слёзы и мольбы мальчика её не пробирали совершенно. Она ждала, когда ребенок описается, чтобы его обвинить ещё и в этом. Как только это происходило, воспитательница обрушивала на бедного ребенка всю скопившуюся в ней злость. Это самые ужасные минуты детства, в такие минуты ребенок оставался один на один с мокрой лужей, с мокрыми штанами, с насмешками сверстников и с истеричной женщиной, которую он ненавидел, да так, что желал её смерти. Чувствуя ненависть к себе со стороны маленького ребенка, женщина продолжала свои изощренные издевательства, полагая сломать маленького мужчину и тогда полностью подчинить его своей воле, что поднимет её в её же собственных глазах над всеми мужчинами.

Но увы, ни каждого маленького мальчика можно сломать, а у несломленного мальчика само собой ожесточается сердце, умирает жалость в душе, он учится притворяться, врать и подличать, хотя это ни его – против его природы, но он учится этому на всякий случай, в жизни пригодиться при встрече с разными нелюдями, которые ждут его на жизненном пути. С раннего детства у ребёнка развиваются самые мерзкие черты характера и самое ужасное при этом – словно глохнет и отмирает сердце. Всё доброе и высокое, изначально заложенное при рождении и воспитанное в семье, куда-то испаряется.

Всё это пришлось пережить и провести через себя, маленькому мальчику Алёше, которого, чуть ли не с пеленок родители и добрые православные бабушки учили добру, любви, справедливости и сочувствию к другим. Тогда же, ещё в самом начале знакомства с обществом, мир стал делится для Алёши на добро и зло, на правду и ложь, а люди на хороших и плохих. А еще он научился сильной непримиримой позиции ко всему тому, что мешает ему в жизни. В результате, всё то, чему не мог сопротивляться и противостоять маленький Алёша, он искренне и смертельно, но тайно ненавидел. Это чувство было намного сильнее любви и оно предавало ему какую-то неиссякаемую и никогда незатухающую злую внутреннюю энергию.

Еще одним «бесценным» результатом воспитания маленького мальчика в сплошь лицемерном обществе, стало умение искусно притворяться, так, что даже взрослых сбивало с толку и заставляло верить искреннему маленькому мальчику с правдивыми и немного грустными голубыми глазами. Притворство – это было его единственным в детском возрасте оружием защиты от сильных мира сего, хотя в самой глубине своей души ему было мерзко и противно врать и притворяться. Алёша уже во всю использовал это оружие в мелочах и смог бы в случае необходимости воспользоваться им и по-крупному. Как он сам себя оправдывал по-детски, что всё, даже лицемерие, он использует во благо себе или своих близких – только на доброе дело.

Но не всё уж совсем было ему так ненавистно в детских дошкольных заведениях, были и светлые стороны в этом кромешном царстве физического и психического насилия. Валентина – самая молодая воспитательница, для него маленького мальчика она должна была называться тётей Валей, но она просила не называть её тётей, ей было смешно. Валя была настолько музыкальна и любила музыку, песни и танцы больше всего на свете. Всё своё дежурство молодая девушка ставила какие-то новые модные танцевальные пластинки. В те времена в шестидесятые в моде были очень энергичные, ритмичные и понятные даже маленьким детям танцы: твист, летка-енка, рок-н-ролл и тому подобные. Алёша тоже был весьма музыкальным мальчиком с хорошим чувством ритма и танцы никогда не считал за труд, а только за удовольствие. Посему мальчик был постоянным партнёром у воспитательницы Вали, несмотря на свой пятилетний возраст. Здесь две музыкальные и танцевальные натуры встретились и объединились в совместной любви к музыке и танцам. Для Алёши, это было пожалуй единственное светлое пятно во всей безрадостной казённой детсадовской жизни. Каждый рабочий день воспитательницы Валентины – Валечки, тёти Вали начинался с новой виниловой грампластинки, надрывался простенький пластмассовый детсадовский проигрыватель, включённый на полную мощность и тут начинались парные танцы Вали и Алёши, кто во что горазд. К взаимному удовольствию обоих. Мальчик быстро схватывал и запоминал модные танцевальные движения и с удовольствием их повторял за тётей Валей. Она тоже была в восторге от пятилетнего кавалера.

Эти казалось бы незначительные на первый взгляд моменты незабываемы и вспоминались Алёшей всю его дальнейшую жизнь, как почти единственное светлое воспоминание от дошкольных детских учреждений. Бывает же такое. Какой-то пустяк, а помнится как-будто это было вчера. Наверное потому, что в такие минуты маленький человечек был по-своему по-детски счастлив, как он может быть не будет уже больше никогда.

2.ДЕРЕВЕНСКОЕ ДЕТСТВО

Заканчивались шестидесятые годы. Отец Алёши – Иван Андреевич Животов всегда имел безудержную тягу к путешествиям, ему никогда не сиделось на месте. Какой-то необузданный «ветер странствий» всю жизнь гнал и гнал его из спокойного столичного быта в дикую первозданную природу. Еще в молодости, будучи студентом Московского государственного университета, а потом и Московского геологоразведочного института, Иван Андреевич в составе геологоразведочных партий исколесил всю восточную Сибирь, тайгу, монгольские и казахские степи. Там в диких условиях, преодолевая бурные реки и горные перевалы он чувствовал себя на своём месте. После ранения и получения инвалидности, путешествия стали возможными только на автомобиле и уже не по работе. Сына Алёшу он решил приучать к деревенскому быту с самого раннего детства, так как сам был родом из тульской глубинки. В связи с чем Иван Андреевич на всё лето снимал дачу в Долгопрудненском районе Московской области на Клязьминском водохранилище в районе речной пристани Хлебниково. Туда же на всё лето мама Алёши Светлана Николаевна «выписывала» сыну своих родных тётушек: тётю Любу и тётю Лену. Они заменили Алёше родных бабушку и дедушку, которые умерли ещё до его рождения. Бабушки с удовольствием возились и игрались с мальчиком, за неимением своих собственных детей.

Детские воспоминания Алексей уже будучи взрослым мужчиной, всегда разделял, как минимум, на деревенские и городские. Лучшая же часть детских воспоминаний, так или иначе, всё же была связанна с деревней и всеми присущими ей атрибутами сельской жизни: с купанием на Клязьминском водохранилище, где его отец и снимал дачу, со спортивными играми на природе, с полями, лесами, грибами, цветами, полянами, пароходами, рыбалкой, коровами, козами и тому подобным. Полным раздольем и безграничной волей веяло от этих воспоминаний, особенно по сравнению с воспоминаниями о городском детстве, всё же ограниченном определёнными как территориальными, так и моральными рамками.

В городе даже прогуляться по соседней улице было порой весьма чревато для маленького ребенка, которому взрослые уже разрешали самостоятельно гулять, но негласные территориальные правила районов и улиц столицы, действующие в основном в молодёжной среде того времени, не всегда ему это позволяли. В то далекое время семидесятых вся власть в районах столицы принадлежала молодежным полукриминальным и откровенно криминальным группировкам, объединенным по признакам территориальности: по бульварам, улицам, переулкам, дворам и домам. Взрослыми, такие группировки, хулиганствующих по факту малолеток, именовались все, под одну гребенку – «шпаной». Группы такой шпаны, человек 10—20 в народе именовались «шоблами». Шоблы составляли крупные группировки, которые имели названия по аналогии с названиями тех территорий, на которых проживало большинство их членов. На Бескудниковском бульваре внутри общей группировки, шло деление на дворовые, обычно носящие названия по номерам домов, например: одиннадцатые, тринадцатые, пятнадцатые и так далее. Некоторые группировки были настолько сильны в Москве, что абсолютно никому не подчинялись, даже, так называемым «блатным» – криминальным сообществам. Криминальные же авторитеты того времени относились, к как они считали подрастающим кадрам с отцовской заботой и пониманием, так как сами выросли из этой среды. Взрослые же законопослушные граждане обычно не интересовались жизнью «темных» улиц и переулков, и на всякий случай держались от этой жизни как можно дальше, оберегая от нее и своих чад.

Вот чтобы в городе школьнику младших классов попасть например в кинотеатр, расположенный на другой улице, которую «держала» враждебная группировка из соседнего района, было необходимо идти туда только с кем-нибудь из взрослых или старших, иначе никак. В лучшем случае ребенок оставался без кино и карманных денег, а в худшем случае, он мог быть еще «взят в плен», подвергнут физическому насилию и моральным издевательствам, а также серьезно избит. Сколько же детишек пропадало в других-чужих районах тогда вообще никто не считал. Могли ли убить на чужой территории? Могли, правда, скорее всего, не специально, а случайно – в процессе изучения и отработки на чужаке приемов рукопашного боя, карате и бокса. В живую грушу для битья мог превратиться любой чужак, опрометчиво нарушивший границу между враждующими группировками. Можно было попасть на чужую территорию собравшись уже «шоблой», но этот вариант был чреват серьезным конфликтом в масштабе: улица на улицу. Начинала конфликт совсем мелкая подрастающая шпана. По ходу действия, на подмогу вызывались старшие товарищи, дальше – ещё более старшие, уже вышедшие из школьного возраста. Если же и тем не удавалось разрешить – «разрулить» создавшуюся ситуацию, подключались местные блатные. Иногда, так и не договорившись, группировки доходили и до открытого сражения «стенка на стенку», «улица на улицу» и даже «район на район» В таких жестких правилах приходилось жить маленькому Алеше с самого раннего детства. Это было против его свободолюбивой натуры, которая рвалась на волю – в деревню, там можно было гулять где угодно, делать, что угодно, плевать на всякие гласные и негласные правила, совершенно не задумываясь о последствиях. В деревню, на дачу Алёша ехал всегда с большим удовольствием. Если бы у него была бы возможность, то он бы остался там навсегда и больше никогда бы не возвращался в город.

Самое первое, что больше всего поразило и впечатлило в деревне маленького Алёшу при первом её посещении, это был пастух с длинным-длинным и толстым тяжёлым кнутом, который пас большущее стадо коров. Время от времени он взмахивал кнутом так ловко, что громадный кнут, извиваясь громадным чёрным змеем, производил громкий хлопок подобный оружейному выстрелу и коровы после этого хлопка недовольно мычали, но тем не менее шли туда, куда было нужно пастуху. Этот деревенский мужик, весьма затрапезного вида в замызганном плаще и каких-то заляпанных, то ли грязью, то ли навозом, кирзовых сапогах с отворотами, казался Алёше каким-то волшебником, просто чародеем – повелителем коров и кнутов. Он мог смотреть на работу пастуха и ждать заветного хлопка-выстрела сколько угодно. И когда ему бабушки говорили со зла, что если не будешь учиться и слушаться старших, то станешь пастухом, Алёша никак не мог понять, что в этом плохого. «С удовольствием стану и даже очень хочу стать! А если при этом и учиться сильно не надо, то это вообще то, что мне и нужно!» – так рассуждал про себя маленький Алёша.

Простором, раздольем и волей веяло от этого чуда под названием деревня. Так казалось маленькому городскому мальчику, вырвавшемуся вдруг из, морально давящих на него со всех сторон, железо-бетонных городских джунглей, где и разгуляться-то толком и негде. Все городские парки и места для купания можно было по пальцам пересчитать: ну ВДНХ, ну Ботанический сад, ну Лианозово, ну «Плотина», ну Останкинский пруд, ну Лихоборка на самый, как говорится, худой конец. Пожалуй и всё, что знал в то время десятилетний Алёша. Кроме того посещение всех этих районов столицы было просто опасно для малолетнего ребёнка и чревато, всеми описанными выше последствиями.

В деревне же, где семья снимала дачу, просто необъятное и неописуемое раздолье – целый мир лесов, полей, садов и целое Клязьминское водохранилище со всем его водным транспортом, купанием и рыбалкой в любое время. Кроме того ребёнок был счастлив даже хоть на время отдалится от разнообразных ненавистных детских общественных объединений: яслей, детских садов, школ и пионерских лагерей, с их дисциплиной, режимом и бесконечными построениями.

Обычным местом летнего время препровождения деревенской и дачной детворы была зона отдыха, официально именуемое, как «Клязьминское водохранилище». Место было расположено совсем рядом с деревней, где проживал Алёша во время летних каникул, наполовину в лесу, наполовину на берегу большущего залива. Плотность человеческих тел в воде до начала глубины в особо жаркие выходные дни, в основном за счёт приезжающих сюда на субботу и воскресенье москвичей, была настолько велика, что Алёше казалось люди могут только стоять, а чтобы проплыть хотя бы пару метров им места уже не хватит. Несмотря на то, что маленький мальчик фанатично любил воду и иногда его было очень трудно выгнать на берег, он одновременно не любил такого слишком перенасыщенного скопления народа. Алёша терялся среди общей массы и на него это всегда давило психологически. В толпе он не ощущал себя самим собой, а лишь каким-то придатком большого общего организма.

Один раз с Алёшей произошёл случай, который запечатлелся у него в памяти на всю оставшуюся жизнь. Как-то, в очередные жаркие выходные дни, когда всю прибрежную территорию оккупировали, нахлынувшие москвичи, Алёша, пытаясь отдалиться от толпы, заполонившей всё мелководье до самого начала глубины, решил удалиться куда-нибудь и поучиться плавать. Он удалился от места общего скопления тел ближе к предполагаемой глубине. От места, где ещё чувствовалось дно под ногами, но местами уже пропадало, мальчик немного отплыл в сторону уже предполагаемой глубины. Он рассчитывал быстро обогнуть толпу, проплыв сверху по глубокому месту. Алёша рассчитывал найти более-менее просторное, но в тоже время довольно глубокое место для плавания подальше от гомонящей толпы. Он плыл по тем местам, где уже не чувствовалось дно под ногами. Мальчик обогнул толпу по глубине и стал возвращаться назад – ближе к берегу, так как ещё не ощущал себя уверенным полноценным пловцом. Алёша только совсем недавно начал понемногу плавать и то по мелководью, там где чувствовалось дно под ногами. Сейчас он хотел уже вернуться на тот уровень глубины, где бы он мог стоять. Он снова свернул к берегу. Остановившись, по его расчётам на месте, где уже можно было встать на дно, Алёша уверенно опустил вниз ноги в поисках дна… И вдруг не обнаружил под ногами вообще ничего. При этом его как-то резко потянуло вниз и он начал проваливаться в холодящую ноги бездну. Это было совершенно неожиданно и поэтому он стал резко колом опускаться вниз, набирая воду носом, а затем и ртом. Ужас, первый раз по-настоящему, вдруг охватил маленького мальчика и от этого его ещё сильнее потянуло вниз. Сразу вылетели из головы все правильные телодвижения для плавания: кроль, брас, саженки и тому подобное. Почему-то, даже опустившись под воду примерно на метр, дна он так и не почувствовал. Алёша стал лихорадочно вспоминать как его учили плавать, но так ничего и не вспомнил. В истерике мальчик начал делать какие-то инстинктивные природные телодвижения, вернее их делало само тело Алёши помимо его воли. Мальчик задержал дыхание. Взмахнув руками, преодолевая толщу воды и инстинктивно отталкиваясь от неё, мальчик сделал рывок всем телом в направлении из воды и через минуту поднял голову на поверхность. Алёша резко выплюнул всю попавшую в рот воду и тут же вдохнул побольше воздуха, столько, сколько только смог. Немного успокоившись и закрепившись на поверхности воды, мальчик огляделся. Вдоль всего берега стоял такой шум и гам, плеск воды, детский визг и смех, что даже если он и смог бы что-нибудь прокричать, то его бы никто не услышал. Больше всего его просто взбесил беззаботный детский смех, доносившийся отовсюду, в то время когда он совершенно натурально тонул, погибал и прощался с жизнью. Алёша мгновенно оценил обстановку и с сожалением сделал для себя неутешительный вывод, что теперь он предоставлен самому себе, в этой толпе ему никто не поможет, а родные очень далеко от воды, где-то там – на песчаном пляже и его точно не услышат.

«Остаётся тихо или громко, неважно, тонуть… Так вот она какая смерть?! – ещё барахтаясь на поверхности по инерции, думал тогда Алёша. – Это вот так, перестал махать руками и всё? Пошёл в ту, холодящую пальцы ног, глубину, которая почему-то так манит и влечёт за собой в черную бездну. Будто хочет мне там, где-то в самой глубине, открыть ещё что-то, чего я ещё не знаю. А если там ничего больше нет? Только холодная мрачная пустота?! Не хочу проверять!» – мальчик снова начал медленно опускаться под воду, но тут резко всем телом уже отработанным приёмом рванулся наверх и снова вынырнул на поверхность. Алеша жадно глотнул побольше воздуха и отчаянно заколотил руками по воде в попытке удержаться на поверхности. Высунув уже почти всю голову из воды, он сделал поворот всем телом, чтобы оглядеться вокруг. Мелководье в этом месте очень резко обрывалось и сразу же начиналась глубина без дна под ногами. Но многие детки особенно на надувных матрасах беспечно заплывали в эту зону, так как не знали какая под ними глубина. Алеша прямо перед собой увидел такой матрас с лежащей на нём худощавой девчонкой старше его года на три – четыре. Вернее он увидел её пятки, она пыталась уплыть от него и гребла по воде руками в другую от него сторону. Руки мальчика как-то сами собой, не дожидаясь команды мозга, мгновенно вцепились в край матраса. Испуганный Алёша схватился за матрас, да так, что пока не почувствовал под ногами дно, его бы вряд ли кто-нибудь даже из взрослых смог бы оторвать от единственного поблизости спасательного средства. Поскольку десятилетний Алёша имел почти уже вполне серьезный вес для своего возраста, он начал перевешивать и перетягивать матрас под себя и та девчонка, которая на нем плыла резко начала сползать в воду с другой стороны матраса. Тут девчонка, широко разинув рот, дико заорала так, что заглушила весь гудящий как улей пляж. На тонущих детей наконец обратили внимание взрослые и быстро вместе с матрасом вытянули на мелководье. Алеша наконец разжал пальцы и отпустил край матраса. Испуганный мальчик со всех ног бросился подальше от воды. Пробежав метров десять, он рухнул в прибрежный песок. Алёша ещё долго лежал, распластавшись на песке, осознавая и анализируя всё происшедшее с ним. Как хорошо, всё-таки жить, подумалось тогда. Больше в этот день он уж к воде не подходил, кто бы и как бы его туда не звал. Алёша ещё несколько дней думал только о том, что вся та тысяча лет жизни, которую он сам себе отмерил, могла закончиться прямо сейчас, в один миг. Ещё ему казалось, что он видел или трогал, вернее почувствовал, смерть и она холодная, мрачная и какая-то пустая, и ещё – она манит, зовёт и тянет за собой, и всё, и больше ничего там – по ту сторону нет. Там, по ту сторону жизни – оказывается совсем ничего, сделал для себя открытие малолетний Алёша. Он был уверен, что ясно чувствовал смерть и был в её руках, когда безуспешно искал ногами дно и когда всё ниже и ниже опускался в леденящую пустоту. В тот момент ему казалось, что ещё чуть-чуть и он покорно пойдёт за ней.