– Лиз, я ж ради тебя стараюсь. Тебе ведь нужны деньги, – мужчина говорил заискивающе.
Лиза отпрянула. Закусила губу.
– Ненавижу!
Безысходность, злость вперемешку с безответной любовью пронзали сердце. Хотелось кричать от обиды, отчаяния и неугасимой муки.
Через полчаса Лиза, зажав в ладони Клюка, дрожа всем телом, входила в полутёмное помещение с небольшой сценой. Посредине стоял рояль, освещаемый вокруг несколькими свечами-таблетками. Где-то в глубине комнаты должен был сидеть тот самый Клиент. Полуобнажённая, она постаралась незаметно проскользнуть перед невидимым зрителем, занять место перед инструментом, чтобы начать музицировать.
В помещении Лиза отчётливо видела только клавиатуру перед глазами. Всё остальное скрыла тьма. От страха сердце бешено колотилось. По телу пробегал неуютный холод. Лиза склонилась над чёрно-белыми клавишами.
– Шопена, пожалуйста, – услышала она сдавленный голос, похожий на скрип. Лиза повернула голову на звук. Даже прищурилась, пытаясь различить силуэт. Тщетно. Темнота висела перед Лизой плотным театральным занавесом.
Лиза прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. Она улыбнулась Клюку – он озорно ей подмигивал и махал невидимой дирижёрской палочкой. Затем несколько раз выдохнула и заиграла. Рояль послушно издал печальные звуки. Тонкие пальцы, словно птицы, запорхали по клавишам. Ажурные переливы аккордов слились в тонкую гармонию. Звуки арпеджио заполнили темноту нежностью и романтизмом. Форте сменяло пиано. Крещендо растворялось в диминуэндо. Лиза так погрузилась в обволакивающую музыку, что не заметила, как сзади вплотную к ней подошла фигура и остановила руки пианистки. В нос ударил резкий запах лаванды. От неожиданности Лиза вздрогнула. Подняла глаза.
– Елена Альбертовна? Откуда Вы здесь? Вы… Клиент? – Лиза вскочила, стала прикрывать руками то, что едва прятал ажурный пеньюар.
Елена Альбертовна, глядя на бывшую ученицу, с укоризной покачала головой.
– Не совсем. Я за него сегодня. Я как узнала, что это ты… В общем, пришла спасать тебя из этого вертепа. Дурочка, что же ты с собой делаешь?
Она потащила Лизу вон из зала.
– А Арман? – на ходу спросила Лиза, оглядываясь по сторонам.
– А с этим идиотом я тебе вообще запрещаю иметь дело.
Нота СОЛЬ. Тридцать два года
День за днём, месяц за месяцем жизнь Лизы постепенно покатилась по привычным женским рельсам. Она вышла замуж за дирижёра филармонии. Сама играла в оркестре. Периодически участвовала в конкурсах пианистов, становилась в них лауреатом. Днём была музыкантом, вечером – любящей и любимой женой.
А ещё Лиза родила долгожданного Антошку. Вынашивала его легко. Только в последние три недели перед родами появились страшные головные боли, на которые гинеколог не обращала внимания, отмахиваясь: мол, что хочешь, тебе уже за тридцать. Раньше таких возрастных, как ты, старородящими называли. Лиза тоже отмахнулась. А во время потуг у неё случилось кровоизлияние в мозг. Врачи боролись и за неё, и за ребёнка, спасли, но инсульт обездвижил самое ценное для пианистки – левую руку.
Целый месяц после выписки из роддома в квартире Лизы орали два человека: молодая женщина тридцати двух лет от жалости к себе и безысходности и младенец, просто потому что так грудничку природой было написано.
В тот самый момент, когда отчаяние и собственное бессилие накрыли Лизу с головой, появилась Елена Альбертовна с партитурой концерта Равеля для левой руки.
– Садись и играй! – безапелляционно скомандовала бывшая учительница.
– У меня левая не рабочая! – парировала Лиза.
– Играй! – настаивала Елена Альбертовна.
– Не могу!
– Играй, я сказала.
Сверху с крышки инструмента на упёртую Лизу и не менее упёртую Елену Альбертовну смотрел Клюк. Его скрипичное тельце потеряло блеск, да и вообще с тех пор, как Лиза заболела, он в первый раз за двадцать лет ослаб. В нём исчезли задор, авантюризм, радушие, музыкальный азарт. Лиза его не замечала. Ей было не до него. И от этого Клюк страдал.
А в комнате словесная баталия выходила на кульминационное глиссандо.
– Тогда вставай и иди! Вари борщи! Стирай пелёнки! И с одной рукой приноровишься! Антошка тебя и такую будет любить. А муж… Прости, девочка, он, в конце концов, сбежит. Калекой ты ему точно будешь не нужна. Ах да, ещё! Ты всё-таки слабачка! А ещё пианисткой называешься!
Лиза слушала каждой напряжённой мышцей. Всё её тело в один миг превратилось в натянутую струну, по которой пробегают быстрые арпеджио воспоминаний. Вот она, двенадцатилетняя девочка, которая принимая удары за ударом от гневной учительницы, осталась в классе музыки. Тогда она сжала всю волю в кулак, не убежала от грубых унижений и оскорблений и пошла вперёд навстречу мечте, потому что честолюбие взяло верх. Ввергнуть себя в бездну отчаяния или вознестись на вершину победы и радости? Тогда ответ для Лизы оказался очевидным. А сейчас? Что изменилось в ней сейчас?
Лиза с остервенением сжала правой рукой левую так, что ногти оставили глубокие следы, и поставила руку на клавиатуру. Она стиснула зубы, сжала губы. Слёзы катились градом. Лиза с ненавистью смотрела на обездвиженную руку. Силой мысли пыталась на неё повлиять.
– Давай! Играй! Лизка, ты сильная! – за спиной стояла Елена Альбертовна.
– Она не слушается меня! – глотая слёзы, кричала в голос Лиза.
– Заставь её! – перекрикивала Елена Альбертовна.
– Может, по ней линейкой вдарить? – жалостливые глаза Лизы с надеждой посмотрели на постаревшую учительницу.
– Девочка моя, линейки уже не те. Я в своё время лупасила тебя деревяшкой, а тут пластик. Он ещё на подлёте к рукам ломается. Да и мне уже почти семьдесят. Сила удара, извини, не та, – с иронией произнесла Елена Альбертовна.
Лиза сверлила руку глазами.
– Играй! – заорала Лиза, обращаясь к ней. Та не шелохнулась. – Играй!
Ни малейшего движения. Правой рукой Лиза силой стала передвигать каждый палец на левой. Потом хлёстко ударила по руке. Затем ещё раз, и ещё. С ненавистью отшвырнула руку. Та, неподвижная, упала на колено. Лиза открыла ноты и правой рукой сыграла то, что было предназначено для левой. В целом, концерт Равеля оказался музыкальным палиндромом. Кроме одного места, до которого противоположной рукой было не дотянуться, Лиза сыграла всю партию, фактически не меняя ни одной ноты.
– Поняла, как надо? – Лиза обращалась к левой руке, как к человеку, и ждала ответа. Рука едва дёрнулась. Но не от слов. Лиза не поняла, в какой момент, но на тыльную сторону ладони упали две слезинки. Плакал Клюк. Подняв на него глаза, Лиза ужаснулась. Только сейчас она обратила внимание на своего сказочного друга. Сердце сжалось – никогда прежде она не видела его таким убогим и помятым.
– Клюк, милый, улыбнись. Мы справимся, – еле слышно прошептала Лиза, и скрипичный ключ слегка засветился от произнесённых слов.
Лиза погладила онемевшие пальцы. Рука дёрнулась именно от слёз Клюка, но Лиза поймала это ощущение и теперь верила, что у неё всё получится.
Нота ДО. Сорок два года
Лиза держала худую, морщинистую руку Елены Альбертовны и целовала каждый её палец. Неделю она не отходила от прикованной к постели старой учительницы. Та, то приходила в сознание, то вновь погружалась в небытие.
– Помочь ей я уже не в силах. Просто ждите – она скоро отойдёт. А станет хуже, звоните в скорую, – сухо отчеканила молоденькая врач-терапевт, которую Лиза вызвала три дня назад.
«Она скоро уйдёт», – Лиза пыталась привыкнуть к страшной мысли, тихо плакала и ждала.
А пока ждала, вот уже неделю кадр за кадром вспоминала жизнь, в которой Елена Альбертовна оказывалась то настоящей кровопийцей, изнуряющей бесконечными этюдами, то мудрой советчицей, но чаще ангелом-хранителем, который всегда был рядом.
Лизе семь.
– Зачем ты пришла учиться в музыкальную школу? – спросила Елена Альбертовна робкую, маленькую девочку с огромными распахнутыми глазами.
– Собираюсь стать пианисткой, – Лиза с неописуемым восторгом и восхищением, как на небожителя, смотрела на преподавателя музыки.
Елена Альбертовна одобрительно кивнула:
– Цель есть. А дальше посмотрим. Начнём с постановки пальцев, Лиза.