Как я читала Евангелие

Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют».

    Мф. 13:10,13

«Они» – это его современники, у которых «огрубело сердце», и смыслы происходящего они прямо и непосредственно не воспринимают. Но могут его уловить через образные сравнения – метафоры. Ими пользовались духовные учителя и в других культурах. Но здесь есть одна проблема: есть метафоры, понятные во все времена, а есть метафоры, привязанные к своему времени.

Огромное дерево, выросшее из зернышка-крупинки – метафора, смысл которой поймет любой человек, когда бы и где бы он ни жил. Другое дело – Царство небесное. Что может сказать такая метафора современному неверующему или верующему без религиозной принадлежности, для кого небо – это только небо? Скорее всего, такой человек подумает, что речь идет о загробной жизни, и почувствует отчуждение. И такое чувство он испытает не раз при чтении Евангелия. От его образности веет духом ближневосточной культуры далекой от нас эпохи. Где-то он совместим с духом нашего времени, а где-то – нет.

Всякая эпоха вырабатывает свой язык понятий для осмысления ценностей жизни, как временных, так и вечных. Меняются общество и обстоятельства жизни людей, меняются сами люди, меняются их ментальность и лексикон. Не каждый может уловить смысл и значение духовных архаизмов. В каких-то из них он легче проглядывается, в каких-то – труднее.

2. Интерес к своим корням и Евангелие

Как это было у меня

Впервые я взяла в руки Библию будучи студенткой филфака МГУ. Произошло это в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (тогда – Библиотеки имени Ленина), где я собирала материал для своей дипломной работы. Ее темой был древнерусский апокриф «Хождение Богородицы по мукам», и у меня, как будущего специалиста, был туда доступ.

Библия в дореволюционном издании стояла на одной из полок в читальном зале этого отдела, чего в общих читальных залах в советское время быть просто не могло. Я могла читать ее хоть каждый день, но такого желания у меня не было. И для дипломной работы этого не требовалось, но однажды меня взяло любопытство. Тогда я и открыла Евангелие от Матфея – первую книгу Нового Завета.

Я все еще хорошо помню, как все было. Вот я начинаю пробираться сквозь родословную Иисуса, обстоятельства его рождения, события его юности, ожидая чего-то исключительного – эпизодов или высказываний, которые оправдали бы советский запрет на распространение Библии. Вот Иисус пришел к Иоанну Крестителю, и тот его крестил, вот Иисус уединился в пустыне и выиграл единоборство с дьяволом. Вот он, наконец, стал проповедовать. И что же он первым делом сказал? То, что услышал от Иоанна Крестителя: «покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное». Здесь я потеряла терпение и остановилась.

У Иоанна Крестителя я эти слова проскочила, как скорый поезд промежуточный полустанок. Но то, что их повторил Иисус, меня задело. Ну, во-первых, сам факт, что он повторяет чужие слова, а не говорит свое. В мои 20 лет мне такое не нравилось уже по определению.

Ну, а во-вторых, сами эти слова. Уже одно это «покайтесь». Публичные покаяния у меня ассоциировались со сталинскими процессами конца 30-х годов, о которых я начиталась в самиздате. Ну, а «приблизилось Царство Небесное» я восприняла как обещание рая. Рай мне был не нужен.

В следующий раз я открыла Евангелие через 30 лет. Оказавшись перед новым витком жизни, я взялась снова прочитать Матфея – как минимум его. На то была уже другая причина: меня стали больше, чем прежде, интересовать свои корни. Типично для этой жизненной фазы.

Теперь я вижу, что интерес к своим корням, уходящим в глубину русской культуры, я чувствовала и в юности – как иначе объяснить мою увлеченность древнерусской словесностью? Но одно дело интерес, другое – потребность. А потребность у меня была совершенно в другом – в путешествиях. Обычных путешествиях по миру, с помощью поездов и самолетов, и путешествиях ума и души, с помощью книг и живого общения, как это чаще всего и бывает в таком возрасте. Окажись мое первое знакомство с Евангелием для меня значимым, я бы раньше открыла его во второй раз. Может быть, я открывала бы его потом еще и еще, чтобы найти в нем для себя внутреннюю опору или мудрые мысли в решающие моменты жизни, как, собственно, и должно в идеале складываться отношение с духовным источником собственной культуры. Но первое прочтение Евангелия оставило меня с чувствами разочарования и скуки. Я думала найти в нем большее.

А что я, собственно говоря, хотела там для себя найти? Этого я и сама не знала. Меня подвело к Библии любопытство. Она была тогда под запретом, а запретный плод, по идее, должен быть сладким. Но Евангелие от Матфея оказалось для меня на пробу не сладким, а кислым, и все получилось, как с кислым яблоком – соблазнился, надкусил и отбросил. Если бы у меня кроме любопытства была еще какая-то личная цель при первом чтении Евангелия, дело бы, скорее всего, кончилось как-то иначе. Так это и получилось во второй раз, когда я задалась целью понять свои «корни».

Чужие и свои слова

В Евангелии от Матфея о Царстве Небесном (у других евангелистов оно – Царство Божье, и я буду называть его дальше только так[3 - Считается, что Евангелие от Матфея было адресовано еврейским последователям Иисуса. Евреи избегали употребления слова «бог» и заменяли его символическими обозначениями, как например, «небеса». Так что, «Царство Небесное» – синоним «Царства Божьего».]) можно найти лишь притчи. Каждая из них дает увидеть это Царство иначе, добавляя к его характеристике какую-то новую особенность. Ну, а о чем все же говорится, можно только догадываться. Похоже, что понять Иисуса было трудно и его современникам. То, что вопросы о Царстве Божьем, возникали, и их было много, доносит до нас Евангелие от Луки. Там же и разъяснение, которое в Евангелии от Матфея отсутствует:

«…не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть».

    Лука 17:20—21

Если сказать, что внутри нас живет «дух», то эту мысль поймут все, кто бы во что бы ни верил, да и неверующие ее по-своему поймут. Размежевание по вере происходит, когда «духу» дается какое-то определение. Или же если то, что в нас живет, получает какое-то специфическое название, которое не говорит за себя.

Таким названием было для меня «Царство Божье». Я воспринимала его как непроницаемый религиозный архаизм и спотыкалась о него, как о камень, всякий раз, когда оно попадалось мне при чтении Евангелия. Это выражение, конечно же, вызывало во мне какое-то представление, но мне мешала упаковка его значения. Я могла о нем только догадываться, чувствовать же его я не могла.

Богословское толкование этого понятия мне было не нужно. Я занималась самоисследованием, а не изучением Евангелия. Мне хотелось почувствовать то, что названо в Евангелии «Царством Божьим». Для этой цели я стала искать этому названию синонимы.

Из всех более-менее сносных вариантов, я выбрала сначала слово «запредельное». Оно прямо обозначает явления за пределами нашего восприятия. Такое же значение имеет и академический термин «трансцендентное (пространство)», но то и плохо, что он академический. В уста Иисуса его не вложишь.

Я заменила Царство Небесное в притче о горчичном зерне на Запредельное (чтобы оно больше соответствовало своему назначению, я решила писать его с большой буквы) и чуть подправила текст стилистически. Цель была одна: узнать, скажет ли мне эта притча больше в таком варианте.

Вот что получилось:

«Запредельное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы запредельные и укрываются в ветвях его».

Можно спросить, а как это понимать: «посеять Запредельное»? А так же, как и «посеять Царство Небесное». Интуитивно, как и всякое иносказание.

Хотя мне этот обновленный текст пришелся и по душе, я все же стала искать дальше. Вот еще 4 модификации все той же притчи, с заменой «Царства Небесного» соответственно на «Вечное», «Неугасимый Свет», «Несказанную Мудрость» и «Великую Неизвестность».

«Вечное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы Вечности и укрываются в ветвях его.

Неугасимый Свет подобен зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы Света и укрываются в ветвях его.

Несказанная Мудрость подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы Мудрости и укрываются в ветвях его.

Великая Неизвестность подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом; на это дерево прилетают птицы неизвестные и укрываются в ветвях его».

Надо сказать, что все 5 вариантов мне нравились, и нравятся мне до сих пор. «Запредельное», «Вечное», «Неугасимый Свет», «Несказанная Мудрость», «Великая Неизвестность» – как ни назови, это то, что невидимо присутствует в жизни и в нас самих. И если мы это в себе заметили и стали уделять ему внимание, оно становится «горчичным зерном» с огромной потенцией роста. Ну, а «птицы» – это озарения: гениальные мысли и творческое вдохновение. Так я это понимаю.

Но после моих экспериментов произошло, опять же, нечто интересное: мне расхотелось пользоваться синонимами, которые я нашла.

А надо ли искать другие слова?

Обнаружилось, что после переиначивания притчи о горчичном зерне мне перестали мешать исконные евангельские выражения «Царство Небесное» и «Царство Божье». Заменив их своими синонимами раз-два, я больше не стала это делать. В речь мою они не вошли, но при чтении евангельских текстов прежняя проблема пропала.