Когда падают звезды

– Comment aller-vous?

– Bien, merci. Et vous?

– Tout doucement.

– Pourquoi?

– C’est bon question. Je voudrais repondre tout de suite. Je vous prie!..[14 - – Добро пожаловать в татарский сад…– Я рада видеть вас снова, сир.– Как вы поживаете?– Хорошо, спасибо. А вы?– Так себе.– Почему?– Это хороший вопрос. Мне бы хотелось ответить на него сейчас же. Прошу вас! (фр.)] – Он жестом пригласил ее войти в беседку.

Французским языком Шахин-Гарей владел не слишком хорошо. Но перешел на него потому, что рядом с Аржановой находилась ее охрана – сержант Чернозуб и капрал Ермилов, да и Юсуп-бей не торопился покинуть это место. Ему явно хотелось узнать, каким будет дальнейший ход встречи светлейшего хана с прелестной русской гостьей.

Но подозрения старика не оправдались. Вовсе не любовное свидание устроил в беседке правитель, а деловые переговоры. Говорить он желал с Анастасией, причем без свидетелей, о нынешних намерениях Екатерины Великой, об отношения ее правительства к ситуации, сложившейся в Крыму. Он доверял молодой женщине. Два года назад поручение хана она выполнила добросовестно. Тогда в письме к нему царица упомянула об этом и с похвалой отозвалась о госпоже Аржановой.

Два могучих кирасира по ее приказу заняли места у входа в беседку, обнажив палаши и по-боевому взяв их «на-плечо». Анастасия чуть приподняла подол юбки-панье и осторожно поставила ногу на шаткую ступеньку. К ее радости, в беседке находились не ковры и подушки, но высокий европейский стол и стулья вокруг него. Так хан заранее побеспокоился о комфорте своей собеседницы, которая, естественно, будет одета по петербургской, а не по бахчисарайской моде.

Вместо традиционного кофе он предложил ей муселес – густой сладкий напиток, отдаленно напоминающий вино. Его изготовляют в Крыму в краткий период сбора винограда из свежего сусла, которое кипятят в медных тазах на небольшом огне около двух часов. Татары с удовольствием пьют муселес. Они полагают, будто этим нисколько не грешат против Корана, ибо пророк Мухаммад запретил им употреблять напиток, получаемый в результате брожения винограда. Сусло же не бродит, а лишь перекипает в собственном соку.

– Ничего подобного не пробовала, – по-русски сказала Аржанова.

– Но ведь вкусно?

– Очень.

Шахин-Гирей грустно улыбнулся:

– Многого вы не знаете о моей стране… Впрочем, я сам порою становлюсь в тупик. Народ то предан мне и покорен, как стадо овец покорно мудрому пастырю, то доверчиво внимает моим врагам и готов принять за правду любую хулу, ими на меня возводимую. Выходит, таковы здесь обычаи и нравы. Люди непредсказуемы, непостоянны и непосредственны, точно малые дети. А я собрался строить с ними великую империю Гиреев на берегах Черного моря.

– Сейчас вы отказались от этой мысли?

– Нет. Я дал слово вашей царице. Мы вместе с ней мечтали о сильном, независимом, обновленном ханстве Крымском.

– Государыня, как и прежде, верит вам.

– Я благодарен ей за помощь. Теперь мятеж будет подавлен. Но бунтовщикам надо преподать урок, который они запомнят навсегда.

– По свойственному ей человеколюбию, Ее Величество просит вас не предавать смертной казни, особенно – публичной, – вашего старшего брата Бахадыр-Гирея…

Хан вскинул на нее темнеющие от гнева глаза:

– Вы думаете, он пожалел бы меня, если б тогда, в Кафе, схватил и арестовал?

– Мне трудно судить об этом, ваша светлость, – задумчиво произнесла Анастасия.

– А мне легко! – Шахин-Гирай, едва не опрокинув пиалу с муселесом, вскочил со стула и нервно заходил по беседке. – Они разгромили мой летний дворец. Они убили там моих слуг. Они грозили мне, слали возмутительные письма… Наконец, собрав по деревням чернь, они выбрали себе нового хана. Как будто я уже мертв! И я должен простить?!

– Речь идет лишь о соразмерности наказаний, ваша светлость.

– Подарить жизнь бунтовщикам и предателям?

– Возможно, именно монаршая милость успокоит народ.

– Вы не знаете моего народа и потому глубоко заблуждаетесь! – Он остановился перед Аржановой. Она поразилась перемене, в одну минуту случившейся с ним: лицо словно желтая восковая маска, искаженная гримасой злобы, бешеный взгляд.

– Я заблуждаюсь? – спросила она в некоторой растерянности.

– Конечно! Мои действия будут согласованы с Кораном. Сказано же в шестьдесят третьей суре, трактующей о лицемерах: «Все равно им, будешь ты просить им прощения или не будешь; никогда не простит им Аллах; ведь Аллах не руководит народом распутным!»

– Однако в этой священной книге каждая сура начинается с одной и той же фразы: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!» – нашла удачный ответ Аржанова. – Бог милостив, ваша светлость.

Шахин-Гирей так удивился, что забыл о предмете разговора, приведшем его в сильнейшее раздражение:

– Вы читали Коран, Анастасия?

– Ну, положим, не весь.

– Собираетесь перейти в нашу веру? – осведомился правитель, взирая на русскую путешественницу с новым, особым интересом.

– О нет, ваша светлость, – она рассмеялась. – Я не желаю добровольно стать человеком второго сорта, узницей мусульманской тюрьмы, именуемой гарем.

– Нашим женщинам нравится жить в гаремах.

– Рожденным в рабстве незачем мечтать о свободе. Она – для тех, кто умен, смел, уверен в себе…

Может быть, она говорила с повелителем крымских татар слишком дерзко. Может быть, ей следовало больше притворяться и подыгрывать его непомерным амбициям, заставляя раскрыть до конца планы и замыслы. Хотя он сейчас не считал нужным таиться перед ней, говорил вполне искренне. Намерения его были ясны. Это здесь, в Керчи. А что будет, когда русские вернут ему трон и безграничную, самодержавную власть в его государстве?..

Но разговор утомил Шахин-Гирея.

Помедлив, он спросил Аржанову, не хочет ли она погулять по саду и увидеть воочию лучшую пору в жизни его подданных – сбор винограда. В руках правителя очутился бадауч – нож, приспособленный для срезания плодов и листьев. Короткий, широкий, с крюком на конце и очень острый, бадауч идеально подходил для работы в саду. Конечно, изобрели его не татары, а греки, в древности основавшие в Тавриде свои земледельческие фактории. Садовые ножи, подобные бадаучу, встречаются на раскопках в Херсонесе, в Керчи, в Феодосии…

Не спеша шли они между двумя шпалерами с кустами винограда. Светло-коричневые узловатые лозы причудливо изгибались, цепляясь тонкими зелеными усиками за веревки, натянутые между столбов. Так они поднимались над землей, иссушенной жарким солнцем, и удерживали на весу гроздья темноватых прозрачных ягод, наполненных волшебным соком.

Солнце клонилась к горизонту, но рабочий день в поместье Юсуп-бея еще продолжался. Сборщики, неся за спинами продолговатые, похожие на коконы, корзины, сновали у кустов. Бадаучами они ловко срезали кисти и бросали их в корзины. За Шахин-Гиреем тоже шел такой сборщик-подросток. Светлейший хан выбирал для гостьи самые красивые, самые спелые, самые большие гроздья винограда, одним взмахом садового ножа отделял их от лозы и передавал мальчику. Тот бережно укладывал сладкий урожай в корзину.

Склоняясь к Аржановой, Шахин-Гирей весело улыбался. Вечерняя картина в саду совершенно изменила его настроение. Повелитель вслух декламировал стихи своего любимого поэта Омара Хайяма, лично им переведенные с персидского на тюрко-татарский:

«Чистый лал, кровь лозы, ты из чаши испей.
В честь любимых, чьи грезятся чары, – испей!
Мне шепнула лоза: «Не жалей моей крови,
Да минуют тебя все удары, – испей!»
Среди гурий прекрасных я пьян и влюблен
И вину отдаю благородный поклон.
От оков бытия я сегодня свободен
И блажен, словно в высший чертог приглашен…»[15 - Омар Хайям. Рубаи. Л-д, изд-во «Невский курьер», 1993, с. 117, № 428, 429.]

Только в стихах «кровь лозы» добывается легко и быстро. В жизни ягоды винограда проходят долгий путь прежде, чем станут тем благородным напитком, который со всей силой художественного дара воспевал Омар Хайям, персидский поэт, ученый и мыслитель XII столетия. Светлейший хан, вполне разделяя его восторг, давно изучил прозаические этапы превращения солнечных ягод и теперь предложил Анастасии проследить их путь в поместье Юсуп-бея.

Сначала они пришли в сарай, просторный и хорошо проветриваемый. Там русская путешественница увидела тарапан, или каменный ящик, размером примерно 3?3 метра, с высокими бортами, с покатым полом и довольно-таки большим отверстием в нем. Сборщики опрокидывали свои корзины прямо в тарапан, и он постепенно наполнялся виноградом сорта «кокур», весьма распространенным на востоке полуострова.

Затем к делу приступила бригада давильщиков. Крепкого телосложения мужчины, босые, в штанах, закатанных как можно выше, положили руки друг другу на плечи и образовали тесную шеренгу от одного края тарапана до другого. Фиолетово-синяя, словно бы живая масса ягод доходила им почти до колен. Они начали топтать ее, перетирать ногами, давить и медленно двигались по каменному ящику взад и вперед, иногда останавливаясь для отдыха.