МОЛЧАНИЕ

За семь дней он сильно похудел, но с потерянными килограммами ушли остатки иллюзий. Внутри все затвердело, как, пройдя сквозь слой раскаленного кокса, твердеет железо, превращаясь в тяжелый, непробиваемый чугун.

Ежедневные физические пытки сделали еще выносливее тело, которым так восхищалась Илона. «Разумов, это невозможно! Ты красив, как греческий бог. Признайся, на службе за тобой, наверняка, тянется вереница из Кассандр и Коронид».

В античной театральной постановке «Не люди, не боги» Илона играла Корониду. Режиссер выбрал самую драматичную из мифических версий, согласно которой главная героиня, забеременев от Аполлона, изменила ему с простым смертным по имени Исхий, после чего, как принято у богов, была поражена стрелами.

«Чудовищно завораживая, плыл по залу металлический запах крови. Из мертвого тела медленно вытягивали младенца. Аполлон смотрел на неверную Корониду спокойно, без капли сомнений в наказании. Измена, измена…, – прошуршало в воздухе».

Кроме описания сюжета, известный в Петербурге театральный критик Невазов отметил в своей статье двойственную суть актрисы Илоны Вольской, благодаря которой Коронида, на его взгляд, и получилась особенной.

«Ее необычная манера движения, витиеватая тональность голоса в диалогах с возлюбленным, пронзительный взгляд зеленых глаз и разрывающий шаблоны талант сделали музу Аполлона не просто великолепной – непредсказуемой. Такой, как до этого не делал никто. Восхитительная Коронида в исполнении Вольской сразила Аполлона ударом измены настолько тонко и мучительно, что эта роль мгновенно подняла актрису на порядок выше предшественниц. Уверен, скоро мы услышим об Илоне Вольской далеко за пределами России».

Переехав в северную столицу из периферийного городка, Илона, как и многие провинциалки, долго ждала своего шанса и, как это порой случается, получила его неожиданно. Актриса, утвержденная на роль Корониды, за две недели до премьеры слегла с воспалением легких, и ее дублерша Илона Вольская вышла на сцену.

Иван искренне радовался за жену. Но чем популярнее становилась Илона, тем чаще он думал: «Что она во мне нашла?». На ум спасительно приходили комплименты, которыми всегда щедро одаривала жена: «Ты мой герой, мой рыцарь. Красивый, умный, ты просто идеал современного сыщика и женская мечта».

Илона не ошибалась, Иван имел успех у женщин. Но никогда не влюблялся так, как в нее. Здоровый цвет кожи с едва заметным румянцем на скулах, светлые глаза, грамотная речь и манеры воспитанного парня из интеллигентной семьи неизменно впечатляли женский пол. Даже свидетели по уголовным делам, невольно проникаясь доверием, выдавая больше информации, а задержанные часто попадались на крючок «доброго полицейского».

Но если на службе деликатность быстро уступала место качествам, не всегда имевшим общее с милосердием, то с Илоной Иван готов был быть тем, кем она хотела его видеть. В любви к жене было что-то неподвластное его контролю. Он понимал, насколько они разные – от профессий до характеров – но верил, что мечтают об одном. Быть вместе, растить детей, строить планы, любить друг друга. Иван искренне считал, что это важнее всего – любой карьеры, популярности и достатка.

За десять лет счастливой жизни, Илона ни разу не дала повода усомниться в ее искренности. Беззащитный взгляд зеленых глаз жены с легкой грустью о несыгранных ролях и яркое вдохновение всякий раз, когда надежда мелькала на горизонте, все это плотно сидело в душе Ивана. Он старался не пропускать ни одного спектакля с ее участием, неизменно убеждая, что она была лучше всех и главный шанс еще выпадет.

Дома он помогал Илоне репетировать перед очередными пробами, старательно озвучивая другие роли. Жена казалась ему той самой сказочной розой, которую хотелось оберегать, защищать, давая возможность свободно, без лишних хлопот нести в мир красоту и талант.

По просьбе Илоны он переехал в Петербург, когда своя карьера в Москве уже начала неплохо складываться. Но жить на два города не представлялось возможным, и Иван перевелся в Главное Следственное Управление по Санкт-Петербургу, чтобы быть рядом с той, которую хотелось защищать, оберегать и бесконечно баловать. Любить.

«Иван, что она с тобой творит? – возмущался друг Егор Фомин. – Я тебя не узнаю. Почему ты должен бросать все ради нее, а не она ради тебя? Любовь любовью, но башку на плечах иметь надо». «Я могу служить где угодно, а в ее профессии все сложнее», – оправдывался Разумов, сознавая слабость подобной версии. Но разум и чувства редко идут рука об руку и там, где строгий разум восклицает «Все не так!», любящее сердце старательно приглушает навязчивый возглас.

С головой провалившись в атмосферу эйфории от резкого взлета, Илона не сразу поняла, что беременна. Рассматривая в зеркале округлившийся живот, она вдруг отчетливо осознала, кто помог ей сделать роль Корониды такой особенной – маленький человек, который жил в ней, диктуя свои правила. Но останавливаться Илона не собиралась. С первым глотком популярности ее чувства и мысли обострились до предела. Она горлом чувствовала – главная роль впереди.

Как и обещал критик Невазов, предложения посыпались одно за другим, но к удивлению Ивана, Илона не торопилась их принимать, объясняя тем, что впервые может позволить себе выбор. Она продолжала играть Корониду, до родов успела съездить с труппой в Лондон, а вернувшись, начала вести переписку с английским продюсером Энтони Линком, пообещавшим ей главную роль в сиквеле нашумевшего фильма от режиссера Генри Венса. Теперь Илона жила встречей с ролью, которая должна была поднять ее на мировой уровень.

Дочь Лиза родилась в положенный срок, а спустя два месяца Илона Вольская уже летела в Лондон, навстречу мечте.

Отправив подписанные документы на указанный адрес, Иван быстро – спасибо другу Фомину – перевелся в Москву. Выйдя на пенсию и, сдав квартиру в Москве, родители перебрались в небольшой подмосковный дом, встретивший Ивана гнетущим молчанием. Екатерина Александровна и Константин Сергеевич не понимали как себя вести с сыном, упорно отводящим взгляд от дочери – маленькой копии жены.

В первый вечер во время ужина отец достал армянский коньяк и завел тяжелый разговор, от которого всем и сразу стало невыносимо тошно. Иван слушал и не слышал слова, призванные, но не имеющие реальной силы помочь.

В полночь тихо, чтобы не слышали родители, он взял едва початую бутылку коньяка и вышел из дома. Иван долго шел по дороге в сторону леса, пока не оказался в его влажной, душной темноте. Он брел по мокрой траве, натыкаясь на деревья и колючие лапы кустарников, шел и выл, глухо, протяжно, отвлекаясь лишь на глотки обжигающей жидкости.

А пить Разумов не умел. Пиво, вино переносил нормально, но крепкие напитки валили его с ног. Илона смеялась: «Под оболочкой рыцаря в тебе живет женщина. У тебя ресницы, о которых мечтает каждая, ты пьешь женские напитки и любишь, как большинство женщин – преданно и безрассудно». Илона знала, что сама в вопросах любви принадлежит к меньшинству. Иван не мог понять, как ему жить дальше. Просто не имел подходящего опыта. Не знал, как собирать шкуру заново, как клеить рваные клочья, чтобы сложить себя другого, нового. Без Илоны.

В ту ночь он шел по лесу, отчаянно ругая себя за любовь, так молниеносно разрушившую его, крепкого, неглупого опера, который умел считывать не только поведение, но даже мимолетные взгляды людей. Других. С Илоной все было иначе – только через любовь и доверие, через безграничную веру в то, что это главное, настоящее и навсегда.

«А ведь без этой слепой уверенности заметить изменения было бы не сложно», – подумал Иван.

То новое, что сначала тихо постучало, а следом с шумом ворвалось в их жизнь после первого успеха Илоны, как длинные пальцы железного циркуля незамедлительно принялось раздвигать пространство между ними, ежедневно транслируя: вы – разные. Иван, конечно, заметил, как ослепительно ярко засиял мир вокруг жены, но отказывался верить в то, что это может все разрушить. Даже взяв в руки конверт с гербом королевской почты, он продолжал оттягивать момент неминуемого приговора их семье. Открыв, Иван пересек черту, за которой осталась последняя надежда на ошибку.

Продолжая жадно глотать отцовский Арарат, он бродил по темному лесу, не понимая, куда идет и зачем. Чем больше он пил, тем тоньше становилась грань между реальностью и забвением. В какой-то момент Ивану показалось, что небо посветлело. Он остановился и, едва удержав равновесие, взглянул наверх. Свет лился сквозь кроны деревьев, казалось, прямо в душу, от чего там становилось невероятно легко, невесомо, спокойно.

Свет лился и лился, а Иван все стоял лицом к небу, медленно раскачиваясь, раскинув руки в стороны и закрыв глаза, подставляя всего себя спасительным ощущениям покоя. А затем наступил провал.

Очнулся Иван на рассвете, на краю обрыва, возле малинника с остатками припозднившихся ягод, висящих на тонких, колючих ветках. Он лежал на земле, меж резных лап папоротника и, глядя в ясное небо, пытался понять, в каком из миров он находится и что было накануне. Понять не получалось. Последнее, что он помнил – странный свет, льющийся с неба среди глухой ночной темноты.

Спустившись к реке, он умылся прохладной речной водой и пошел в сторону дома, от которого оказался в нескольких километрах. Мать встретила Ивана взглядом, полным боли. Покачивая кроватку со спящей малышкой, она смотрела на сына и, казалось, старела с каждой секундой.

«Мы не молоды, – строго произнес отец. – На кого ты хочешь оставить дитя? Давай уж тогда сразу в детдом, чтоб не познала родительского тепла. Будет меньше мучиться».

«Мучиться» резануло, но, ни укоряющий взгляд матери, ни слова отца были уже не нужны. Этой странной ночью в лесу Иван вернул себя. Он понимал, что быстро и до конца залатать рану не получится. Она еще будет кровить и ныть, безжалостно отбрасывая его в прошлое. Но сейчас, глядя в зеленые глаза дочери, он мысленно поклялся, что не оставит ее никогда и будет любить за двоих.

На следующий день майор Иван Константинович Разумов вошел в здание Главного управления по расследованию особо важных преступлений и направился к окну дежурного. На нижней вкладке таблички было от руки написано «Сержант Димонов В.В.».

– Мне должны были оставить пропуск, – сказал Иван.

– Фамилия, – равнодушно произнес сержант со смешным ежиком белобрысых волос над веснушчатым лбом.

– Иван Константинович Разумов.

– Нет такого, – бегло взглянув на документы в металлическом контейнере, произнес сержант.

– А если внимательнее? – спокойно предложил Иван.

Сержант насупился, но еще раз прошелся веснушчатыми пальцами по корешкам пропусков.

– Сказал же, нет, – не сдавался он.

Иван достал мобильный и включил громкую связь.

– Привет, дружище, – ответил знакомый сержанту голос, и плечи его мгновенно напряглись.

За полгода службы в Управлении Сержант Димонов уже не раз испытал на себе нрав полковника Фомина, не терпящего тупости.

– Привет. Ты оставлял мне пропуск? – спросил Иван.

– Конечно, как договаривались, в дежурке.

Иван снова взглянул на сержанта. Беззвучно шевеля губами, тот отчаянно перебирал в контейнере корочки.

– Так вот же он! – обрадовано произнес Димонов. – Фух!

– Я слышу, разобрались, – раздался насмешливый голос Фомина. – Давай, поднимайся.

Кабинет отдела встретил Разумова запахом крепкого кофе и приятного женского парфюма. За первым от входа столом сидела темноволосая девушка с короткой стрижкой. За ее спиной, на одной из двух досок висели фотографии с места преступлений. Она неохотно оторвала взгляд от монитора и взглянула на Разумова.

– Добрый день, – произнес Иван, на что девушка кивнула и снова повернулась к экрану.

– С возвращением на малую родину, – произнес Фомин, поднимаясь из-за стола.

Он крепко обнял Ивана, похлопав его по спине. За годы, что они не виделись, Егор раздался на пару размеров. Крупные плечи и едва наметившийся живот добавили мощи без того коренастой фигуре. Виски Фомина коснулась седина, почти не тронув остальную шевелюру. И только взгляд старого товарища был прежним – упрямым и чуть насмешливым. Закончив академию в одно время, они дослужились до разных званий. Егор – до полковника, Иван – до одной майорской звездочки на погонах.