Когда падают звезды

Было в их работе нечто завораживающее, виноград под ними немного напоминал морские волны, чмокал, шевелился, выпускал бело-розовую пену и истекал густым темным соком. Он становился суслом, тем самым, что уходило из тарапана через отверстие в полу и наполняло медный чан, на две трети врытый в землю. Но пряный запах будущего вина уже витал под крышею сарая.

Аржанова, однако, никогда не причисляла себя к натурам романтическим. Колени и мускулистые голени давильщиков, ритмично вздымавшиеся над виноградной массой и окрашенные соком, похожим на кровь, вызвали у нее лишь один вопрос. Боясь нарушить возвышенное настроение Шахин-Гирея, она долго сдерживалась, но все-таки задала его, когда они отошли от тарапана:

– А ноги эти люди моют?

– Обязательно!

Сусло из чана при помощи кувшинов перегружали на скинджам, или большой деревянный пресс. Там его держали 10–12 часов, собирая жидкость, стекающую из-под пресса в особые плоские деревянные чаны. Далее приходил черед бочек, сорокаведерных, окуренных серой, расположенных в подвалах. Надежно укрытое от воздействия внешнего мира, вино дозревало там.

У рачительного хозяина Юсуп-бея десятина виноградника в урожайный год давала до двухсот ведер вина, Не пропадало ничего, из произведенного лозой. Кроме вина, сусло шло на муселес. Отжимки из-под пресса служили кормом волам и коровам, удобрением для того же виноградника. Еще крымские жители умели изготавливать так называемый «виноградный мед». Отжимки на шесть часов заливали холодной водой, затем эту воду медленно выпаривали. Получалось вещество, действительно похожее на мед: желтоватого цвета, приторно-сладкое, тягучее…

Почему-то Аржанова думала, будто хозяйкой праздника на женской половине станет одна из жен хана, скорее всего самая младшая, третья по счету, турчанка Лейла, знавшая французский язык. С ней вдова подполковника была знакома. Только знакомство это два года назад привело Флору в западню, устроенную турецкой разведкой. Теперь Анастасия размышляла о том, как поведет себя в саду Юсуп-бея давняя ее крымская приятельница.

Однако, тревожилась она напрасно.

Шахин-Гирей не позволил своим женщинам принять участие в придворном рауте, посвященном его отъезду. Они вообще жили не с ним, а на трех судах, правителю принадлежавших и бросивших якорь в Керченской бухте, довольно далеко от берега, конечно, иногда жен и наложниц перевозили в крепость и доставляли в его апартаменты. Происходило это под покровом ночи и с большими предосторожностями. Нашим шлюпкам и баркасам запрещалось приближаться к ханским парусникам. Тем не менее, секрет их драгоценного живого груза знали абсолютно все.

Он служил излюбленным предметом разговоров у матросов российских военных кораблей, приходивших в Керчь после крейсерования вокруг южного берега полуострова. Офицеры, будучи на вахте, развлекались тем, что рассматривали суда в подзорную трубу. Они надеялись увидеть на их палубах какую-нибудь татарскую прелестницу без платка, накидки или чадры. Но днем парусники казались совершенно безлюдными.

Таким образом законы гарема торжествовали даже в стесненных условиях изгнания его владельца из пышного дворца в Бахчисарае. О том, каково женщинам пятый месяц жить в маленьких, темных и сырых каютах, скудно питаться и страдать от морской болезни, не беспокоился никто. Сами невольницы роптать не смели. Расправа с ними могла быть короткой: со связанными руками – в мешок и за борт, в море. Так водилось у турецких султанов обращаться с надоевшими или в чем-либо провинившимися обитательницами женской половины дворца на берегу Босфора.

Естественно, совсем не Лейла, миниатюрная и юная восточная красавица с вьющимися волосами цвета воронова крыла встретила Аржанову у столика «къона» с блюдом, уставленным сладкими закусками и напитками.

– Ах, Анастасия Петровна, душечка! Много слышала о вас от господина Веселитского, – приветливо говорила ей белокурая, полная дама лет сорока пяти, жена генерал-майора Филисова. – Пожалуйте к нам. Чувствуйте себя, как дома… Давно ли вы из Санкт-Петербурга?

– Я покинула столицу в феврале сего года.

– Вояжировали по Украине?

– Нет. Весну и лето провела в Курской губернии. Там у меня поместье.

– Наследственное или благоприобретенное? – зорко взглянула на нее генеральша.

– Досталось от покойного мужа, по завещанию.

– А в Крым вы надолго?

– Трудно сказать, ваше превосходительство. Здоровье, знаете ли, подводит. Врачи советуют осень провести у моря…

Между тем гостей на мужской половине собралось изрядное количество. В толпе пестрели красные фески и черно-каракулевые круглые шапочки крымско-татарской знати, белые чалмы духовенства. Беи, мурзы, имамы близлежащих мечетей, получив приглашение, брали с собою и родственников, дабы все убедились в том, что светлейший хан жив, здоров и как прежде пользуется покровительством русской царицы. Она дает ему войска, и бунтовщикам теперь придется подумать о сохранности собственной жизни. Совершенно ясно: турки обманули Бахадыр-Гирея и его сторонников. Десант из Стамбула так и не высадился на полуострове, хотя все лето его тут ждали с нетерпением.

Шахин-Гирей произнес краткую речь. Забыв про обычную для него меланхолию, правитель обратился к подданным с прочувственными словами, обещая им справедливость, мир и покой. Он призывал их забыть распри и честно служить своему государю. Он говорил о будущем страны, которое виделось ему светлым и прекрасным.

Обер-комендант Керчи и Ени-Кале генерал-майор Филисов ответил светлейшему хану со сдержанностью, присущей бывалому воину. Он пожелал Шахин-Гирею попутного ветра и удачного плавания от Керчи до крепости Петровская. Гарнизон, ему вверенный, сообщил генерал присутствующим, готов дать отпор любому вторжению и будет защищать боевые позиции до последней капли крови.

Татары вежливо улыбались.

Сейчас они не хотели думать о войне. Это для их предков война являлась доходным ремеслом. Буквально еще полстолетия назад крымцы держали в жутком страхе население сопредельных государств: Польши, Молдавии, Украины, Южной России. Свои разбойничьи набеги за добычей и особенно за невольниками они совершали регулярно и почти всегда благополучно возвращались на полуостров. У соседей не имелось сил, чтобы остановить движение многотысячной конной орды.

Но славные богатыри крымско-татарского народа, вроде хана Девлет-Гирея, в 1571 году разграбившего и до тла спалившего Москву, уснули вечным сном на кладбище при дворце в Бахчисарае. Ныне вольные сыны степей и предгорий пристанут к тем, кто могущественее, кто больше заплатит им за их нейтралитет.

По знаку светлейшего хана слуги внесли подносы, уставленные серебренными чарочками с виноградной водкой «ракы». Шахин-Гирей провозгласил тост за русских союзников.

– Шай-шай! – дружно ответили татары.

Придворный раут пошел своим чередом.

Анастасии хотелось, чтобы ее увидели здесь не только жены гарнизонных офицеров. Эту задачу чрезвычайный посланник и полномочный министр выполнил блестяще. Участвуя в оживленной беседе с Шахин-Гиреем и его визирем, или первым министром, Бекир-агой, Петр Петрович вдруг сказал, что народу собралось слишком много и для полноценного общения явно не хватает тех, кто знает тюрко-татарский язык, но выход есть – можно пригласить госпожу Аржанову, владеющую им в совершенстве.

Светлейший хан благосклонно кивнул.

Русская путешественница появилась на мужской половине. Разговоры тут на мгновение стихли. Все смотрели на нее. Вероятно, мусульмане растерялись бы еще больше, но Анастасия, с головой завернувшись в турецкую шаль на манер добродетельной крымчанки, опустила очи долу и приняла вид крайне смущенный и подавленный. Именно так должна была чувствовать себя восточная женщина, приглашенная в общество мужчин, людей высшего по сравнению с ней порядка.

Внешность русской путешественницы, столь незаурядная, смягчила сердца неистовых последователей шариата. Первыми к Аржановой подошли члены ханского совета – дивана. Почтенные Мурат-мурза и Шахин-Гирей-мурза, оба из рода Ширин, Арслан-шах-мурза и Кутлуг-шах-мурза, оба из рода Мансур, задали ей какие-то несущественные вопросы. С доброй улыбкой разговаривал с Анастасией муфтий из города Кафа Мехмет-эфенди. Цветистый комплимент по поводу ее отличного произношения сказал Вели-шах-мурза из рода Барын, приехавший сюда издалека – из города Карасу-базар.

Пожалуй, татар, желающих обратиться к молодой женщине за помощью в переводе, становилось слишком много. Аржанова пыталась запоминать их имена и лица, последнее удавалось плохо.

На взгляд европейца, здешние жители казались необыкновенно похожими друг на друга. Преобладал монголоидный тип: смуглая кожа, узкие карие глаза, лицо плоское, широкоскулое, слегка приплюснутый нос.

В разгар русско-татарского общения в саду появились трое морских офицеров в белых кафтанах с зелеными воротниками, лацканами и обшлагами. Сняв треуголки, они поклонились хану. Среди них выделялся своим ростом один, имевший к тому же желто-черную ленточку ордена Св. Георгия в петлице.

– Кто это? – спросила Аржанова у Веселитского.

– Флота капитан бригадирского ранга, командир корабля «Хотин» Козлянинов Тимофей Гаврилович.

– Мне кажется, я где-то его встречала.

– Ну это едва ли, Анастасия Петровна. Много лет он плавал по Средиземному морю, вернулся в Россию в июне сего года. Государыня определила его на Азовскую флотилию…

Глава четвертая. Флагманский корабль «Хотин»

Орудия с интервалом в полминуты дали двадцать залпов. Батальон Троицкого пехотного полка промаршировал по улицам Керчи от крепости до порта с отменным старанием. Впереди, держа шпагу наголо ехал подполковник Щетнев. Встречая светлейшего хана, команда корабля «Хотин», как это положено по уставу, выстроилась на реях. Козлянинов же ожидал августейшего пассажира у парадного трапа. Когда Шахин-Гирей вступил на красный ковер, его покрывающий, оркестр грянул марш «Гром победы, раздавайся!»

Эти церемонии вызвали большой интерес у жителей Керчи.

Целая толпа собралась на Старо-Каменной пристани и молча глазела на корабли Российского военного флота, пришвартованные у пирса. Своими размерами среди них выделялся «Хотин», имевший длину почти 32 метра, три мачты и 25 орудий. Гораздо хуже был вооружен «Модон», недавно прошедший ремонт и сверкавший свежей покраской, – всего 14 орудий. Еще в состав эскадры входили две однотипные двухмачтовые шхуны «Вячеслав» и «Победислав-Дунайский», каждая с 12 орудиями, и транспортный лоц-галиот «Слон», двухмачтовый, с фальконетами.

Вслед за светлейшим ханом на борт «Хотина» поднялась его свита из двадцати трех человек, одетых по такому торжественному случаю в парчовые кафтаны. Более скромно выглядели чиновники русской дипломатической миссии во главе с действительным статским советником Веселитским, которые замыкали шествие. Одновременно с ними на шхуны и лоц-галиот погрузились ханские гвардейцы, саймены и бешлеи, коих число не превышало ста пятидесяти.

На кораблях убрали трапы, отдали швартовые концы. Двенадцативесельные баркасы повели парусники из бухты в открытое море. Там, слегка вспеняя верхушки волн, дул свежий ветер в направлении норд-ост, как раз нужном для плавания. Корабли подняли паруса, развернулись и двинулись к Керченскому проливу. Оттуда, если проложить курс прямо на север и через Азовское море, до крепости Петровская насчитывалось ровно 170 километров.

Морская равнина дышала мощно и размеренно. Корабли, как призраки, растворялись в жемчужной дымке. Дольше всех был виден «Хотин». Громада серо-белых парусов на фоне голубого неба, длинные узкие флагманские вымпела на мачтах, высокая черная корма с шестью окнами, балконом и полукруглой стеной над ними, резной, позолоченной, в аллегорической форме изображающей взятие русскими войсками турецкой крепости Хотин в сентябре 1769 года.

Вскоре исчез за горизонтом и «Хотин» – корабль.

Аржанова, сложив подзорную трубу, спрятала ее в ольстредь – кожаную суму, ремнями привязанную к передней луке седла справа, затем она тронула поводья. Арабский жеребец по кличке Алмаз тотчас отозвался на это движение. Он попятился от края горной трассы вглубь. У скалы молодую женщину ждали ее спутники, тоже – верхом на лошадях, тоже – в восточных кафтанах, в чалмах, закрученных по-янычарски.

Вообще-то они совершали обычную двухчасовую тренировочную проездку. При залпах крепостных пушек Анастасия направила коня к горе Митридат. По узкой извилистой горной дороге они за полчаса добрались до скалистого отрога. С террасы открывался дивный вид на бухту. Молодая женщина подвела Алмаза к краю обрыва и приказала кирасирам ждать ее. Она изучала в подзорную трубу самый большой парусник, пока эскадра уходила в море.